— Слушай доброго дядю, — усмехнулся Дима, выстреливая из длинной иглы шприца фонтанчик лекарственной жидкости. — Он говорит мудрые вещи. Целуй ему руки за своё спасение.
— Иди ты, Димка! Уймись!
— Ой, больно! — заныл Ромка, которого, уложив на бок, всё-таки укололи. — Что я вам, рождественская утка? Колют, щиплют, больно.
— Спи, — Дима укрыл его простынёй, принесённой Олегом, и обернулся к другу. — Через двадцать минут капельницу вытащишь. Смотри, чтобы он во сне её случайно не выдернул.
Уже в коридоре Дима пристально вгляделся в лицо Олега.
— Ты сдал, Олежка. Осунулся. Работа выматывает? А помнишь, как в 96-м?.. — Дима покачал головой. — Нет, всё-таки ты не такой. Пьёшь, что ли, много?.. А с этим мальчишкой что у тебя за свистопляска? Какая-то серьёзная история?
— Димка, ничего не знаю. У меня не с парнем этим, а в голове свистопляска. Тошнит от всего, от жизни этой скучной тошнит.
— Женись.
— Не далее как вчера мне уже советовали завести бабу. Советчик в соседней комнате спит.
— А что? Полезный совет, — Дима остановился в дверях.
— После этого совета он украл у меня тысячи три и слинял.
— Хороший мальчик. Далеко пойдёт. Так ты его ножичком за кражу? Новый метод воспитания? Макаренко отдыхает.
— Не устал хохмить? Его свои же беспризорники подрезали, деньги отобрали. Хорошо, что не насмерть.
Проводив Диму, он собрал окровавленную одежду в пакет, бросил его у двери. Зашёл в ванную помыть руки, с сожалением глянул на остывшую воду. Пена полопалась, разошлась, открыв бирюзовую поверхность воды.
Ромка спал, беспокойно сопел, дышал прерывисто. Олег вытащил из его вены иглу капельницы. Мальчишка завозился, открыл один глаз.
— Спи, спи, — шепнул Олег. Он выключил верхний свет, оставил торшер с розовым плафоном. От него шло тёплое свечение, мягко разливавшееся по всей комнате. Снег, падавший за окном, отражался на стене, сползал по светлым обоям мохнатыми тенями хлопьев.
Олег сел в большое глубокое кресло. Он хотел подремать, но заметил, что Ромка лежит с открытыми глазами.
— Не понимаю, — Олег подался в кресле вперёд, — зачем ты пошёл в компанию, да ещё и деньги показал?
— Не показывал. У нас на деньги особый нюх. Да и пришёл я чистенький, постриженный, сразу почуяли: что-то не так.
— А зачем пошёл? — повторил Олег.
— Мало ли какие дела…
— И сколько же ты у меня бабок украл?
Ромка сел на диване.
— Ну ты даёшь, фраер! Не знаешь, сколько денег в собственном кошельке?
— Выбирай выражения. Отвечай, когда спрашивают!
— Ого! Слышу металл в голосе, — Ромка плюхнулся обратно на подушку, — сейчас описаюсь от страха. Пять двести там было. И ещё…
— Что?
— Там у тебя пальто висело кожаное. Я его загнал. Тысячу рублей дали за него, представляешь? — Ромка говорил торжествующе. — Ну и эту тысячу у меня тоже вытрясли.
Олег выдал такую тираду ругательств, что даже у бывалого Ромки округлились глаза.
— И чего так убиваться из-за пальто? — пробормотал мальчуган, натянув простыню на нос.
— Болван! Тупица! Ты знаешь, сколько оно стоило?
Пять тысяч американских рублей. Я уж не говорю о том, что пальто жалко, но ведь тебя обвели вокруг пальца.
— Ну поколоти меня, если тебе от этого легче станет, — Ромка говорил уже из-под простыни.
— К колотушкам ты привык. Хотя выпороть тебя как следует не мешало бы.
— Ты лучше повтори то, что ты до этого выдал. Очень уж круто загнул. Если я скажу так среди своих, определённо заработаю авторитет. Это, наверное, из твоего военного прошлого?
— Грязными лапами в моё прошлое не лезь, — огрызнулся Олег. — Поворачивайся-ка лучше.
— Это зачем ещё?
— Укольчик, деточка, тебе всажу, — с недобрым выражением лица приблизился Олег.
— Может, не стоит?
— Думаешь, мне охота с тобой возиться? — разозлился Олег. — Но ещё меньше мне хочется возиться с твоим трупиком, когда ты дашь дуба от заражения крови.
— Нет, всё-таки у тебя садистские наклонности, — в подушку пролепетал Ромка. — Оё-ёй, больно же, больно!
— Очень хорошо, — злорадно сказал охранник, не удержался и крепко шлёпнул Ромку по заду ладонью.
— Ай! Ты чего руки распускаешь?! Я и сдачи дать могу.
— Ну-ну, попробуй, — усмехнулся Олег, бросив шприц в пепельницу. — Спи, задира.
Через четыре часа рваного сна он, невыспавшийся, разбитый, побрёл делать Ромке очередной укол. Мальчишки в постели не было. Он стоял у окна и смотрел на улицу.
— Ты вообще спишь когда-нибудь? — Олег с хрустом надломил ампулу и стал наполнять шприц лекарством.
— Иногда, — покосился на него Ромка. — Это что у тебя во дворе, школа?
— Зубы не заговаривай! Иди сюда.
Ромка на этот раз молча стерпел укол.
— Так это школа? — повторил он.
— Школа, школа. Но по твоим запросам она для тебя неподходящая. Ты же в английскую школу метил.
— Мне бы и такая сгодилась… Ой! — Ромка схватился за живот. — Кольнуло.
— Так что ты бегаешь? Тебе лежать надо, а он тут гуляет, — Олег взял его за локоть и подвёл к дивану. — Рана не смертельная, но болеть, конечно, будет. Дать таблетку?
— Да ну! На мне всё как на собаке заживает. Видал, сколько шрамов? Сами заживали. Безо всяких уколов, капельниц и без такого шикарного дивана, — Ромка поёрзал, устраиваясь поудобнее, хотя и так диван казался ему верхом уюта и комфорта.
— Ты будешь спать?
— Что-то не хочется.
Олег уселся в кресло, закинул ногу на ногу, смотрел в тёмное окно на падающий снег и молчал. Ромка сопел и с ожиданием поглядывал на спасителя.
— Интересно, — заговорил Олег. — Ты же не всегда шатался по улицам? Ты упоминал бабушку. Значит, жил дома, потом в детском доме. Как ты смог привыкнуть спать на улице, на земле, в подвале, голодать, мёрзнуть? Может, было лучше терпеть побои в детдоме, но хотя бы жить более-менее по-человечески.
— Ты воевал?
— При чём здесь?.. Ну воевал.
— Там ты ведь тоже голодал, мёрз, спал где придётся? И тоже для тебя это было непривычно.
— Сравнил! Я знал, что так будет, осознанно шёл на это. И я же взрослый человек…
— Я тоже осознанно. В детдоме кормили плохо, издевались. Так зачем терпеть? Лучше терпеть всё то же, но хотя бы знать, что ты свободен, никакой придурочный воспитатель не будет тобой командовать. Этот плюс всё перевешивает. Свобода для нашего брата — первейшее дело.
— А ты понимаешь, что за свободу жертвуешь всем остальным? Будущей профессией и работой, ведь ты не учишься в школе, будущим здоровьем, ведь ты всё успел попробовать, мог подцепить любую заразу. И даже жизнью ты можешь пожертвовать ради свободы, когда тебя, вольного и независимого, всё-таки прирежут дружки!
Или помрёшь от переохлаждения в сильный мороз, как сегодня ночью: минус тридцать.
— Есть такое заумное слово — демагогия. Удивляешься, что я знаю такие слова? И даже понимаю, что они означают?
— Демагогией будет и фраза, которая вертится у тебя на языке, — Олег закинул руки за голову и потянулся. — «Ты этого не проходил, живёшь себе в хоромах и радуешься жизни». Но то, что я проходил в жизни, тебе в самом страшном и невероятном сне не приснится. И слава богу.
— Воспитывай, воспитывай. Я разрешаю, — ленивым, но настороженным голосом подбодрил Ромка.
— Были в детдоме ребята, которые, ни на что не обращая внимания, жили там, не пытались убежать и учились?
— Ну, есть такие. Тихие, пришибленные, — неохотно признал Ромка. — Но их не много.
— Правильно, — обрадовался Олег. — Их действительно не много. Всем известно, что из детдома очень мало выходит дельных и порядочных людей. Я не беру детей пьяниц, наркоманов, которые не виноваты в этом, но практически не способны учиться и развиваться. Я говорю о таких, как ты. Волей случая лишившихся родителей.
— Нет, нет, — Ромка расхохотался и, застонав, схватился за живот. — Это надо запомнить: «Волей случая лишившийся родителей». Круто! С таким выражением можно в метро попрошайничать. Валяй дальше.
— Так вот, ты вполне мог бы оказаться среди этого небольшого процента правильных детдомовцев. Если бы чуть-чуть придавил свою гордыню.
— Правильные детдомовцы! Ха-ха! Ой, умру от смеха! — Ромка проворно вскочил с дивана. — А ты знаешь, что, как правило, нас выпихивают в ПТУ после девятого класса? Не дают доучиться, а уж в институт поступить!.. — Ромка подошёл к Олегу и рассмеялся ему в лицо, даже наклонился над ним. — Нет денег на репетитора, нет денег на обучение. На этом будущее, о котором ты мне тут рассказывал, перечёркнуто. Да я бы расплющил гордыню, если бы только был уверен, что это поможет, что будет хорошая школа, институт. «Перспектива» — ещё одно хорошее словечко. Так вот этой перспективы у меня нет и не предвидится. Как ты думаешь, весело жить, понимая это? Никакая свобода на фиг не нужна.
— Тяжело быть умным? — издевательски-сочувственно сказал Олег. — Проще подделываться под дурачка, прятать очки под драным пальто, воровать и попрошайничать.
— Теперь скажи, что при том, как я живу, мне две дороги, — Ромка, покачиваясь, вернулся на диван, у него, видно, кружилась голова. — В пьяницы или в бандиты, а потом в тюрьму. Кстати, подделываться под дурачка вовсе не так просто, как ты думаешь. Очки мне два раза разбили.
— Тебе плохо? — Олег, встревоженный, вылез из глубокого кресла.
— Спать очень хочу, — заплетающимся языком пробормотал Ромка и тут же уснул.
* * *
Ромка, вспотевший, испуганный, подскочил на диване. Заоглядывался и успокоенно опустился на подушку. Он проспал до двенадцати, но в квартире Олега было не страшно просыпаться. И бежать в поисках еды никуда не надо было. На журнальном столике стоял поднос — термос с горячим какао, хлеб с маслом, красная икра в розетке, гранатовый сок, яблоко и апельсин. Под термосом белел край записки: «Ромка! Встанешь, чтобы всё съел, особенно икру. И лежи. Днём я заеду сделать укол, а может, вытряхну толстого Димона с работы, и он к тебе заскочит. У него есть ключи от квартиры, не пугайся, если его крупногабаритная фигура вдруг появится в комнате.
Пока. Олег».
Незнакомый вкус солёной икры Ромке не понравился.
Рана на животе ныла и крепко чесалась, что вообще отбивало охоту есть. С шипением Ромка чесался, кряхтел и не услышал, как вошёл Дима.
— Что же ты творишь? По рукам надавать за такие вещи. Хватит чесаться!
Дмитрий резковато откинул Ромкины руки и пластырь отодрал больно, без церемоний.
— Смотри, какая краснота, — сердитый Дмитрий ощупал вокруг раны.
— Больно же! — испуганно вскрикнул Ромка.
— Потерпишь, — одёрнул его Дима. — Похоже, что это аллергия на мазь.
— Так что же ты меня ею намазал? Ещё врач называется.
— Во-первых, ты мне не «тыкай». Во-вторых, ты же не сказал, что у тебя аллергия.
— Так откуда мне знать? — разозлился Ромка. — Коновал.
— Ну наглец! — Дима мазнул ладонью в резиновой перчатке по Ромкиной щеке. — Мало того что втёрся в доверие к Олегу, обжился тут, понимаешь. Да ещё мне хамишь! Я не Олег, я тебя насквозь вижу. Нажиться хочешь? Признавайся, тебя кто-то подослал?
— Дурак, — Ромка с презрением глянул на него и попытался выбраться из-под локтя Димы и слезть с дивана. — Нужно мне всё это барахло! Я сейчас же уйду.
— Лежать! Смирно! — гаркнул вдруг басом Дмитрий. — Свои демарши ты перед Олегом устраивай. Он вернётся, тогда и скандаль. Что это у тебя с коленом?
Пока Ромка дрыгал ногами, пытаясь встать, он сбил простыню, и теперь Дмитрий, нахмурившись, склонился над его коленом, шишковатым и заметно припухшим по сравнению со второй коленкой.
— Давно оно у тебя такое? — Дмитрий ощупал колено, схватил за щиколотку и несколько раз согнул ногу в колене. — Больно? Что молчишь?
— Не хочу с тобой разговаривать.
— Расстроил меня до глубины души, — поцокал языком доктор. — Положу тебе другую мазь. — Он снова заклеил рану. — Поворачивайся. Тебе, кроме антибиотика, придётся колоть ещё и против аллергии, раз ты такой неженка. Хотя у тебя, как у всякой дворняжки, должен быть хороший иммунитет.
— Среди дворняжек иногда встречаются и дворяне, — не удержался от словесного выпада Ромка.
— Далеко пойдёшь, — Дима стянул перчатки. — Зря. Олегу будет тяжело от тебя отвыкать.
* * *
— Дим, что ты ему сказал? — Олег стоял в центре комнаты и растерянно смотрел на пустой диван.
— Когда я ушёл, он был здесь, — доктор и сам выглядел ошарашенным и смущённым. — Дался тебе этот мальчишка! Он бы всё равно ушел. Беспризорников не удержишь дома. У них тяга к побегам и путешествиям.
— Но у него же открытая рана. Не тебе мне говорить, чем это может кончиться.
Олег сел на край журнального столика и прикрыл глаза ладонью. Боль накатила и пульсировала в висках.
— Это кончится тем, чем и должно было, — Дима покачал головой. — Естественный отбор. К тому же он и без раны больной. У него, вероятнее всего, ревматизм.
Я видел его колени. Наверняка ещё куча болезней. Зачем он тебе? Ты женишься, заведёшь своих детей. А из-за него ты либо не сможешь жениться, либо потеряешь жену, ведь рано или поздно любая нормальная баба поставит тебя перед выбором. А ты не решишься выкинуть его на улицу. Лучше, что он ушёл сейчас сам.
— Умная не поставит перед выбором.
— Ты всегда был романтиком. Женщины не бывают умными. А ты вообще говоришь не об умной, а о святой, что ещё нереальнее, — Дима улыбнулся, хлопнул Олега по плечу, тот поморщился и побледнел. — Ты чего? — Дима схватил друга за запястье, посчитал пульс. — Ты когда последний раз в госпитале лежал?
Олег пожал плечами.
— Дурак, — констатировал доктор и стал рыться в своём докторском саквояже. — Тебе надо думать о себе, а не обо всех беспризорниках мира. Хочешь, я тебе с десяток таких, как Ромка, приведу. Ты всех облагодетельствуешь. Давай руку.
— Отстань, — слабо сопротивлялся Олег. — Тебе лишь бы резать, колоть, пилить. Пилюлькин. А в душу человеку и заглянуть некогда.
Дима сделал ему укол и сказал:
— А души нет. Сколько я человечков резал вдоль и поперёк, не находил я такой субстанции, как душа.
— Не там искал, — вздохнул Олег. Боль вяло и неохотно отпускала. — Где мои ключи?
— От квартиры? — обиженно вскинулся Дима. — Отдать тебе?
— Да при чём тут?.. — скривился Олег. — От машины ключи, от машины.
— Откуда я знаю, где ты их кинул? — Дима облегчённо улыбнулся. — Куда собрался на ночь глядя? Ах ты Господи! Как же я сразу не догадался? Беспризорника искать надумал? Да сам он придёт. Припрёт его, так прибежит. Кстати, он у тебя ничего не прихватил?
Олег подошёл к шкафу, где хранились деньги на домашние расходы.
— Ну? — нетерпеливо запыхтел за спиной Дима.
— Тысячи две унёс.
— Молодец! Ты его найди и облагодетельствуй ещё чем-нибудь. Денег много? Девать некуда? Это то же самое, что наркомана домой пустить: он всё ценное вынесет, да ещё и хозяина пристукнет. Он, небось, наркоман и есть.
— Он разве похож? — Олег уставился в пол. — Ты же врач, ты его смотрел. Только честно.
— Честно? Не похож. Но мало ли у него какие ещё пристрастия. Может, пьяница.
— В двенадцать лет?
— О Господи! — взвизгнул своим тонким голосом Дима. — Ты его уже в ангельский сан возвёл. Обычный беспризорник. А для них привычное дело — пить, курить, колоться. Беспризорник — это человек с привычками взрослого, но чувства ответственности и самосохранения детские. Неужели ты поедешь его искать?
— Мне завтра в командировку вместе с шефом. На целую неделю. А ведь Ромка наверняка придёт, когда ему станет совсем плохо. Если дойдёт, — глухим голосом добавил Олег.
— Зря ты к нему так привязался. Зря, — разочарованно протянул Дима.
* * *
За окнами машины расплывалось в морозном воздухе разноцветье вечерних огней. Олег медленно ехал вдоль тротуара, поглядывая на кучкующихся у переходов и станций метро бомжей и беспризорников. Через час такой езды он понял, что город кишит бездомными взрослыми и детьми.