Уже без страха, звонко шлепая босыми ногами по холодным каменным ступенькам, предчувствуя, что сейчас влипнете самое интересное в своей жизни приключение, она поднялась наверх, обошла все двери, проверив, закрыты ли они на ключ, и вернулась в спальню. Здесь она на всякий случай заглянула под кровати, за картину, потом закрыла на ключ дверь спальни изнутри, надела босоножки и вылезла через окно, прикрыв за собой скрипучие створки.
Лестница оказалась не такой уж надежной, ступеньки коварно прогибались под ногами, но Ветка все-таки спустилась на землю благополучно, оттащила лестницу к пристройке, а затем, изучив следы, установила, что вели они от ограды, где в одном месте не хватало железного прута, и возвращались снова туда же. Ветка двинулась по следу.
След вывел ее за ограду интерната и по узкой сырой тропинке повел в лес. Других следов на тропинке не было, кроме этого рубчатого с каблуком. Неизвестный пришел из леса и ушел обратно в лес…
В мокром, блестящем от влажных листьев, насквозь просвеченном солнцем лесу ей было не так тревожно, как в пустом, одиноком здании интерната. И хорошо, что это был лиственный лес. В таком лесу она всегда чувствовала себя спокойнее, чем в сосновом, где все просматривалось насквозь и однако же всегда было трудно разглядеть за многочисленными стволами какого-нибудь одинокого грибника, который, увлекшись, подойдет незаметно так близко, что, сам того не желая, напугает до смерти. А в лиственном лесу, среди так приятно шелестящих, почти домашних деревьев, было уютно и спокойно. Тропинка огибала то семейство кленов с крупными, кое-где уже покрасневшими листьями, то кусты малины с давно уже съеденными кем-то ягодами, то промокший до самых корней дубок. Даже заросли орешника с не созревшими орехами попались Ветке, даже яркий и нахальный мухомор попался.
Тропинка и следы на ней привели ее к глубокому, заросшему густым кустарником и высокой травой оврагу. Наверно, это и было то самое, неприятное для леса место, которое видела Ветка из окна интернатской спальни и от которого лес, расступившись, а затем сомкнувшись снова, убегал в далекую даль.
Выбрав не очень крутое и не очень заросшее место на склоне, тропинка спускалась в овраг и исчезала там внизу, уходила куда-то совсем глубоко, на самое дно оврага, в густую черноту, которую прикрывал зеленый кустарник. Человек, пришедший ночью, шел через эту черноту — наверно, еще более страшную и мрачную в ненастную дождливую ночь, — шел с трудом, скользя и сползая вниз по размокшему от дождя склону. Обратно же через овраг он не возвращался. Возвращаясь, он свернул, не дойдя до оврага, в сторону, и здесь, на зеленой траве, росшей над краем оврага, след терялся.
Ветка попробовала отыскать на траве хоть какие-нибудь его остатки — опустилась на коленки и проползла метра полтора по холодной и скользкой траве. И тогда неожиданно перед самым своим носом увидела красные резиновые сапоги… Они лежали на низеньком гнилом пеньке, нахально задрав рубчатые подошвы к Веткиной физиономии. Ветка с опаской тронула пальцем рубчатую подошву…
— Это мои!
Ветка вскочила и круто повернулась на голос.
Перед ней стояла девчонка чуть помладше ее самой. Она была в зеленой нейлоновой куртке и в пестром платочке, из-под которого на лоб и на виски, чуть затеняя их каштановой тенью, падали красивые завитки волос светло-шоколадного цвета. Первое, что Ветке бросилось в глаза, это необыкновенное сочетание в ее лице удивительно красивых и нежных красок. Светло-шоколадные завитки на лбу и на висках, каштановые тени на них, белое, с нежным румянцем, без единой веснушки лицо, черные тоненькие брови, розовые красивые губы и большие синие, совершенно синие, по-настоящему синие глаза.
— Это мои сапоги! — еще раз сказала эта розово сине-шоколадная девочка. — Промокли. Вот и сохнут.
— Чудо заовражное! — воскликнула Ветка. — Ты кто?
— Я — Настя, — ответила девочка, переступая на мокрой траве покрасневшими от холода маленькими босыми ногами.
Это Ветка отметила про себя сразу — сапоги большие, а ноги у девочки маленькие…
— Так! — произнесла Ветка. — Значит, это ты сегодня ночью влезла в мое окно! И что же ты там делала?
Девочка ни капли не смутилась:
— Спала.
— Батюшки! — воскликнула Ветка. — Бездомный ребенок объявился.
— А я не бездомная. Это — мой дом. У стенки, где висит картина, моя кровать. А вот тебя я не помню. Ты откуда?
— Она меня еще будет допрашивать! Влезла ночью в мое окно и меня же допрашивает! Между прочим, сегодня все утро в директорском кабинете трезвонил телефон. Это не тебя разыскивали? Ты откуда, между прочим, сбежала? Из какого пионерского лагеря? Предупредила-то хоть домашних, что сбегаешь?
— Предупредила! — холодно произнесла Настя.
— Я тоже каждый раз предупреждала, а что толку? — ляпнула Ветка.
После этой непродуманной фразы наступило неловкое молчание, а потом от неловкости Ветка ляпнула еще одно совершенно непродуманное:
— А здесь у вас красиво — и овраг этот, и лес… Еще бы вот гор сюда немножко — было бы совсем как в Альпах, в Испании…
— В Испании — Пиренеи! — воскликнула Настя так сердито, словно Ветка оскорбила лично ее. — Географию знать нужно!
— Ну да, — пробормотала запылавшая Ветка. — Конечно… Где уж нам… Мы через овраги не путешествуем, нас извозчик довезет… на телеге. Где уж нам!
— А тебя как зовут?
— Вета.
— Это как же? — Настя пошевелила губами, перебирая в памяти подходящие имена. — Как же полное? Виолетта?
То, что она попала сразу в самую точку, почему-то обидело Ветку еще больше — никто вот так сразу, с налету, не догадывался… Она сочла необходимым переменить тему разговора.
— У вас тут в вашем Каменске хоть какая-нибудь столовая есть? Или кафе?
— Есть. И столовая и кафе.
— Скажите, пожалуйста, как развернулись! Так пойдем. Я уже давно с голоду умираю.
— Не пойду! Иди одна, если умираешь.
— Ладно. Не ходи, — миролюбиво сказала Ветка. — Сядь вот на этот пень и сиди. Я выберусь в цивилизацию и принесу тебе чего-нибудь. Может, даже пирожных, если они тут у вас водятся.
— Я не хочу пирожных.
— А я, между прочим, ведь тоже сбежала! — призналась Ветка. — Из «Зорьки», из той, что у озера. Слыхала?
Она храбро выдала свою тайну, чтобы подкупить Настю, если уж нельзя было расположить ее к себе даже обещанием купить пирожных, но Настя все равно своей тайны не выдала.
— Я из-за одной вредной девчонки сбежала, из-за Таньки Кривошеевой. Такой вредной еще встречать не приходилось! Были вредные, но уж такой…
— А к кому же ты сюда пришла?
— К Евфалии Николаевне.
— К кому? — почти испуганно воскликнула Настя. — К кому?!
— К Евфалии Николаевне… А что? — с опаской спросила Ветка.
— А разве… разве она не уехала?
— Евфалия-то? Так подумаешь! Если уехала, так недалеко. Найду!
— Найдешь?
— Конечно! Не найду, так сама найдется. Это ж мамина подруга. Они ж еще в школе вместе учились. А она тебе что, тоже нужна, что ли?
— Нужна… Очень нужна! Очень! Уж ты, пожалуйста, ее найди. — Настины глаза как-то совсем по-доброму засинели. — Ты знаешь… я ведь не из лагеря… Я из дому.
— О-о! — поразилась Ветка. — Во дает!
— Да я бы здесь только переночевала, а утром к бабушке, в Миловановку. Да вот сапоги промочила.
Вот уж не думала Ветка, что упоминание о тете Вале так подействует на Настю. Похоже, с тетей Валей связывала она какие-то большие надежды. Похоже, у этой странной и такой красивой девочки случилась какая-то беда. Не бегают из дому вот так запросто, ни с того ни с сего. Да еще с ночевкой в холодном пустом доме! Да еще с путешествием через ночной, полный кошмаров глубокий овраг…
— Ладно, — сказала Ветка. — Я сейчас все-таки выберусь в цивилизацию, а ты пока садись вот на этот пенек и жди меня с пирожными. Вот поедим, и я тебе твою Евфалию хоть из-под земли достану! Договорились?
Настины глаза стали совсем добрыми и совсем синими, и Ветка поняла, что Настя будет послушно сидеть на пеньке и ждать ее хоть целую вечность.
* * *
В цивилизацию Ветка выбралась довольно быстро. Это ночью, в темноте, путь через лесопарк показался ей опасным и долгим. А теперь, при солнышке, все казалось другим. Дорога была короче, лес уютнее, интернат, мимо которого она снова прошла, гораздо беспечальнее. Астраханская же улица вообще выглядела столичным проспектом.
Пока она разыскивала кафе и закупала провизию, солнце поднялось довольно высоко. Тащиться с двумя пакетами и с тремя бутылками лимонада, которые то и дело выскальзывали из-под рук, было тяжело и неудобно, и она решила сократить путь, не возвращаясь к Астраханской, — от кафе пошла по улице, которая тоже упиралась в лесопарк, только чуть левее интерната, рассчитывая потом свернуть вправо и пройти к интернату через лесопарк напрямик.
Но, к ее досаде, тропинка, ведущая от улицы, где находилось кафе, повела ее куда-то совсем не в ту сторону. Шла эта коварная тропинка вроде бы вправо, а вела не туда, уводила Ветку куда-то в глубь леса… Вокруг были деревья, деревья и деревья, и никаких признаков ни интерната, ни оврага, ни пенька, на котором она оставила Настю, и в помине не было.
Злясь на себя, она побежала обратно и совсем заплуталась. Теперь она уже вообще не могла сообразить, в какой стороне Каменск, в какой интернат, в какой овраг с Настей на пеньке.
Когда же лиственный лес неожиданно перешел в хвойный, она поняла, что окончательно забрела куда-то совсем не туда.
На ее счастье, там, за редкими сосновыми стволами, открывалась большая цветочная поляна, похожая на огромную зеленую скатерть, вышитую гладью. И на той, на дальней стороне поляны, где снова начинался симпатичный лиственный лес, бродили какие-то люди.
Ветка заторопилась к ним. Наконец-то можно хоть у кого-то узнать, в какой стороне Каменск.
Она выбежала на поляну и остановилась в изумлении.
Что-то уж очень знакомое было в этих фигурах на той стороне поляны… Роняя из рук свертки, она попятилась назад, в коварный хвойный лес.
Такая развеселая ярко-полосатая кофта, конечно, могла быть не только у их звеньевой Веры Точилиной, такие красно-рыжие волосы могли быть не только у вожатой Лены. Но уж такой красивой соломенной шляпы с широкими полями, всегда делающей Вовку Потанина немного похожим ка Тома Сойера, конечно, не могло быть ни у кого на всем белом свете. Родной Веткин отряд из оставленной ею вчера «Зорьки» бродил по лесной поляне. Надо же — куда их занесло!
«Травы собирают, — сообразила она, вспомнив, что в лагере все намечали и все откладывали поход за лекарственными травами. — Надумали, наконец-то. Другого дня не могли выбрать!»
За сосновыми стволами можно было легко укрыться, можно было даже короткими перебежками добраться до уютной зеленой ложбинки, за которой снова начинался спасительный лиственный лес. Может быть, эта ложбина как раз и была началом или концом того самого оврага, возле которого она оставила Настю.
К глубокому Веткиному сожалению, в свертке, который она уронила на землю, когда увидела Верину кофту и Вовкину соломенную шляпу, были пирожные, и теперь это были уже не пирожные, а черт знает что! Она оставила их на съедение лесным обитателям, а сама перебежками двинулась к ложбине.
Оставшийся у нее сверток с коврижками и бутылки с лимонадом мешали ей, и именно из-за этого произошло событие, имевшее такие серьезные и так далеко идущие последствия…
Ветка хотела пройти вдоль края ложбины, посмотреть, действительно ли она переходит в овраг, но на влажной траве, смешанной с опавшими хвойными иглами, поскользнулась, не сумев удержаться за кусты, поскольку руки были заняты, упала и все по той же влажной траве, которой обросла ложбина, со скоростью хороших санок на хорошей зимней горке съехала вниз. Это ей даже понравилось.
— Ух ты!
Но не кто иной, как сама мисс Кривошеяя, мисс Зорька, собственной персоной предстала перед ней, когда она оказалась в ложбине.
Позорно сбежав с трудового фронта, укрывшись за кустами, росшими на самом дне ложбины, «мисс» собирала и пожирала какие-то ягоды.
Если бы «мисс» ее не заметила, Ветке удалось бы удрать сразу, потому что ягод было много, а аппетит у «мисс», судя по всему, только разыгрался. Но Ветка скатилась прямо ей под ноги вместе со своим развеселым «ух ты» и вместе со своими коврижками и бутылками. «Надо же — скатилась вниз и попалась в лапы «мисс»!»
— Ну? — удивилась мисс Зорька, уставившись на Ветку. — Ветка? Петрова?
— Совершенно верно! — с достоинством удостоверила Ветка свою личность. — Надо же! Весь отряд геройски работает, ну а «мисс» ананасы лопает!
— Это ежевика! — воскликнула оскорбленная «мисс».
— Разве?
— А ты откуда взялась, Петрова?
То, что она всего лишь спрашивала, откуда Ветка взялась, и совершенно не интересовалась, почему Ветка вчера так стремительно исчезла, было, разумеется, гораздо обиднее Веткиных «ананасов» — выходит, никого в лагере не тронуло то обстоятельство, что пришлось расстаться с Веткой раньше времени. Не пожалели, не погрустили, не раскаялись! Стоило убегать и спать под колючим одеялом!
— А вы-то откуда взялись?
— А у нас поход.
— За травкой, что ли? Кто ж собирает травку после такого дождя?
— А нам автобус только на сегодня дали.
— Ха! Ничего себе поход — на автобусе! Ну как же! «Мисс» не может ножками потопать, «мисс» персональную карету подали!
— Я на заднем сиденье сидела! И меня растрясло! — воскликнула Кривошеева с обидой, словно это Ветка ее растрясла. — Тебе-то хорошо! Я два раза просилась, чтобы меня домой взяли, а тебя вот сразу… Даже два раза приезжали.
Ветка что-то ничего не поняла.
— Как это — два?
— Ну так в обед приехали, когда ты записку оставила. А после ужина еще раз приехали.
— К-как приехали? Кто приехал?
— Сестра твоя приехала. Высокая такая, с прической. Тебе-то хорошо!
Бутылки с лимонадом выскользнули из похолодевших Веткиных рук…
— Что?!
— Что — что? Ну и ничего. Сказали ей, что тебя еще с тихого часа забрали.
— И что?..
— Ну и ничего. Она вещи взяла и уехала.
Такого поворота событий Ветка никак не ожидала! Ирина вернулась домой из стройотряда раньше времени! Она вернулась и обнаружила в почтовом ящике Веткино письмо-предупреждение, которое Ветка послала домой исключительно из-за того, чтобы не изменять своим принципам… И сделала доброе дело — приехала за Веткой!
То серьезное семейное обстоятельство, которое открылось Ветке не так давно, могло сработать теперь безотказно!
— А г-где тут дорога? — спросила она, заикаясь от пережитого ужаса.
— Дорога? Какая дорога?
— Ехали же вы сюда по какой-то дороге! — заорала Ветка, и «мисс» испуганно замахала обеими руками, перепачканными соком ежевики:
— Там, там дорога!
Ветка сунула ей в руки сверток с коврижками и ринулась в лесную чащобу.
Она не так скоро выбралась на дорогу, хоть и бежала через лес, не останавливаясь, царапая лицо и руки о елочные ветки. И это было очень похоже на нынешний ее сон — когда продиралась она сквозь непроходимые колючие заросли. Только тот сон кончился, а теперь ей еще предстояло кошмарное пробуждение.
Дорога, к которой она выбежала, оказалась широким шоссе, на котором не было видно ни одного прохожего, лишь автомашины неслись мимо Ветки, не обращая на нее ни малейшего внимания.
Она бросилась наперерез какому-то одинокому велосипедисту, который, затормозив, чертыхнулся и обругал Ветку, но все-таки объяснил ей, что в центр можно уехать автобусом по этому же шоссе и до остановки недалеко — так, километра полтора, до голубого павильона.
Он укатил, а Ветка помчалась вдоль шоссе, вложив все свои физические и, пожалуй, даже все свои умственные способности в собственные пятки.
Наверно, позади осталось уже не меньше четверти километра, когда она вдруг споткнулась на ровном месте.
А Настя? Настя, оставленная ею на краю оврага, на старом пеньке! Сидит и ждет пирожных, обещанных Веткой. А Ветка ей не только пирожных, куска хлеба не принесет. Да что там пирожные, когда Ветка обещала ей хоть из-под земли добыть тетю Валю! Да что там тетя Валя, когда Ветка уже никогда не увидит Настю, не поможет ее неизвестной беде…