– А он и охотился, – воевода ухватился за лук – раздался уже знакомый скрежет, и диковинное оружие повернулось туда-сюда, ведя прицелом вдоль просматривающегося сквозь ветви обоза. – А мы навроде приманки получились, – старик принялся разглядывать неподвижно лежащее маленькое – слишком маленькое для нормального человека! – худенькое тело. – Переверни его!
Племяннику очень хотелось попросить у дяди оленью шкуру – прикасаться к неожиданному спасителю было боязно, словно тот какой лесной дух. Но он не осмелился. Нагнувшись, он ухватил его за край странной кожаной куртки и рывком перевернул. Тело безвольно перекатилось на спину.
– Мальчишка! – отпрянув, будто увидев нечто ужасное, выкрикнул молодой воин.
– Да. Мальчишка. Дней тринадцать, не больше, – медленно произнес воевода.
Оба воина не шевелились, разглядывая неподвижное, измученное лицо – не плоское, а какое-то… выпуклое, что ли. Горькая, совсем не детская складка в углу рта, высокие скулы, бронзовая кожа, нос – непривычно длинный. И странная, незнакомая одежда из тонко выработанной кожи.
– Южанин, – словно удар мэнквова кулака, припечатал воевода. – Мальчишка. И еще этот меч, – он снова поглядел на клинок.
С губ распростертого в талом снегу парня сорвался едва слышный стон. Воевода вздрогнул и, ткнув загадочный меч в руки ошеломленному племяннику, начал лихорадочно отвязывать ремень с собственных ножен. Быстрым движением снова перевернул бесчувственного мальчишку на живот и, заведя тому руки за спину, принялся сноровисто связывать запястья.
– Дядя! Что ты делаешь, дядя! – вскричал племянник. – Ты что, хочешь… хочешь отдать его жрицам? – глядя на старого дядю с таким ужасом, будто перед ним снова был мэнкв, выдохнул молодой воин. – Он же нас всех спас!
Старик поднял голову, поглядел насмешливо:
– Ты, племянничек, у меня полный чурбан! Да еще неотесанный. Вроде тех, что у шаманского чума лежат.
Расстелив на снегу шкуру, он сноровисто закатал в нее бесчувственного и связанного мальчишку, превратив того в аккуратный тючок. С натужным хаканьем подхватил с земли и взвалил племяннику на плечо.
– Я пойду первым, погляжу, чтоб наши парни не отвлекались, пока туши мэнквов с дороги убирают. Детишек к делу пристрою, – отрывисто бросил старик. – Подождешь, пока на тебя никто смотреть не будет, и отнесешь его в последние сани. Спрячешь среди тюков – и парня, и его меч. И чтоб все время был при нем! Хоть ты мне и племянник… – старик мрачно уставился на пригнувшегося под ношей воина из-под кустистых седых бровей, – головой отвечаешь – чтоб мальчишка был жив. И чтоб его никто не приметил!
Свиток 24
В котором Хакмар оказывается пленником в крепости
Жар… Жар… Боль… Воздух вокруг сухой и горячий, он жжется, безжалостно дерет кожу, та лопается, покрываясь волдырями ожогов. Кровь кипит в жилах – кажется, действительно кипит, мелкими пузырьками, медленная, густая, тягучая… Горячий липкий пот сочится по вискам. Плохо. Как плохо. Облегчения нет.
Перед глазами Хакмара дрожало красно-оранжевое марево, в котором время от времени проглядывали то неторопливо плывущие мимо верхушки деревьев, то кусок темного Ночного неба. Перемигивающиеся в вышине звезды Семи кузнецов остро и больно кололи глаза. Потом снова все заволакивалось красным туманом. В ушах стоял мучительный звон, сквозь который едва слышно и невразумительно пробивались далекие голоса.
– А вдруг… дядя, ну вдруг? Если правы голубоволосые? Если и правда мальчишка этот – не мальчишка вовсе, а тварь какая подземная, похуже мэнква? – неуверенно спрашивал молодой голос. – Где ж это видано, чтоб один недоросток – целый отряд воинов спас? И Эрлика он все время призывает – Куль-отыра по-ихнему, по-южному…
– Чурбан ты и есть, племянник, – насмешливо рокотал другой голос – глубокий, сильный, но уже с отчетливой старческой хрипотцой. – Он Эрлика не призывал – он ругался!
Кто этот старик? Он… он поможет? Жарко, как жарко… Он весь горит… Помогите…
– Донгар, – со стоном выдавил мальчишка. – Донгар Кайгал… Помоги…
– Слыхал? Нет, ты слыхал, дядя? – тревожно откликнулся из вышины молодой голос.
Ответа Хакмар не услышал – горячая волна поднялась из глубины его тела, все затянуло оглушающим жаром и нестерпимой болью.
Новое пробуждение оказалось полегче. Его сильно лихорадило, все вокруг было липким и влажным от горячего пота. Но боль отступила. Не ушла, а просто затаилась в глубине тела, время от времени вскипая пузырьками, напоминая – я здесь, я скоро вернусь. Хакмар перекатил тяжелую, как гранит, голову из стороны в сторону. Под пылающими веками медленно всплывали картинки воспоминаний.
Он словно и не он, словно… механическая кукла, не чувствующая усталости, не ощущающая боли, способная только работать, работать и работать – под неумолчно бьющийся в висках ритм: «Быстрее, быстрее, быстрее!»
Промерзшее дерево слишком хрупко и сразу ломается. Его меч отдал последние голубые искры и погас, но ему удалось разжечь костер, нагреть и выгнуть для лука толстую ветку – одну после многих неудачных попыток. Он дышать на ту ветку боялся – и все равно она сломалась, когда он начал крепить ее на грубо вытесанное топором деревянное ложе. И все пришлось начинать сначала. А когда лук, наконец, получился, мальчишка старался на него даже не смотреть – за такое убожество учителя в горе ему бы голову отвинтили и руки повыдергивали.
Последний кол для стрельбы пришлось обтесывать мечом – найденный в стойбище топорик не выдержал и сломался, да и остальной убогий инструмент был уже негоден. Еще кольев он наделать не успел. Появился обоз – конечно, совсем не с той стороны, с какой предполагал Хакмар. И для большего счастья, кроме тех мэнквов, что поджидали в засаде, за обозом гнались еще двое. Видать, чтоб было вовсе весело, половина охранников решила героически погибнуть у великанов под ногами – как раз вне зоны поворотного механизма его наскоро сделанного лука. И докричаться до этих чудов не получалось – они просто не слушали!
Ну, а потом Хакмару стало уже не до них – он стрелял, стрелял и стрелял! Грубый, наскоро скрученный прицел не годился никуда – спасало лишь то, что цель была велика и людоеды не пытались убежать, – наоборот, замирали на месте, выглядывая, чего это из чащи летит такое. Ну и держащие заслон воины все-таки сообразили рвануть обратно к обозу, подводя мэнквов под его выстрелы. И надо же было, чтоб когда в живых остался один-единственный мэнкв, у стрелка не только кончились колья, но и внутри полыхнуло, предвещая новый всплеск сжигающего его Огня. Приступа такой силы у него еще не было. Снадобье старой Чикыш вскипело в желудке… и испарилось, как выплеснутое в лесной пожар ведро воды. Уже теряя сознание от боли, он успел увидеть, как последний уцелевший мэнкв выдрал попавший ему в ногу кол и ринулся на обоз. Последним страшным усилием Хакмар схватился за созданный им лук – дерево немедленно вспыхнуло под рукой, – сунул вместо кола свой меч и выстрелил, надеясь не на меткость, а только на удачу. И тут же Рыжее пламя вырвалось из каждой поры его тела, и он рухнул, успев услышать, как хлюпнул под ним растаявший от жара снег.
Хакмар медленно приоткрыл тяжелые, мучительно горящие веки. Повел головой… Он лежал не на выжженной поляне в лесу, а в самой настоящей комнате. Разве что вместо камня стены были из толстых неошкуренных бревен, а вместо привычных толстых ковров, что ткали подгорные родичи, висели шкуры. Напротив красовалось круглое, затянутое бычьим пузырем окошко. Он опустил глаза – из-под укрывавшего его пушистого меха виднелась его собственная голая грудь. Тощая, все ребра торчат, кожа красная, будто его в кипяток окунали, и вся покрытая мелкими пузырями ожогов. Мальчишка попытался дотронуться ладонью до груди… и вдруг понял, почему у него так ноют запястья. Похоже, руки его были жестко скручены за спиной, и на них давила тяжесть его собственного тела.
– Очухался, – удовлетворенно прогудел уже знакомый голос. Рядом что-то зашевелилось, и в поле зрения вдвинулся старый седой вояка – тот самый, что командовал обозниками.
Старик сдернул укрывавшие мальчишку шкуры. Хакмар невольно вскрикнул – на грудь ему упало что-то холодное. Вскрикнул снова – старик принялся втирать в ожоги склизкую серую мазь.
– Терпи, – пропыхтел старик, растирая снадобье по его груди и животу. – Пузыри твои смазать надо, а то скоро на тебе живого места не останется.
Ничего себе – терпи! Он тут лежит, накрепко связанный, а какой-то северный старикашка захочет – ожоги ему смажет, а захочет – голову снесет. Военизированный дедушка. Хакмар покосился на меч на бедре старика. А за отворотом мехового сапога – явно нож… И в углу еще, между прочим, копье. Лук со стрелами на низком, грубо сколоченном столе. Хакмар торопливо отвернулся – рядом с луком он увидал свой собственный меч. Уже неплохо…
– Вроде одетый ты был, и в сапогах – а пузыри даже на пятках! И как тебя угораздило! – возмутился старик, наклоняясь над ногами мальчишки.
Хакмар мгновенно принялся тихонько шевелить стянутыми жестким ремнем запястьями. По вискам покатился горячий пот. Да-а, это тебе не чудский плен – тут так просто не развяжешься!
Старик закончил смазывать ожоги у Хакмара на ногах, повернулся и насмешливо поглядел в лицо парню – будто знал, чем тот только что занимался. И о полной неудаче всех попыток развязаться тоже догадывался. Захлопнул туесок с мазью, с заботливостью любящей бабушки накинул на своего пленника шкуры и снова уставился на мальчишку взглядом, острым, как… как у Хакмарова отца во время внутриклановых разборок с нарушителями.
– Есть хочешь? – прервал повисшее молчание старик.
– Только пить, – облизывая пересохшие губы, пробормотал парень. Не ел он очень давно, но сейчас его трепал не отпускающий жар, и о еде даже думать было противно.
Старик молча налил воды в кружку. Хакмар затаил дыхание – вдруг развяжет руки? Тогда один прыжок к мечу и… Но развязывать своего пленника седой воин не собирался. Он сам приподнял Хакмару голову и поднес кружку к губам. Мальчишка жадно припал к краю.
– Ну? – отставляя кружку в сторону, угрюмо бросил старик. – Попил? Рассказывай!
– Что? – настороженно спросил Хакмар, еще раз пытаясь пошевелить скрученными за спиной руками. – И вообще – вы кто такой, чтоб меня спрашивать? Связали меня зачем? Я ни в чем не виноват!
Старый воин усмехнулся в седые усы:
– Я – здешний воевода. И я тут решаю – виноват не виноват. А вот ты кто такой и откуда взялся?
– Я… Я… – Мысли Хакмара лихорадочно заметались. Гордо молчать – а толку-то? Отвечать – а что? За все это время он почти не встречался с людьми и даже не сообразил, что надо придумать какую-нибудь правдоподобную историю! – Я… Стойбищный я! – выпалил он. – В смысле… Жил в стойбище. С дедом и бабкой. Их мэнкв съел, а меня бабка в этом… – Как же их глиняная печка называется? А, вот… – В чувале спрятала!
– Угу-угу, – покивал старик. – У дороги как оказался?
– Так по следам мэнква пошел! – торопливо сказал Хакмар. Пусть старик думает, что он – охотник. По следам вот ходит.
– Угу-угу, – снова покивал старый воин. – Отомстить, однако, захотел. За деда с бабкой. Да, не удивляюсь – любой захотел бы отомстить, коль ему такую счастливую жизнь порушили. Стойбище-то у тебя – побогаче иного города было, раз у вас детворе на одежку бесценную сталь цепляли, – продолжал старик, поднимая на весу любимую кожаную куртку Хакмара и с любопытством разглядывая стальные заклепки на наручах. – А такими игрушками у вас небось даже пискуны в колыбельках игрались? – он поднял Хакмаров меч за рукоять. – Напялил, однако, на себя этакую одежонку – ничего не скажешь, самое то для тайги, – встряхивая кожаную куртку, протянул воевода, и в голосе его четко прорезалась насмешка. – Меч взял – у вас в стойбище все на охоту с мечами ходили, пошел к дороге и там перестрелял всех мэнквов… – Он сделал долгую паузу. Льдисто-серые глаза пристально буравили вжавшегося в угол мальчишку. – Из небывалого лука, которого никто у нас сроду не видывал.
– Я… Я этот лук нашел! – не выдумав ничего лучшего, выпалил Хакмар.
– Угу-угу, – старик даже не удостоил такую неумелую ложь ответом. – У вас на юге все такие… находчивые? – Он взял со стола берестяной свиток с храмовой печатью. – Вот любопытственно мне, старому, чего ж ты такого еще… хм… – он усмехнулся в усы, – нашел, что Храм велит тебя казнить на месте? – и он многозначительно покрутил свитком.
Мальчишка почувствовал, как внутри стало еще жарче. Этого он не ожидал. Жрицы не поверили, что он утонул? Неужели они так боятся нового черного кузнеца, что успели оповестить о нем даже таежные крепости? А что будет в больших селениях? Как ему теперь искать Донгар Кайгала? Мальчишка яростно рванул связанные руки – бесполезно! Исподлобья он затравленно уставился на откровенно ухмыляющегося старика. Просить? Умолять? Напоминать, что он ему и его воинам жизнь спас? Что он вообще, как полный чуд, всех пытается спасти, а его тут же начинают казнить – все, даже чуды? Да пошли вы к Эрлику – не дождетесь!
– Ну так казни, пень старый! – с откровенной ненавистью процедил он сквозь зубы. Может, так оно и лучше, чем заживо гореть!
– Вежливому-то обращению, видать, не учили, – откровенно издевательски покачал головой воевода. – Ну, коли сам напросился, парень, так получай! – И собственный Хакмаров меч взлетел у связанного мальчишки над головой…
У старого воеводы отвисла челюсть… Его беспомощный полуживой пленник по-змеиному извернулся на лавке, продевая самого себя в кольцо связанных рук – стянутые запястья оказались спереди! Мгновенным движением вскинул руки навстречу воеводиному клинку. Вот чурбак, без пальцев останется! Воевода дернул лезвие назад…
Но парень уже кубарем скатился с лавки и тут же пружинисто вскочил. Ремень на запястьях был перерезан, а в руке недавний пленник уже сжимал собственный меч воеводы. Старый воин ошалело уставился на опустевшие ножны на бедре. И когда успел выдернуть?
– Лихо! – с невольным уважением пробормотал он. – Только хоть с мечом, хоть без меча – тебе, парень, отсюда не выйти.
– Я попробую, – все так же сквозь зубы процедил мальчишка, плавно перетекая в боевую стойку.
– Не красуйся, – поднимая необыкновенный клинок – аж к рукояти прикоснуться счастье! – воевода тоже изготовился к бою. – Я в стольких драках побывал – не такому сосунку, как ты, со мной совладать!
Вместо ответа противник молча кинулся на воеводу. Выпад, отскок, снова выпад – и через мгновение старый воин с изумлением обнаружил, что вынужден уйти в глухую оборону. Его собственный меч в руках мальчишки с бешеной стремительностью мелькал вокруг, проскальзывая в любую щелку. Воевода почувствовал быстрый укол боли – сперва в руке, потом в ноге, в плече… Он начинал выбиваться из сил. Легкий, как перышко, клинок в его руках показался неимоверно тяжелым… Атакующий со всех сторон сразу противник все взвинчивал и взвинчивал темп. Задыхаясь и хрипя, воин вдруг понял – этот паренек, которого он, несмотря ни на что, не принимал всерьез, может делать с клинком такое, чего ему, старому рубаке, и не снилось. Воевода отчаянно отмахнулся мечом – и тут же его хлестко ударили по руке. Меч юркой рыбкой вывернулся из его хватки, взлетел в воздух и будто по собственной воле хлопнулся на ладонь мальчишке. Парень крутанул оба клинка, окутавшись сплошной вертящейся завесой стали. Воевода попятился, представляя себе, как это стальное колесо сейчас вырвется на двор его крепости и с маху врежется в беспорядочный строй ошеломленных воинов. Попытался выхватить из-за сапога нож, но стальной вихрь прошелестел у самого его лица…
Воевода судорожно вздохнул. Мальчишка стоял, совсем по-детски привстав на цыпочки, чтоб дотянуться до горла старого воина и жестко зажать его шею в перекрестье двух мечей. Одно движение запястий – не по-детски сильных, – и воевода останется без головы. Сжимающий клинки парень холодно и спокойно глядел ему в лицо.
– Ей-Торум! – прохрипел старый воин. – Выходит, глупый я был, необразованный – считал, байки все это насчет мастеров из пещер, которые могут зайца на бегу мечом побрить.