- Как же мы будем жить?!
- Не знаю... Бог милостив, как-нибудь...
Ленька поднял бидончик, сунул его в руки матери.
- Мама... на, подержи...
- Что еще?
- Я сбегаю.
- Куда сбегаешь?
- В Быковку... Ты не бойся. Теперь я дорогу знаю. Я быстро... Я найду...
Она схватила его за шиворот.
- Ну, нет, мой дорогой. Второй раз этого не случится...
- Мама, отпусти! - кричал Ленька.
Но она уже быстро шла и тащила его за собой.
- Мама!! Да отпусти же!.. Ты меня задушишь.
- Не отпущу!
- Ну, ладно, хорошо, - говорил он, спотыкаясь и чуть не падая. Хорошо... я не пойду в Быковку.
- Поклянись.
- К-клянусь, - выдавил он из себя и только после этого был пощажен и получил свободу.
И опять они шли - межами, тропинками и дорогами. И чем дальше шли, тем длиннее становилась большая черная тень, которая, не останавливаясь, бежала впереди, указывая им путь на запад. А над головами путников, тоже ни на минуту не отставая от них, кружил в безоблачном небе жаворонок. Все жарче и жарче припекало затылок и спину солнце. И волнами ходило, перекатывалось по сторонам что-то зеленое и золотистое - иногда повыше, иногда пониже, иногда посветлее, иногда посмуглее...
...Волгу они не увидели, а услышали. Ленька остановился и сказал:
- Мама, ты слышишь?
Где-то не впереди, а несколько правее, за косогором, тоненьким пчелиным басом гудел пароход.
Не сговариваясь, женщина и мальчик свернули с тропинки, путаясь в траве, пересекли поле, взбежали на косогор и дружно, в один голос закричали "ура!".
Внизу - совсем близко, в двух-трех сотнях шагов от них, плескались волны широкой реки. Солнце, которое почему-то переместилось, как показалось Леньке, с востока на север, кидало свои лучи прямо по ее течению, и по этой трепетной розовато-золотистой дорожке в сторону от Ярославля быстро шел, будто убегал, и тащил, уводил за собой на канате длинную плоскую баржу маленький, словно игрушечный буксирчик. На противоположном высоком берегу реки виднелись какие-то постройки, поблескивали стекла, что-то двигалось ехала телега или шли люди.
Через минуту путники уже сидели на песчаной отмели у самой воды, и опять между ними шел крупный разговор. Ленька хотел выкупаться, мать не разрешала.
- В конце концов ты забываешь, что ты болен.
- Чем я болен?
- Ах, ты даже не помнишь, что ты болен? У тебя дифтерит.
- Может быть, мне в постельку лечь?
Она засмеялась, потрепала его за ухо.
- Мурло ты мое! А ну, иди вымойся...
Засучив выше колен штаны, Ленька с наслаждением ходил по холодной воде, мыл руки, шею, лицо и, разгоняя радужный лиловатый налет нефти, украдкой пил горстями пресную сладковатую воду. Александра Сергеевна тоже занялась туалетом, - выстирала чулки, носовые платки, вымыла голову.
Потом они долго лежали на теплом песке, сушили белье и подсыхали сами.
- Что же мы будем делать дальше? - проговорила наконец Александра Сергеевна.
- Я и сам об этом думаю.
- Ты же, наверно, кушать хочешь?
- А ты?
- Нет, я почему-то не хочу.
- И я тоже не хочу.
Но через минуту, помолчав, он сказал:
- Жалко, что тут нет черепах.
- Зачем тебе вдруг понадобились черепахи?
- Можно было бы набрать яиц и сделать яичницу.
- Ну, милый, я думаю, сейчас ты удовольствовался бы и куском хлеба с солью...
И все-таки Александра Сергеевна не торопилась. Ленька чувствовал, что мать даже думать боится о том, что рано или поздно придется переправляться на ту сторону. Солнце стояло уже высоко, песок стал горячим, но волосы у нее почему-то сохли очень долго. Чулки понадобилось перестирывать. Наконец наступила минута, когда ей все-таки пришлось сказать:
- Ну, что ж...
- Давай полежим еще, - великодушно предложил Ленька.
- Нет, надо идти, - вздохнула она.
- А куда же мы пойдем?
- Поищем, нет ли поблизости какой-нибудь переправы.
- Может быть, тут мост есть?
- Нет, к сожалению, мостов тут нет.
...Первое живое существо, которое они встретили на берегу, был теленок. Маленький, тонконогий, рыженький, он стоял, расставив передние ножки, и осторожно тянул воду, постегивая себя по бокам кисточкой хвоста. Ленька подбежал к теленку, стал гладить его, чесать его жестковатую шерстку. Теленок оторвался от воды, посмотрел на мальчика круглым глуповатым глазом, почмокал толстыми губами и, припав к прозрачной воде, снова замахал, заработал хвостиком.
- Мама, ты знаешь, если тут есть телята, - значит, тут и люди есть, сделал заключение Ленька. И не ошибся. Через минуту они заметили дымок, а подойдя ближе, увидели кривобокую дощатую хибарку, рыбачьи сети, растянутые вдоль ее стен, и - самое главное - лежащую на песке, опрокинутую черным смоленым днищем вверх - большую лодку.
Из хибары вышел старик в холщовой неподпоясанной рубахе. Заслонясь рукой от солнца, он хмуро смотрел на приближающихся путников.
- Здравствуйте, дедушка! - еще издали крикнула Александра Сергеевна.
Рыбак не ответил и продолжал так же неприветливо разглядывать женщину и мальчика.
- Вы бы не могли, голубчик, перевезти нас на тот берег? - обратилась к нему Александра Сергеевна.
- Чего? Говори громче, - сердито сказал старик, наклоняя голову и прикладывая ладонь к уху.
Она еще раз повторила просьбу - насколько могла громче.
Шевеля сухими губами, он молча разглядывал их. Лицо у него было морщинистое, черное от загара, глаза слезились, красноватые веки часто и как-то болезненно мигали.
- А вы кто такие будете? - мрачно спросил он.
Александра Сергеевна стала привычно объяснять: они - из Ярославля, беженцы, пробираются к себе в деревню, в Красносельскую волость...
Старик дернул плечом и сердито перебил ее:
- Кто вы? Я говорю: кто вы?!
- Ну, как вам объяснить?.. Мы сами из Петрограда, я - учительница...
Но он не слушал ее.
- Ходят тут всякие, - говорил он, помигивая воспаленными веками. Зеленые, белые, золотые... Шут вас всех подери! Чего вам надо? Я говорю: чего надо вам? Мало? Мало поизмывались?.. На старое повернуть хотите?!.
- Дедушка! - закричала ему на ухо Александра Сергеевна. - Мы не белые, мы сами от белых бежим.
Он топнул ногой и крикнул:
- Ась?
- Дедушка, милый, у меня в деревне маленькие дети...
- Не слышу?
- Дети у меня, я говорю... Мальчик и девочка... Они меня ждут... Я их очень давно не видела...
- Тыр-тыр-тыр, - смешно передразнил он ее.
Потом постоял, ничего не сказал и, резко повернувшись, ушел в дом.
Александра Сергеевна переглянулась с сыном.
- Сумасшедший какой-то, - пробормотал Ленька.
Но старик уже появился на пороге, выволакивая длинные обглоданные весла и железные уключины.
- На, держи, - приказал он Леньке и направился к лодке.
- Только, дедушка... - кинулась к нему Александра Сергеевна. - Я должна вас предупредить...
Перевернув лодку и наваливаясь на нее животом, он уже толкал ее в воду.
- Дедушка, вы слышите? - кричала Александра Сергеевна. - У меня нет денег!.. Но я - вы не бойтесь - я заплачу вам!..
- Чего ты? - сказал он, выпрямляясь и смахивая со лба взмокшую прядку волос.
- Я говорю: вы не беспокойтесь, дедушка! Денег у меня нет, я потеряла их, но я вас как-нибудь отблагодарю. Я вам часы дам или вот - хотите колечко...
Отставив в сторону мизинец, она протянула руку. Он наклонился и большим заскорузлым пальцем осторожно тронул маленькую голубую бирюзинку на тоненьком витом колечке.
- Это чего? Золото?
- Да, дедушка. Чистое золото.
- Откедова у тебя?
- Это, дедушка, подарок. Это мне покойная мать, когда я еще девочкой была, подарила...
Он стоял, придерживая двумя руками лодку, и хмуро смотрел на женщину.
- Мать, говоришь? Подарила?.. Ну, ладно, садитесь...
И тут, когда Александра Сергеевна добилась своего и взглянула на лодку, которая уже юлила и колыхалась на воде, ее охватила робость.
- Дедушка! - крикнула она. - А лодка у вас прочная?
- Ась? - переспросил он. - Садись, я тебе говорю!..
- Мама... да садись же! - кричал Ленька. Он уже стоял в лодке и протягивал ей руку.
Она вздохнула, зажмурилась, перекрестилась и, придерживая подол юбки, шагнула на шаткие досочки кормовой банки.
Через минуту лодка уже развернулась и быстро шла наискось по течению. И опять Ленька не испытывал никакого удовольствия. Страх, который охватил Александру Сергеевну, невольно передавался и ему. Крепко зажмурившись и вцепившись одной рукой в борт лодки, а другой в Ленькино плечо, она поминутно наклонялась, вздрагивала и шептали:
- Боже мой, боже мой, как ужасно, как страшно качает!
- Мама... да где же качает? - сердился Ленька. - Ты посмотри - ни одной же волны нет!
Старик уверенно, легко, по-молодому работал веслами. Иногда он взглядывал на Александру Сергеевну, усмехался, щурил глаза и качал головой.
- Робеешь, баба? Не робей! - вдруг закричал он, показав на мгновение белые крепкие молодые зубы.
И почему-то этот веселый крик, прокатившийся эхом по реке, и неожиданная мальчишеская улыбка старика вдруг успокоили Александру Сергеевну. Ленька сразу почувствовал, что рука ее обмякла и уже не так судорожно сжимает его плечо.
На правом берегу пристали у каких-то дощатых мосточков. Стоя в лодке и помогая Александре Сергеевне подняться на мостки, рыбак сказал:
- Пойдете по левой руке, - наверх. Там деревня Воронино... Оттедова на Большие Соли путь держите.
Александра Сергеевна поблагодарила его и стала стягивать с мизинца кольцо.
- Ладно, иди, - сказал он, махнув рукой.
- Что? - не поняла Александра Сергеевна.
- Иди, я говорю, иди, бог с тобой...
- Дедушка... нет... как же...
- Иди, тебе говорят! - закричал он и так сильно топнул ногой, что заколыхался вместе с лодкой.
Ленька услышал, как мать всхлипнула. Она постояла, разглядывая кольцо, потом быстро натянула его на палец, еще быстрее наклонилась и, рискуя упасть в лодку, обняла старика и поцеловала его в загорелый лоснящийся плешивый лоб.
- Спасибо вам, дедуся, - сказала она сквозь слезы.
- От дура-баба, - засмеялся он, утирая лоб, и опять на несколько секунд блеснули его ослепительно-белые не стариковские зубы.
В деревне Воронино Александра Сергеевна и Ленька долго и безуспешно блуждали из дома в дом в поисках подводы. Почему-то никто не хотел ехать. Им пришлось пройти еще полторы-две версты до соседнего хутора, где какая-то лихая баба, соблазнившись полуфунтом сахара и катушкой ниток, которые ей обещала Александра Сергеевна, согласилась доставить их домой. Они погрузились (сделать это было нетрудно, так как весь багаж их на этот раз состоял из бидончика с бордосской жидкостью) и во второй половине дня восемнадцатого июля, на тринадцатый день белогвардейского мятежа, прибыли в Чельцово.
...Нянька, выбежав на крыльцо, рыдая, упала на грудь Александры Сергеевны.
- Ох, матушка... Александра Сергеевна!.. Ох, бедненькая вы моя!.. Золотце... Ягодка...
- Что? Что? - говорила, бледнея, Александра Сергеевна. - Что-нибудь случилось? Дети?
Но они уже, смеясь и плача, сами бежали ей навстречу.
Опять Леньку душили сильные и мягкие объятия, опять чужие и свои слезы, смешиваясь, текли ему за воротник.
Умываясь в сенях, он слышал, как нянька говорила матери:
- Ведь каких мы тут мук приняли, голубушка вы моя, Александра Сергеевна!.. И за вас-то, бедняжечек, сердце кровью изошло... Ведь мы каждый вечер с ребятами на мельницу ходили смотреть, что в Ярославле делается...
- Неужели отсюда видно что-нибудь?
- Где уж не видно!.. На полнеба полымя стоит... Уж мы вас, голубчиков, и видеть не чаяли... А они - вот они - приехали!.. Господи, милые мои, и где это вас так изодрало, измочалило?.. Матушка, Александра Сергеевна, а у нас-то тут что творилось!.. Ведь не успели вы, голубчики, уехать, опять эти черти, разбойники, прости меня грешную, нагрянули... Ведь что делалось-то, солнышко вы мое!.. Кровь стынет, вспомнить не могу, слезы душат...
Голос у няньки задрожал, она всхлипывала.
- Василия-то Федорыча... Кривцова... председателя нашего знали небось?
- Господи, ну как же... Что с ним?
Скользкий обмылок выскочил из Ленькиных рук. С намыленным лицом, с засученными рукавами он вбежал в горницу.
- Что? Няня!.. Что случилось с Василием Федоровичем?
Старуха слабо махнула рукой.
- Ничего, Лешенька... Иди... Иди, детка, не слушай...
И вдруг уронила седую простоволосую голову на стол и заплакала, запричитала так, как умеют плакать и причитать только деревенские бабы: