— Здесь, здесь! — крикнул Кеша, — Здесь живет Глеб. Вот тут, тут!
Лейтенант Грошев подошёл к калитке. С той стороны сомкнутым строем стояли высокие кусты жёлтой акации. За забором разговаривали два голоса, а людей не было видно из-за густой зелени кустов.
— Всякий на свой манер воспитывает, — говорил сердитый голос. — Без зверья обойдёмся.
Другой голос возражал ему:
— Да не прав ты, Митрий Глебыч. Всякий зверь человека слабее, потому как разум и слова ему не дадены. И оттого ему забота нужна и защита. А забота-то, она душу мягчит. Кто в малолетстве жалость к живому имеет, тот вырастет — к людям душой обернётся, сердцем прилепится.
— Сказал уж… — опять вступил в разговор сердитый голос. — Псарню в саду разводить не позволю! У меня в саду клубника. И в доме у меня чистота.
Лейтенант толкнул калитку. Где-то к калитке был приделан звонок. Калитка открылась — звонок позвонил,
На узкой садовой дорожке стоял Дмитрий Глебович — Глебов дедушка.
— Ошибка, — сказал он лейтенанту Грошеву. — Сюда милицию не вызывали. Вам нужен дом семь, а наш — девять.
— Зачем мне дом семь? — удивился лейтенант Грошев. — Мне дом семь совершенно ни к чему. Мне Глеб нужен.
— Глеб? Когда же это он накуролесил? Он и за калитку-то вчера не выходил!
— А где он?
— Нету. Увезли. Заболел, и увезли.
— Куда?
— На аэродром, — сказал Дмитрий Глебович с раздражением. — Фокусы.
— Какие фокусы?
— Лечить.
— Как — лечить?
— Так вот. Новомодные фокусы. Парень коклюшем заболел, кашляет, так ему вместо тёплого молока с медом самолёт прописали. На самолёте, мол, если, мол, по воздуху полетать, кашель, мол, проходит. Фокусы и один пустой расход.
— А, по-здорову ли, милок!.. — Это лейтенанта Грошева приветствовал возникший из-за куста акации дедушка Колдырь. — Ну, дак, то и сё, бывай, Митрнй Глебыч.
Он обошёл Глебова дедушку, сойдя с узкой дорожки — на ней было не разойтись, — и вместе с козырнувшим Дмитрию Глебовичу лейтенантом Грошовым вышел за калитку. Калитка опять позвонила.
Кеша, не дозевав очередной нервный зевок, подбежал к ним.
— Вот ты где — собака-пёс! — поразился дедушка Колдырь. — А цыплачок то уж какой иск из-за него принял.
— Тут что-то все друг друга обыскались, — усмехнулся Грошев. — Я тоже насчёт всяких «цьшлачков» розыск веду… Фома Никитич, тороплюсь, хочу до пристани дойти.
Лейтенант Грошев и дедушка Колдырь, слегка прихрамывая, пошли рядом, а Кеша за ними сзади — шаг в шаг.
— Так что это за «цыплачок»?
— Да тут один из-за собаки-пса из детского сада вбежки убежал.
— А кто такой? Из какого сада? Как фамилия?
— А я не пытал фамилию. Из льнокомбинатского сада. А что, хватились?
— Одного какого-то хватились, запутаешься тут с ними! Их тут вроде бы целых два бегают.
— Ну, я этого-то назад наладил. Ванюшку с ним к парому послал.
— Так. Съезжу-ка я на ту сторону, узнаю.
Вышли на дорогу, ведущую к пристани. Показалась купа бузинных кустов. На дороге никого не было, но Кеша насторожился. Он остановился, его чёрный нос заходил из стороны и сторону.
Ветер, долетевшим от бузины, принёс знакомый запах. Кеша помчался к кустам:
— Ростик! Ростик!
В ту же минуту дедушка Колдырь взмахнул руками, удерживая равновесие. Он споткнулся о колесо искалеченного мопеда. Лейтенант Грошев сделал шаг к нему. В этот момент из бузинных кустов выполз на дорогу перепуганный Ростик, а в противоположную сторону, прочь от дороги, шастнул Иван.
— Ванюшка! Ах ты, ботало коровье, стой-ка! — Голос у дедушки Колдыря был необычный, сердитый.
— Так, — сказал лейтенант Грошев. — Это что, марсиане тут приземлились? — Он показал на разбитый мопед.
— На Марсе воздуха в восемь раз меньше, чем в земной атмосфере, — мрачно сказал Иван. — Там человеческие существа обитать не могут.
— Да? Поди ж ты! Так это, может, кто-то чужой мопед разбил, а?
— Ты чего ж это в сад-то не вернулся? — спросил Ростика дедушка Колдырь.
— А ты кто такой? — одновременно спросил его лейтенант Грошев.
— Ростик.
— А Харитонов кто? Он с тобой?
— Харитонов — это я, — прошептал Ростик.
— Ты?
Лейтенант Грошев захохотал.
— Хвостик! Дежурный-то не понял! Ростик, значит, а не хвостик, как это я не догадался! Ну, небеса проясняются. Значит, вместо двух пропаж — одна, и та нашлась.
Он опять засмеялся, а потом строго сказал Ивану:
— Ну, вот что. Ты давай транспортируй мопед домой, получай за это порцию благодарности, а завтра чтоб в отделение пришёл.
— Зачем? Я ничего не сделал… — заканючил Иван. — Это Федькин мопед, не чужой.
— Я уж понял, что Федькин.
— Так я что? Я его в детский сад вёз, я не виноват, это центр тяжести сместился…
— Разговор у меня с тобой завтра будет, профессор.
Хмурый Иван поднял машину. Ни на кого не глядя и ни с кем не простившись, стал толкать упирающийся мопед вверх по дороге. Маленькая аккуратная птичка трясогузка, которая в этот момент переходила дорогу, отлетела в сторону и опять зашагала, недовольно покачивая хвостиком.
— Ну что, милок? — обратился дедушка Колдырь к лейтенанту Грошеву. — Я, может, пойду? Завтра утром смолу курим, там разобраться надо бы.
— Идите, Фома Никитич. Я сейчас на катере его отвезу.
Кеша поглядел на Ростика, потом па лейтенанта Грошева.
«А что же будет со мной?» — спрашивали его глаза.
Глава десятая
У КАЖДОЙ СОБАКИ ДОЛЖЕН БЫТЬ ХОЗЯИН
Елизавета Елизаровна не отрываясь глядела на дорогу, которая вела через луг к реке. А мама всё ходила взад и вперёд, от кривой сосны до пенька и обратно. Елизавета Елизаровна держалась за щёку, как будто у неё только что вырвали зуб.
На дорожке показалась возбуждённая Мария Васильевна:
— Нашёлся! Звонили! Сейчас привезут.
И все трое, как ребята, когда играют в салочки, побежали вниз и через луг — к реке. Маму осалить мог бы разве что только ветер — так быстро она неслась к берегу. Вот и берег. Милицейская моторка гонит волны сразу вверх и вниз по течению и шумит, и кричит что-то неразборчивое. Вот уже видно всех, кто сидит в катере. «Они нашли его с ищейкой, — думает Мария Васильевна, — Вот паршивец!»
«Наконец-то нашелся! Но откуда и зачем с ними собака?» — думает Елизавета Елизаровна.
«Сыночек, целый, живой!» — думает мама и не замечает ни милиционера, ни собаки.
Мотор замолкает. Катер наполовину наползает на берег. Прибрежные волны и мокрый песок приветствуют Ростика по-своему: песок шуршит, а волны плещут, точно хлопают в ладоши.
Первым перешагивает через борт улыбающийся лейтенант Грошев, следом спрыгивает Кеша — хвост ещё колечком, но колечко свесилось. А потом, ухватившись за руку лейтенанта Грошева, из лодки выбирается Ростик. Он минутку стоит на сыром песке, сандалики подмокают, потом он бросается к маме и устраивает рёв — громкий, безутешный, очень дошкольный рёв. И мама берёт его на руки, как маленького, и все идут к детскому саду. И сосны чуть-чуть расступаются, чтобы все могли идти рядом. Мама, не спуская с рук, несёт тяжелого Ростика. Он перестал реветь и теперь только иногда вздрагивает и всхлипывает, лейтенант Грошев рассказывает, как всё было, и Кеша — нога за ногу, нос опущен — ковыляет рядом с ним.
* * *
Елизавета Елизаровна и Мария Васильевна ушли к ребятам. Ругали Ростика. А как же! Столько заставил всех волноваться. А потом — простили. Успокоились, что цел, и простили. Они ведь обе добрые.
Елизавета Елизаровна спросила:
— Но ты определённо не кашлял?… Нет, это не пертуссис.
Теперь Ростик сидит у мамы на левом колене, а Кеша — рядом с правым, и мама гладит его правой рукой.
— Может быть, я сама виновата, — говорит мама лейтенанту Грошеву. — Я не выношу чёрствости в людях. Я сама приучила его оказывать помощь тем, кто слабее. Читала ему книжки, и когда мы гуляли… Сама виновата, — перебивает она себя. — Вот он что натворил.
Мама издыхает и гладит сразу двумя руками — Кешу и Ростика.
— У вашего сына был трудный выбор, — говорит лейтенант Грошев. И, помолчав, добавляет: — У каждой собаки должен быть хозяин. Каждая собака имеет на это право.
— Да, — согласилась мама, — Да, конечно. Но что же будет с этим хорошим псом?
Кеша насторожил уши. Оглядел каждого по очереди.
— У меня их четверо, — сказал лейтенант Грошев, почему-то смущаясь. — Прямо ума не приложу. Что делать, ласковый, а?
Кеша вильнул хвостом, моргнул, ничего не ответил. Глеб уехал. А больше Кеша ничего не знает.
— Эх… — сказала мама. — Во-первых, я работаю, Во-вторых, квартира маленькая. — Ростик не понял, зачем мама про это говорит. — Но, — продолжала она, — сын у меня растёт, помощник. А квартиру в завкоме уже обещали. Значит, дадут. А? — обратилась она к Ростику.
И начался страшный шум. И Ростик повис у мамы па шее. И Кеша подпрыгивал, чтобы лизнуть маму непременно в кончик носа, и лейтенант Грошев улыбался и почему-то благодарил.
* * *
И вот мама уехала назад, в город, и Кеша ушёл с ней — на верёвочке: где же тут возьмёшь поводок и ошейник для своей собаки!
И Ростик уснул — не в изоляторе, а в группе, на своей кровати, рядом с кроватью Павлика.
И задремал ореховый куст, и выплыл месяц и осветил берёзу. И она стояла красивая и тихая — все спят и ей до утра не с кем поговорить.
СОСНЫ ДО НЕБА ХОТЯТ ДОРАСТИ
Стихи
ДЕРЕВЬЯ
ЯБЛОНЬКА
Маленькая яблонька
У меня в саду,
Белая-пребелая,
Вся стоит в цвету.
Я надела платьице
С белою каймой.
Маленькая яблонька,
Подружись со мной!
РЯБИНА
Красненькую ягодку
Мне дала рябина.
Думал я, что сладкую,
А она — как хина.
То ли эта ягодка
Просто недозрела,
То ль рябина хитрая
Подшутить хотела?
СОСНЫ
Сосны до неба хотят дорасти,
Небо ветвями хотят подмести,
Чтобы в течение года
Ясной стояла погода.
ИВА
Возле речки, у обрыва
Плачет ива, плачет ива.
Может, ей кого-то жалко?
Может, ей на солнце жарко?
Может, ветер шаловливый
За косичку дёрнул иву?
Может, ива хочет пить?
Может, нам пойти спросить?
ОСИНКА
Зябнет осинка,
Дрожит на ветру,
Стынет на солнышке,
Мёрзнет в жару…
Дайне осинке
Пальто и ботинки -
Надо погреться
Бедной осинке.
ЕЛИ
Ели на опушке -
До небес макушки -
Слушают, молчат,
Смотрят на внучат.
А внучата — ёлочки,
Тонкие иголочки -
У лесных ворот
Водят хоровод.
ДУБ
Дуб дождя и ветра
Вовсе не боится.
Кто сказал, что дубу
Страшно простудиться?
Ведь до поздней осени
Дуб стоит зелёный.
Значит, дуб выносливый,
Значит, закалённый.
БЕРЁЗА
Если б дали берёзе расчёску,
Изменила б берёза причёску:
В речку, как в зеркало, глядя,
Расчесала б кудрявые пряди,
И вошло б у неё в привычку
По утрам заплетать косичку.
РАЗГОВОРЫ
ХОДИТ СОЛНЫШКО ПО КРУГУ…
Ходит солнышко по кругу,
Спит в лесу лосиха,
Мы идём с тобой по лугу
Тихо, тихо, тихо.
Мы походим по опушке,
Мы найдём тропинку.
Вон сорока на верхушке
Клювом чистит спинку.
Вон на камне придорожном,
Словно вросшем в землю,-
Осторожно, осторожно! -
Ящерица дремлет.
Слышишь, звякнул колокольчик
На лесной лужайке.
Есть у нас магнитофончик,
Маленький всезнайка.
Он на тоненькую плёнку
Пишет разговоры:
Что сказал комар зайчонку,
Лягушачьи споры…
Целый день он с нами ходит,
А настанет вечер,
Разговоры переводит
В звуки нашей речи.
Тихо, тихо. Ни словечка.
Мы нажали кнопку.
Так о чём спросила речка
Узенькую тропку?
И о чём поведал ветер
Листьям дикой груши?
Мы узнаем всё на свете.
Посиди. Послушай.
ЧТО ОРЕХОВЫЙ КУСТ СКАЗАЛ ЗАЙЧОНКУ
— Стой, Зайчонок, не беги
По тропинке узенькой,
Лучше ты побереги
Хвостик свой кургузенький.
Лис крадётся вдоль тропы.
Вряд ли ищет он грибы!
РАЗГОВОР СИНИЦЫ И ДЯТЛА
— Вынь-вынь,
Вынь, вынь, вынь
Червячка из глубины,
Кинь-кинь,
Кинь, кинь, кинь
На дорожку у сосны.
Накорми подруг!
— Тук-тук-тук!
Тук!
РАЗГОВОР ТРОПИНКИ И РЕЧКИ
— Речка, речка, где тут брод?
— Вот!
РАЗГОВОР СТАРОЙ ИВЫ С ДОЖДЁМ
— Восемь — у дороги,
Девять — на лугу…
— Что ты, Дождь, считаешь?
Может, помогу?
— Две — под старой елью,
Возле стога — шесть…
— Что ты, Дождь, считаешь?
Да не можешь счесть?
— Тороплюсь ромашки
Все пересчитать,
Десять — на опушке,
Под осиной — пять…
Ну как просчитаюсь,
Долго ль до беды!
Вдруг на всех не хватит
У меня воды!
РАЗГОВОР БОЛЬШОЙ ЕЛИ И МУШКИ
— Ты кому, большая Ёлка,
В небе пасмурном киваешь?
И не ты ли втихомолку
Тучи с тучами сшиваешь?
— Что ты, глупенькая Мушка,
Я не шью и не тачаю,
Я тихонько на верхушке
Ветер маленький качаю.
РАЗГОВОР ТАТАРНИКА И СПОРЫША
— Твой цветочек, братец Спорыш,-
Недомерок и заморыш.
То ли дело я цвету,-
Людям видно за версту!
— Я не спорю, брат Татарник,
Ты большой, почти кустарник,
Ты — богач,
А я — бедняк…
Я — целебный,
Ты — сорняк!
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ЛОСЁНКУ
Спи, Лосёнок тонконогий,
Ночь уже пришла.
На пригорке у дороги
Дрёма расцвела.
От гнилушек — слабый свет,
На траве — медвежий след.
Сонно сосны повторяют
Песенку одну.
Звёзды с облака ныряют
Прямо в глубину.
Сено смётано в стога.
У тебя растут рога.
Месяц прятки затевает,
Выглянул — исчез…
Здесь зверей не убивают,