— Тогда не здесь. Давайте я вас к нему проведу.
Они прошли в какую-то пристройку в храме. Она была светлой, уютной и спокойной.
Их встретил доброжелательный священник в рабочей льняной рясе, как положено, бородатый и неожиданно ухоженный.
— Здравствуйте, — сказал отец Евлампий. — А я вас давно жду.
Папа и Жабжабыч удивились.
— Сегодня? — спросил папа.
— Нет, не сегодня, — сказал отец Евлампий, — а давно.
— Давно? — еще больше удивился Пал Палыч. — А почему?
— Потому, что я газеты читаю.
— Ничего не понимаю, — сказал папа, — при чем тут газеты.
— При том. Как только появились первые заметки о вашем Жабжабыче, я стал думать: «А у него душа есть?»
— Конечно, есть, — сказал папа.
— Еще как есть, — добавил Жабжабыч.
— Да? — спросил отец Евлампий. — А кто ему ее дал? Кто ее в него вселил?
— Господь Бог, — сказал папа.
— Старший научный сотрудник Круглый, — поправил его Жабжабыч.
— Вот видите, — сказал Евлампий.
— Значит, дело было так, — поправился папа. — Душу в него вселил Господь Бог руками старшего научного сотрудника Круглого.
— А вы не помните инициалы этого Круглого? — спросил отец Евлампий.
— Он был Круглый Д. У. — сказал Жабжабыч. — А что?
— А то! Что же Господь Бог не мог найти кого-нибудь поумнее для такой операции? — спросил священник.
— Может быть, он спешил, — сказал папа, — а никого другого под рукой не было.
— Целый институт у него под руками — сказал отец Евлампий. — Вон сколько они чудес натворили, а тут никого не нашлось. Значит, с душой у нас вопрос темный.
— Минуточку, — сказал папа, — а что у вас есть об этом в главном учебнике, ну, в этом… в первоисточнике.
— Там мало чего сказано, — ответил отец Евлампий. — Я нашел только в книге Екклезиаста.
Он прочитал по памяти:
— «…участь сынов человеческих и участь животных — одна, как те умирают, так и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом… Все произошло из праха, и все возвращается в прах. Кто знает — дух ли человеческий восходит вверх, или дух животных сходит вниз, в землю…» Так что с крещением мы повременим.
— А с выборами? — спросил папа.
— С выборами проще.
— Как проще? — спросил папа.
— А так. Вам же реклама нужна, помощь наша. Мы вам и поможем.
— Значит, вы за нас? — обрадовался папа.
— Конечно, за вас. Что мы, звери какие. Мы же видим, что вокруг творится. Я тут узнал, что ОНИ готовятся городской парк распродать.
Он не сказал, кто это ОНИ, но всем в городе было понятно, что, когда говорят ОНИ, подразумевают всю городскую администрацию во главе с Барсуковым и Кабановым.
Отец Евлампий зря бы не стал говорить. Он знал все, что происходит в городе не хуже ФСБ. Потому что к нему приходили на исповедь не только бандитские грешники, но и милицейские и кабэбэшные.
— Неужели парк?
— Вот именно парк. А ваш Жабжабыч хоть и без души, но все же с совестью. Его весь город уважает.
— Совесть без души не бывает, — ворчливо сказал Жабжабыч, и отец Евлампий посмотрел на него с уважением.
— И что будем делать? — спросил папа.
— Вот что, — сказал отец Евлампий. — В субботу у нас футбол с младшими школьниками на стадионе. Пусть ваш Жабжабыч приходит на воротах постоять за малышей. Вот тут-то вы нас и фотографируйте, сколько хотите.
— Отлично, — сказал папа Устинов. — На матче будет сто фотоаппаратов.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. Прием населения
В небольшой однокомнатной квартире на окраине города Магдат Магдатыч Жабов — начальник электросети города беседовал с маленьким Магдатиком.
— Ну, и что там у вас нового в вашем предвыборном штабе.
— Готовимся к приему населения.
— А где будете проводить?
— Еще не решено.
— Давайте в Клубе энергетиков.
— Кто ж нас туда пустит?
— Никто вас туда пускать не будет. Я вам дам ключи от клуба, а вы уж командуйте.
— Отлично, папочка. Спасибо за помещение, — сказал Магдатик. — Ты нас ужасно выручил. А милиция туда не придет разгонять?
— Как операцию проведете, — ответил отец. — Расклеите афишы по всему городу, так и придет. А сделаете грамотно, никто не помешает. Надо без шума, чтобы только население знало. Конспирацию надо соблюдать.
* * *
Население очень быстро узнало, что будет его прием кандидатом. Две женщины полушепотом говорили об этом на центральном рынке. А так как они были глуховаты, разговор слышал весь базар.
— Слышь, Антоновна, новый мэр будет население принимать.
— Сама ты Антоновна, а я Андреевна. Откуда у нас новый мэр? Выборов вроде не было.
— Не было выборов, а прием будет. Он хочет нужды народа узнать.
— Хочет, так узнает. У нас этих нужд завались, у нас этих нужд как селедок в бочке. У нас из двух человек трое в нужде живут. Ну, я пошла, Сергеевна, спасибо тебе.
— Сама ты Сергеевна, а я Еремеевна. Где они принимать-то будут?
— В Клубе нергетиков, вот где.
* * *
И прием в Клубе «нергетиков» состоялся. Жабжабыч был при галстуке и при столе.
Стол стоял на сцене клуба на фоне красного занавеса, и посетители по одному подходили к столу. Их была целая очередь.
Первой подошла к Жабжабычу бабушка с клюшкой.
— У меня такая, милок, история. У меня есть племянник. Он всегда говорил: «Перепиши на меня, тетя, свою квартиру. Перепиши на меня, тетя, свою квартиру — я тебя буду всю жизнь кормить до самой смерти». Я и переписала.
— И что? — спросил Жабжабыч.
— Ничего, милок. Сейчас он меня выталкивает. Говорит: «Проваливай, бабка, ты мне жениться мешаешь».
— Не может быть! — расстроился Жабжабыч. — Это же нечестно.
— Еще как может. Он мои вещи на улицу вынес.
Жабжабыч сильно опечалился:
— Ты, бабуся, в мэрию ходила?
— Ходила. Они говорят: «Давай, бабка, взятку, мы тебе поможем». А пенсия у меня маленькая.
Жабжабыч еще больше опечалился. Он достал большой, размером в квадратный метр, платок и стал прикладывать его к глазам. А бабушка говорила:
— И лет мне много.
Жабжабыч еще больше опечалился.
— И здоровье у меня плохое. Никудышное.
Платок не спасал. Из глаз Жабжабыча слезы потекли ручьем.
— И никого-то у меня больше нет.
Жабжабыч уже всхлипывал. Он сказал:
— Хорошо, бабушка. Я займусь этим вопросом. Напиши мне на бумажке все как есть.
Жабжабыч горько плакал. Прием населения был прекращен на целый час.
Когда прием возобновился, рядом с Жабжабычем уже сидел папа Устинов, для его отрезвления, и представительница от молодежи — Люба Кукарекова, для большей решительности.
Первым после перерыва на Жабжабыча насел крепкий автомобильный пенсионер:
— Второй год не могу «ракушку» поставить. ОНИ говорят, вопрос с «ракушками» не решен и никогда решаться не будет. А мне что делать? Мой «Запорожец» насквозь прогнил. Просто одни опилки остались.
— Ну, если он уже совсем прогнил, может, и беспокоиться не о чем, — сказал Жабжабыч.
Посетитель аж зашелся:
— Как так не о чем!? Как так не о чем?! Да я же без машины просто умру.
Папа вмешался:
— Жабжабыч имеет в виду — беспокоиться о «ракушке» незачем. Надо ставить вопрос о новых автомобилях для пенсионеров. И мы будем об этом думать.
Люба Кукарекова незаметно толкнула локтем Жабжабыча, и он произнес заранее заученный лозунг:
— Пенсионеры — наша опора.
Первый посетитель ушел в некотором недоумении, но озабоченный и довольный.
Тут же появился второй посетитель — родитель.
— От этих автомобилистов прохода нет, — стал напирать он. — Ставят «ракушку» на «ракушке», для детей места не остается. Особенно эти пенсионеры.
Люба опять толкнула Жабжабыча локтем, и он уверенно сказал:
— Пенсионеры — наша опора.
— То есть дети — наша опора, — поправил его папа.
— И дети тоже, — согласился Жабжабыч.
— Вопрос о детских площадках и о сносе «ракушек» мы будем ставить одним из первых, — решительно закончил папа.
Этот посетитель тоже ушел довольный.
— А куда «Запорожцы» девать? — спросил Жабжабыч. — Если «ракушки» сносить?
— Тентом накрывать, — ответила решительная Люба Кукарекова.
На приеме населения населения было много. Очередь даже вышла за пределы здания.
На первом месте по остроте стоял жилищный вопрос. Барсуков, и Кабанов, и администрация настроили много домов, но все для себя.
Получалась такая картина, что в городе протекали все крыши, не ремонтировался ни один подъезд, ни один очередник не получил ни одной квартиры за все последние сто лет.
На втором месте стоял вопрос о правах человека. Выяснилось, что все права принадлежат милиции, а у человека прав не осталось.
Одна старушка, продававшая цветы, назвала милиционера Дубинкина «оборотнем в погонах», потому что он запрещал ей продавать цветы на ступеньках мэрии и прописал ей при помощи городского судьи Лягова трое суток. Причем Рогдай настаивал на трех годах, но судья уперся и с трех суток не сдвинулся.
Пока бабушка сидела, ее коза с голода сделала подкоп в сарае и съела сто кустов дорогущих голландских пионов. От этих пионов коза сдохла. А так как коза была взята впрокат на летний сезон у соседки-процентщицы, то бабушка была вовсе разорена.
Таких историй было много.
Жабжабыч от переживаний покрылся белыми пятнами. Но он принимал и принимал население, и всем обещал помочь.
Как только очередь вышла за пределы здания, появилась милиция. Пришел тот самый знаменитый оборотень в погонах — милиционер Врогдай Дубинкин, чтобы разгонять несанкционированный прием.
Но прежде чем разгонять, милиционер решил решить собственный вопрос. Он стал жаловаться Жабжабычу, что у них в подъезде сорвана дверь и все стены процарапаны до кирпичей.
Милиционер на вид был человек мастеровой. Это было сразу видно — по рукам. Они у него были двадцать на двадцать. И Жабжабыч спросил:
— Сколько у вас в подъезде этажей?
— Два.
— А квартир?
— Шесть.
— И что же вы не можете дверь привесить? Не можете сами домофон поставить?
— Не можем.
— Такие вы беспомощные?
Милиционер оторопел:
— А государство на что?
— На то, чтобы вас, милиционеров, от внешних врагов оборонять. В космос летать. С Америкой соревноваться. Двери вы сами ставить должны.
— А если мы не умеем?
— Тогда я вас лично научу. Запишите мне ваш адрес на бумажку.
Когда милиционер ушел, папа сказал:
— Скоро мы сами все дома начнем ремонтировать, асфальт класть, трубы ржавые менять. Разве в этом задача мэра?
— И в этом тоже, — сказал Жабжабыч. — Народ воспитывать надо.
Видно, в нем просыпался крупный политический вождь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. В штабе администрации
Был поздний вечер. Шум города за окнами стихал. Стихал шум в мэрии. Однако в главном кабинете было шумно. Собрался весь штаб предвыборной кампании. Главными были мэр Барсуков и полумэр Кабанов.
Присутствовали Магдат Магдатыч Жабов, кандидаты в мэры Свеклин и Огурцов, начальник милиции Бронежилетов, председатель избирательной комиссии Балаболкин и кое-кто из мелочи.
Барсуков делал разнос:
— Что происходит? Эта дрессированная лягушка набирает очки. Того гляди, он нас обскачет. Начнем с Клуба энергетиков. Кто предоставил им клуб?
Никто не отвечал.
— Чего молчишь, Магдат?
— А чего мне говорить. Пришли дети. Сын попросил ключи, я их дал.
— Что-то ко мне дети не приходят просить ключи, — сказал Барсуков.
— И ко мне не приходят, — добавил Кабанов.
— А ко мне приходили, — сказал Огурцов.
— И ко мне, — добавил Свеклин.
— Вот как приходят, так пусть и уходят. А кто еще даст им ключи, будет уволен. И вас, господин Бронежилетов, это касается.
— Меня милиция ставила, — хмуро сказал Т. Т. Бронежилетов.
— Верно, ставила милиция, — еще более хмуро сказал Кресттопор Барсуков, — но милиция у нас пока квартир не дает. И дачные участки не распределяет.
— Не будем ссориться, — примирительно сказал Понтон Понтоныч. — Пока еще все под контролем. До выборов четыре недели. Так что и сами активизируйтесь, и персонал свой активизируйте. Пускайте в ход весь административный ресурс.
Он еще раз посмотрел на Жабова:
— Ты, Магдат, не кочевряжься, а скорее выставляй свою кандидатуру.
Закончил он так:
— Главный девиз нашей выборной кампании: «Город в чистые руки!». И кандидат у нас один — Христофор Христофорыч Барсуков.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Коварство фотографа Стенькина
Был великолепный воскресный день. Тень от деревьев солнечными пятнами качалась по участку. Ветер, шевеля бумажками, бегал по пригороду в разные стороны.
Жабжабыч в роскошной полосатой пижаме сидел за своим письменным столом перед будкой и привинчивал к нему мясорубку.
Вышел сонный папа.
— Откуда у тебя, Жабжабыч, такая пижамка?
— Это от благодарного населения. Одна бабушка мне при выходе сунула. Там еще записка была.
Он протянул папе бумажку. Папа прочитал:
«Милок, если дашь мне квартирку, получишь такие же штаны».
— Ну, и что ты будешь делать?
— Надо дать ей квартирку. А то пижама не полная.
— Боюсь я, с такими подарками ты сам квартирку заработаешь с решетками на окнах, — сказал папа. — Года на два. Это же взятка.
Жабжабыч с перепугу замер. Когда он отогрелся, папа снова спросил:
— А мясорубка тебе на что?
— Я на мясную пищу перехожу. Зубов-то у меня нет.
— Зачем тебе мясная пища? — удивился папа.
— В ней больше калорий. А креветки подорожали.
— На какие деньги ты мясорубку купил?
— Другая бабушка в конверте дала.
Теперь уже папа замер на целую минуту — такие новости!
В этот момент в калитку позвонил почтальон. Он принес конверт. На конверте было написано:
«Дорогому нашему любимому Жабжабычу».
— Просыпается народ! — сказал Жабжабыч, прочитав. — Открывает глаза.
Он аккуратно достал из конверта красивую открытку с фиолетовыми бабочками на зеленой траве и прочитал дальше:
«Уважаемый кандидат!
Клуб любителей природы приглашает Вас в фотоателье „Красная гвоздика“ с целью сделать избирательный плакат в вашу пользу.
Ждем Вас во вторник в 14 часов по адресу: ул. Вл. Ильича Ленина, дом 132.
После фотографирования небольшой банкет.
Примечание: Плакат будет исполнен бесплатно».
И была такая подпись: «Клубные активистки Маша, Даша и Лидия Васильевна».
Папа Устинов позвал маму Устинову и показал ей открытку.
— Не нравится мне этот клуб любителей природы, — сказала строгая Елена Алексеевна. — Особенно меня смущают клубничные активистки.
— Во-первых, не клубничные, а клубные. Во-вторых, не надо бояться активности населения, — сказал Жабжабыч. — А в-третьих, там же будет банкет.
Папа приготовил завтрак себе и выдал Жабжабычу экспериментальный кусок копченой колбасы.
Если раньше Жабжабыч долго и мучительно сосал эту колбасу, то сейчас, пропустив ее через мясорубку, он съел ее в одну секунду. Так же он поступил и с печеньем, а кашу пропускать через мясорубку не стал. Ел ее как обычно.
Все-таки жить Жабжабычу было интересно. Его жизнь каждые пять минут становилась новой.
* * *
Задолго до 14 часов Жабжабыч стал готовиться к встрече с клубом любителей природы. Он долго умывался, примерял новую бейсболку и надевал белую рубашку. Она плохо надевалась, потому что приклеивалась. Наконец в нарядном костюме, в бейсболке и с мясорубкой под мышкой он торжественно заковылял в город.
В фотоателье «Красная гвоздика» его ждали.
Самого фотографа Стенькина не было, он прятался в глубине студии. Он прекрасно понимал, что, если Жабжабыч его увидит, вся фоторабота будет сорвана.