Павел присел на корточки у шкафа. Бросил внутрь свитер, рубашки и футболки, а в сумку переложил выглаженную форму в прозрачном пакете.
Над его кроватью, застеленной синим одеялом с белой полосой, ничего не висело. Голая уныло-желтоватая стена навевала тоску.
— Паш, долго ещё? Поехали в отряд, — плаксиво попросил Саня.
— Чего ты торопишься? Тебе там успеет наскучить.
Трясучий трамвай привёз Саню и Павла в странный район Москвы. Справа и слева от дороги тянулись массивные двух- и трёхэтажные старинные здания. Мрачноватые, с узкими редкими высокими окнами, здания напоминали амбары.
— Ещё при царе здесь были казармы, — пояснил Павел. Он искоса и с привычной усмешкой поглядывал на Саню, ёрзавшего на пружинистом трамвайном сиденье.
Столько людей в форме на квадратный метр улицы Саня никогда не видел. Шагали солдаты небольшими группами, человек по двенадцать, в колонне по двое. Их сопровождал офицер. Военные — в пилотках, фуражках, в парадной форме и в камуфлированной — стояли на трамвайных остановках и перебегали дорогу.
— Почему ты в гражданке? — с досадой спросил Саня.
— Тебе, Шнурок, лишь бы выпендриться. Я столько времени хожу в форме, что в обычное время влезать в мундир желания нет.
— Домой-то ты в форме приехал, — язвительно заметил Санька. — Тоже, небось, воображал.
— Пиявка! — Павел щёлкнул его по носу. — Наша остановка.
Ворота железные, серые. В центре изображён российский флаг, а справа и слева от него двуглавые орлы. Рядом с воротами железная дверь с табличкой — контрольно-пропускной пункт. Павел нажал кнопку звонка справа от двери. Открыл солдат.
— Здравия желаю, товарищ майор, — приветствовал он.
Санька расплылся в глуповатой и счастливой улыбке.
Вот какой у него брат! Хоть и противный, а всё же майор.
Слева за стеклянной перегородкой находился дежурный по КПП. Справа, тоже за стеклом, виднелась комната со столами и стульями с красной обивкой. В той же комнате было несколько женщин с сумками. Они встревоженно вскидывали головы каждый раз, когда хлопала внутренняя дверь КПП.
Рядом с одной из женщин сидел солдатик. Раскрасневшийся, он смущённо поглядывал на стеклянную перегородку, за которой торчала голова дежурного. Краснощёкий солдат жевал пирожок. Давился от стеснения, двигал острым кадыком на тощей шее, но пирожок был, вероятно, очень вкусным, и солдат вытащил из пакета ещё один. Сидевшая рядом женщина вдруг вытерла солдату губы носовым платком. Парень побагровел.
— Комната для свиданий, — пояснил Павел, перехватив Санькин заинтересованный взгляд. — Мамки, девчонки к нашим срочникам приезжают. Пирожками и поцелуями пичкают.
— Что это, как в тюрьме, свидания? — опешил Санька. — Почему их внутрь не пускают?
— Объект секретный. Всех пускать нельзя. Потому и комната такая, — Павел толкнул дверь, и братья оказались во дворе отряда. По верху высокого бетонного забора крупными кольцами вилась колючая проволока. У забора в ряд стояло штук восемь огромных бронемашин и бэтээров.
— И потом, — добавил Павел, быстро шагая вдоль четырёхэтажного здания, загибавшегося по двору буквой «г», — они сюда служить приехали, а не с мамками-няньками время проводить.
Братья прошли по кромке плаца. На асфальте были начерчены белой краской полосы и метки. «Чтобы знать, где останавливаться и поворачиваться, когда солдаты учатся маршировать», — догадался Саня.
Почти в самом углу двора стоял чёрный мраморный камень с золотыми надписями.
— Что это? — остановился Саня.
— Памятник нашим погибшим ребятам.
Павел не сбавил шаг и ответил привычно ровным голосом. Но Саню будто обожгло морозом…
Лестница, холодная, чистая, но мрачноватая, со второго этажа раздваивалась и шла наверх справа и слева. Каменные ступени рядом с перилами были истёрты миллионами прикосновений ботинок и сапог почти до основания. Того и гляди оступишься, скатишься и костей не соберёшь.
Саня еле поспевал за длинноногим Павлом. Задыхаясь, он всё-таки спросил:
— Интересно, а что плохого, если к солдатам родители приедут?
— Отвяжись! — огрызнулся Павел на ходу. — Я потом с тобой проведу разъяснительную работу.
На третьем этаже — двери направо и налево, а между ними на стене фотографии молодых ребят с траурной лентой. В уголке каждой фотографии искусственные цветы в плетёной корзине, выцветшие, грустные. Санька ничего не стал спрашивать. Только поскучнел и понурился.
Павел открыл левую дверь. Стоявший на странном постаменте солдатик вытянулся в струнку и подался вперёд в таком вытянутом положении, на носочках. Казалось, что он вот-вот свалится с постамента, как срубленное дерево, но он замер в критической точке этого мнимого падения и так держался, пока Павел не прошёл мимо. Санька оглянулся. Солдатик принял прежнее положение и расслабился.
В короткий коридорчик выходило несколько дверей. Санька успел прочесть только «Канцелярия» и «2ГСН». Слева увидел массивную решётку, за которой на стеллажах было разложено самое разнообразное оружие. Его было столько, что у Сани перехватило дыхание от предвкушения — потрогать, рассмотреть. А вдруг и пострелять дадут?
— Смирно! — звонкий раскатистый крик заставил Саньку вздрогнуть.
Они с братом вышли из коридора в большое помещение, напоминавшее школьный спортзал. Только этот зал был заставлен двухъярусными койкам в три ряда, от прохода до высоких окон, без штор, как и в общежитии. Без занавесок помещение казалось холодным и голым. У коек, застигнутые за разными занятиями и в разной степени одетости, замерли солдаты по стойке «смирно», приветствуя Павла, своего командира. Санька невольно подтянулся. Его так и подмывало начать чеканить шаг.
Зал с койками утекал в узкий коридор с дверями. Одну из них Павел открыл ключом.
Пеналообразный кабинет заканчивался высоким окном с широким подоконником, заваленным множеством интересных вещей. Там стояла деревянная скульптура медведя, поднявшегося на задние лапы; лежали клетчатая коробка шахмат, поверх неё мятая узбекская тюбетейка; стопки газет, журналов и документов; тарелки и фарфоровые кружки, заварка, кусковой сахар в нетерпеливо разорванной картонной коробке; пепельница-гильза, переполненная окурками, две пачки сигарет и ремень с пустой кобурой.
На стене были развешены вымпелы, грамоты, под ними стоял ряд стульев, у окна торчал колченогий, чиненый-перечиненый письменный стол. У противоположной стены — диван и кресло с обивкой, истёртой до жёлтого разрыхлившегося поролона.
С двух сторон от двери громоздились встроенные шкафы с открытой верхней полкой. На ней шеренгой выстроились спортивные кубки. В углу полки валялся сдутый футбольный мяч.
— Слушай, — зашептал Санька, — а где у вас тут туалет?
— Прямо по коридору и налево, — Павел уже увлечённо ворошил бумаги, усевшись на край стола.
В туалете с ног сшибал запах хлорки и сигаретного дыма. Саню затошнило. Он едва не поскользнулся на мокром выщербленном кафельном полу. Из кранов над рукомойниками оглушительно капало, журчало и булькало.
Но ещё больше Саньку поразил унитаз, вернее, его отсутствие. В полу кабинки лишь было отверстие, уходившее под углом в глубину канализационных труб, а вокруг отверстия в полу было металлическое рифлёное обрамление для ступней посетителя.
Санька, в общем, не был избалован благами цивилизации. Дома туалет находился на улице, но зато Павел обил его изнутри дерматином, навесил полочки, утеплил, оборудовал, как парадную комнату. Санька там частенько засиживался с книжкой или скрывался от праведного гнева матери или Пашки.
Пока Саня недоумевал у загадочного сооружения в туалете и блуждал по коридору в поисках кабинета брата, Павел успел переодеться в форму и уселся за документы и составление мудрёного графика на листе ватмана.
Саня упал в кресло, посидел минут десять со скучающим видом. Поглядел на брата, который старательно и с мукой на лице выводил цифры и буквы на графике.
— Мне скучно, — заявил Саня.
— Не понял?! — угрожающим голосом сказал Павел, поднимая голову, и даже прихлопнул ладонью по графику. — Достал учебники, приступил к занятиям! — приказал он сурово.
— Я есть хочу, — обиделся Саня.
— Через полчаса пойдём, — Павел глянул на часы. — Не вижу учебника в твоих руках! — снова прикрикнул он. — Я тебе не мамка, у меня не разгуляешься.
Санька со вздохом полез в сумку и углубился в географию. Через полчаса он с братом спустился в столовую. В большом зале за столами, как колючки чертополоха, топорщились макушки обедающих солдат.
На вкус Саньки, вкус человека, привыкшего к домашней маминой кухне — щавелевому супу, борщу, плову, кулебякам, пирожкам и тортам, — в столовой пахло неудобоваримо.
— Давай без капризов, — заметил его гримасу Павел. — Ешь что дают.
Окончательно испортив настроение столовским обедом, Саня взбунтовался, вернувшись в кабинет:
— Что я так и буду сидеть целый день за книгой? У меня уже башка трещит.
— О Господи! Иди куда хочешь, отстань только. Мне график надо закончить. Но через час чтобы сидел на этом месте, — Павел указал на потёртое кресло, — с книжкой в зубах. Задача ясна? Выполняй, Шнурок.
Справа от выхода во двор на скамейках, поставленных буквой «п», сидели и курили солдаты. Санька остановился в дверном проёме. За распахнутой наружу дверью Саньку солдаты не видели, зато он их и слышал, и видел в узкую щель между дверью и стеной.
Говорившего Саня видел со спины.
— Ты понимаешь, Серый, ре-а-би-ли-та-ция. Сначала мы «чехов» мочили, а теперь нас реабилитировать будут, — солдат хмыкнул и выдал тираду из таких слов, от которых Саня смущённо хихикнул.
Сидящие солдаты смотрели на рассказчика с жгучим любопытством. Судя по всему, говоривший недавно вернулся из командировки. Павел говорил Сане, что группа как раз на днях приехала из Чечни и потому Павлу прибавится хлопот. А бойцы, открывшие рты от любопытства, только через полгода собирались в военную командировку.
— Кино, театры, концерты — дело хорошее, — продолжал опытный солдат. — Только расслабиться фиг получится. Сейчас бы на море. Песочек, музыка, девочки, то-сё…
Раздался дружный гогот.
— А чего ж ты, Жека, контракт подписал? — спросил кто-то. — Дембельнулся бы и гуляй себе на море к девчонкам.
— Так я же тебе про то и твержу! Мстить вы, сопляки, что ли, будете?! Лёха у меня на руках умирал. Пузыри кровавые изо рта… — снова он разразился руганью, но с грустной, досадливой интонацией. — Снайпер, гнида, нам шагу ступить не давал по этой чёртовой сопке. Засели они наверху и лупили по нам из всего, что стреляет. Голову не поднять.
— Что штурмовали-то?
— Базу ихнюю, гнездо гадючье, на сопке. В общем, кувыркались там до темноты, потом отползли. Лёху с собой тащили и раненых Кирюху, Даньку, Миню. А утром после артподготовки снова полезли. И снова такая же долбёжка пошла. Мы, как вараны, там ползали и только к вечеру всунулись наконец на сопку. Добили тех, кто там ещё сидел, а другие всё-таки ушли и раненых утащили. Мы прошли немного по их кровавым дорожкам отхода.
— Надо было догнать и… — один из слушателей сочно хлопнул кулаком по ладони.
— Больно умный! В темноте… Они и заминировать дорожки могли. Там сломя голову нельзя. А то…
Санька увидел, как над головой говорившего поднялось густое облачко табачного дыма.
— Вот вас в морг водили уже? Ага. Только в жизни всё равно всё не так. Там ведь ты сам его, только что… — он опять выругался.
— Ты что тут затаился?
Саня подскочил от испуга. Он не заметил, как по лестнице спустился брат и остановился за его спиной. Павел зажал губами незажжённую сигарету и достал из кармана зажигалку.
— Шёл бы ты заниматься.
— Я гуляю, — Саня опустил голову и глядел исподлобья.
— В подъезде? Около курилки? Свежим воздухом дышишь? — Павел закурил, прищурился от дыма. — Бери ключ и марш заниматься!
Солдаты за дверью притихли, услышав голоса братьев. Догадались, что Санька подслушивал. С покрасневшими ушами Санька взлетел по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. На площадке второго этажа вдруг испуганно отшатнулся, показалось, что кто-то бежит навстречу. Но это висело зеркало, а под ним надпись красными буквами: «Воин, заправься».
Санька подошёл ближе, пригладил волосы, скорчил несколько рож, умильных, а потом злых и агрессивных, и, довольный собой, поскакал дальше. Заметил у двери на третьем этаже железное сооружение, отдалённо напоминавшее скамейку, но только с шипами. Сбоку стояли баночки и лежали тряпки. Саня почесал в затылке, но тут выскочил из двери солдат, водрузил ногу на шипы, а тряпкой стал начищать сапоги до блеска.
«Хитро придумано, — Саня пожал плечами. — Посмотришь на них, только им и надо — ботинки чистить, начищать пряжку ремня до блеска, брить головы и вытягиваться в струнку перед такими, как Пашка. А он не слишком похож на супермена. Супермен должен быть суровым, жёстким, справедливым, сильным, но чуточку добрым. Он должен быть аккуратным, собранным, но чуточку вольным, слегка безалаберным, как будто на самом деле не придаёт значения своей внешности. Нет, Пашка не такой!
Тогда зачем на него равняться и напрягать спинку, вытянувшись в стойку „смирно“? Скучно…»
Саня не торопился в кабинет. Его больше волновала география коридоров отряда и тайны не материков, а комнат. Особенно оружейка, забранная решёткой. Она притягивала Саньку. Он подошёл, обхватил холодные, чуть шероховатые прутья, отделявшие его от желанного оружия.
Дневальный косился на Саньку, но со своего возвышения не слезал, всё так же стоял неподвижно.
Из оружейки пахло смазкой, немного порохом, силой и смертью. От этих запахов у Сани бежали мурашки по коже. Автоматы стояли в ряду вверх стволами, на дальних полках лежало что-то огромное с таким длинным стволом, что, поставь его вертикально, он бы оказался размером с Саньку.
«Интересно, подниму я эту бандуру?» — Санька просунул голову между прутьев, чтобы лучше разглядеть, и голова вдруг с лёгкостью пролезла.
«Голова пролезет — всё остальное тоже», — вспомнил Саня неписаное правило. Украдкой глянул на дневального. Он, кажется, дремал стоя и забыл о Саньке. Плохо, что из коридора через решётку было видно, что делается в оружейке, но уже несколько минут по коридору никто не проходил. И Санька решился.
Тот, кто делал решётку, явно не рассчитывал, что в отряде объявится человек, который с лёгкостью протиснется между прутьев. Санька трогал холодные оружейные стволы. Вытащил один автомат из углубления.
«Тяжёлый», — запыхтел Саня.
Но эта тяжесть давала такую уверенность в себе, что Саня разулыбался от удовольствия и ощущения своего могущества. Нервно оглядываясь, он поставил на место автомат и ринулся к дальней полке.
— О, — выдохнул он и погладил огромную винтовку. Саня вспомнил, что брат рассказывал о ней и что это антиснайперская винтовка, такая здоровенная и длинная: стрелять из неё можно было, только установив на сошки. Саня попытался её сдвинуть, но не смог. За ней лежала винтовка поменьше, снайперская, только без оптического прицела. Разные прицелы хранились на отдельной полке. Санька знал, во всяком случае, два прицела — ночной и дневной. Он с благоговением взял один из них в руки и приложил к глазу. Его охватило волнение от мысли о том, сколько снайперов смотрели в этот прицел и скольких из этой винтовки… Саня судорожно вздохнул и положил тяжёлый прицел обратно. Он потянулся к винтовке, когда за спиной раздалось:
— Эт-то что такое?! Откуда? Кто позволил? Ты кто? Дневальный!
Кричал и разорялся какой-то тонкошеий офицер. Санька бы удрал, но крикун не отходил от решётки, пока дневальный не принёс ключи. Решётку отодвинули и вытащили Саню, как мышонка из мышеловки. Офицер вцепился в его локоть и потряс:
— Ты кто такой? Как ты сюда попал? Я тебя спрашиваю!
Испуганный Саня молчал. Он увидел в конце коридора Павла. Тот стремительно приближался. Издалека крикнул успокаивающе: