— Для тебя это единственный выход, — одобрил мое решение Пацегреши, музыкант, который настолько не умел играть на свирели, что уж и учиться тому не хотел.
К тому же свирель у него была из чистого золота, на ней даже отверстий не было.
И я принялся упражняться, не прерывая упражнений ни на один день, чтобы набраться сил для схватки с Семиглавым Чудовищем. По понедельникам я пил змеиное молоко, по вторникам метал копье, по средам упражнялся с мечом, по четвергам — с топором, по пятницам — с ухватом, по субботам — с саблей, а по воскресеньям накачивал мускулы на руках и ногах.
Вскоре я здорово окреп и однажды ночью наконец двинулся в путь на врага. С копьем, мечом, топором, ухватом и саблей.
— Я убью тебя, злое чудовище, прикончу тебя, проклятие мое! — бормотал я и от злости скрежетал зубами.
Под ногами моими травы рыдали. Но я шел вперед: бим-бум! Что мне трава?!
Кроны деревьев над моей головой жалобно поскрипывали и, казалось, всхлипывали. Но я шел дальше: бим-бум! Что мне деревья?!
Небо жалостливо вздыхало, земля тяжко стонала. А я неотвратимо шагаю дальше: топ-шлеп! топ-шлеп!
Еще только начало светать, когда я был уже в Стране Чудес. Я легко нашел Семиглавую Колдунью. Она спала под эвкалиптом, все ее четырнадцать глаз были крепко закрыты.
Я набросился на нее. Вжик! И отрубил первую голову! Тут словно лопнула некая волшебная струна, и все вокруг наполнилось звоном.
Колдунья, разумеется, проснулась, и все оставшиеся двенадцать глаз посмотрели на меня.
Не жалея ее, я сразу же срубил вторую голову. Все вокруг наполнилось чудными ароматами — запахло безвременником, мятой, тимьяном, сиренью, нарциссами.
Семиглавая Колдунья потянулась ко мне. Видно, хотела схватить меня, но я был начеку и пустил в дело меч, копье, топор, ухват, саблю, руки, ноги и все, что ни есть под рукой.
Вот на землю упала третья голова. В то же мгновение вокруг забили родники, зажурчали ручьи.
Вот и четвертая! Пряди золотых волос взметнулись и исчезли за деревьями.
Вжик! — резанул я по пятой голове. Зазвенели бубенцы и колокольчики, зазвенели и смолкли.
Шестую голову Семиглавая Колдунья особенно берегла — старалась уклониться от моих ударов, прятала голову, но спасти ее не смогла. Удар моего меча обрушился-таки на нее. Вдруг зазвенели колокола. Много, много колоколов звенели все тише и тише, пока вовсе не смолкли… И такого благословенного покоя был исполнен этот звон… Странно!
Но в этот момент — ой! — она схватила меня. И прижала к себе так, что я пошевелиться не мог. Голова моя лежала на ее груди, и я услышал, как бьется сердце Колдуньи: тук! тук! тук!
И тут она спросила меня:
— Чем я досадила тебе, сын человека?
— Ты можешь убить меня, — проговорил я в ответ, — можешь разорвать меня на куски, но все равно я не жалею о том, что сделал. Зачем ты заколдовала меня? Зачем тебе нужно, чтобы я был таким уродом? Ну есть ли на земле человек безобразнее меня?
Я поднял голову и увидел глаза Семиглавой. В них светились огоньки, как прекрасные далекие звездочки.
Я вгляделся в лицо колдуньи.
И пригрезилось мне, будто вижу я в нем серебро тихих озер, покой пашни, красоту майских лугов, цветы. Что же это такое?
— Глупый ты, глупый, — ласково сказала мне Семиглавая и поцеловала меня в правую, а потом в левую щеку. И погладила по голове.
«Она вовсе не собирается убивать меня! И конечно, она не заколдовывала меня! Она не сделает мне ничего плохого! Она жалеет меня», — пронеслось у меня в голове.
И я заплакал:
— Какой ужас! Ведь я отрубил тебе шесть голов!
Семиглавая Колдунья отпустила меня. В зрачке ее глаз я увидел свое отражение. Ноги у меня стали стройными, толстый живот исчез, голова вытянулась, я уже не был косоглазым и лопоухим, грудь у меня расправилась, рот уменьшился.
Я упал перед ней на колени, потому что понял: я сражался вовсе не с чудовищем, а с доброй волшебницей.
— Я не заслужил твоей доброты, — проговорил я, захлебываясь слезами. — Сделай меня снова безобразным, ведь я отрубил тебе шесть голов. О, если бы я мог все повернуть вспять!
Она покачала головой, потом грустно улыбнулась.
В этот момент взошло солнце и осветило ее. И тут до меня дошло, что я чуть было не убил Семиглавую Фею, самую добрую и прекрасную волшебницу на свете. А я, болван, отрубил ей шесть голов!
Что же будет, если она вдруг лишится последней головы?
— Позволь, я стану твоим телохранителем, позволь мне защищать тебя, — сказал я Фее.
Она кивнула в знак согласия.
И я больше не вернулся в Рацпацегреш. Я остался охранять Фею.
И по сей день я охраняю ее — копьем, мечом, топором, ухватом, саблей, руками, ногами и всем, что ни есть под рукой.
Не вздумайте прийти к ней с недобрыми намерениями! Будете иметь дело со мной! Я не дам в обиду Семиглавую Фею! Потому что один глупец уже отрубил ей шесть голов, осталась всего одна. Лучше помогите мне заботиться о ней! Охранять ее! Копьем, мечом, топором, ухватом, саблей, руками, ногами и всем, что ни есть под рукой! И… нашей любовью!
Три незадачливых бородача
У входа в дом поэта Бержиана стояли в нерешительности три седобородых старика. Бержиан взглянул в окно и проговорил:
— Ну вот, три седые бороды.
Три седые бороды принадлежали трем старцам. Они о чем-то совещались, стоя у подъезда. Бержиан хотел было открыть окно и позвать стариков в дом, но в этом уже не было необходимости, так как они и сами догадались войти. Бороды у них при каждом движении колыхались.
— Приветствуем тебя, славный сын нашего города! — хором поздоровались они.
«Ай-яй-яй, это плохой признак, — подумал Бержиан. — Если бы они сказали: „Привет тебе, скромный сын нашего города!“ или еще проще: „Привет тебе, сынок!“, разговор мог бы привести к чему-нибудь хорошему. А так — ай-яй-яй!..» — и Бержиан предложил им сесть.
Прежде чем усесться, старцы представились:
— Древняя Борода.
— Главная Борода.
— Младшая Борода.
Бержиан в ответ погладил свою густую черную бородку и бросил:
— Как-никак тоже борода.
И все четверо сели.
— Нас прислали городские власти, — торжественно начал первый бородач, Древняя Борода.
Бержиан тут же подумал, что они пришли насчет налогов. Налога за аренду дома, амортизационного налога, налога со стихов, налога за правую руку и отдельно за левую руку и еще семидесяти трех разновидностей налогов, изобретенных городскими властями. И не оплаченных Бержианом.
— Если вы насчет налогов… — меланхолично начал Бержиан, но его тут же прервал третий бородач:
— У нас и в мыслях этого не было.
— Начиная с сегодняшнего дня все твои задолженности по налогам считаются погашенными, — добавил Главная Борода.
— Более того, ты до конца своей жизни освобождаешься от всех налогов, — заключил Древняя Борода.
«Дела совсем плохи, — решил Бержиан. — Либо они пришли просить у меня что-нибудь, либо насчет мусора. А мусорил ли я за последнее время на общественной территории? И еще как!»
— Если вы насчет мусора… — начал он, и три бородача сразу оживились.
— Именно, именно! Ты коснулся самой сути вопроса! — дружно провозгласили они.
— Что касается мусора, — сразу перешел в наступление Бержиан, — то тут кругом виноваты городские власти. В городе мало мусорных ящиков. Что прикажете делать бедному горожанину, если он, к примеру, идет по улице и грызет орехи? Куда прикажете бросать скорлупу?! Хотя он и добропорядочный и аккуратный человек. Не желая мусорить, горожанин собирает скорлупу в ладонь в надежде встретить, наконец, мусорный ящик. Вот он идет, идет, ладонь уже полна скорлупы — ни одна скорлупка больше не вмещается. А мусорного ящика нет и нет! Что же делать? Остается одно: бросить скорлупу прямо на улицу, то есть намусорить. Но кто в этом виноват? Вы виноваты! Потому что в городе мало мусорных ящиков. Вот я и предлагаю вам: наймите человека, дайте ему пакет орехов, пусть идет себе по улице и грызет их. Как только ладонь у него наполнится скорлупой, выставляйте на этом месте мусорный ящик. И так — по всему городу. Вот тогда в городе будет чисто, как в прачечной.
— Верно, верно, Бержиан! Но только все это можно гораздо проще сделать, — прошамкал первый старец.
— Что-то мне не очень верится, — засомневался Бержиан.
Три бородача снисходительно улыбнулись.
— Вспомни о своем замечательном, удивительном таланте, — заискивающе проговорил третий бородач и скосил взгляд на своих старших спутников — мол, правильно ли он говорит.
Говорил он, очевидно, очень даже правильно, потому что и Главная Борода и Древняя Борода с таким усердием закивали головой, что стало слышно, как заскрипели у них шейные позвонки.
Бержиан нахмурился. Так вот с чем они пришли по его душу! И им, значит, понадобился его поэтический талант! Хотя всему городу хорошо известно, что вот уже три года, как у него по существу «не идут» стихи. Каждая строка рождается в муках.
— Вы же прекрасно знаете, что у меня сейчас не клеится сочинение стихов. А по заказу тем более. Но если бы даже и клеилось, вам-то какой прок с того?! Стихами не сметешь мусор, засоряющий город. — И Бержиан весело хохотнул.
— При чем тут стихи! — прервал его второй бородач. — Не нужны нам стихи. Это можно сделать и обыкновенной прозой.
Но Бержиан, не слушая Главную Бороду, продолжал зубоскалить:
— Адски лихая штучка была бы, если бы я вышел вечером на площадь, заваленную мусором, и продекламировал бы:
Скорлупа, окурки, грязь,
И объедки к очистки,
Убирайтесь же сейчас,
Чтобы всё здесь было чисто!
Вот была бы потеха! — смеялся Бержиан. — Полгорода подняло бы меня на смех.
— Ладно, ладно, Бержиан, не скромничай! — проговорил Главная Борода.
— Хорошо, не буду скромничать, весь город поднял бы меня на смех.
— Ну, разве что за стихотворение, — подпустил шпильку Младшая Борода.
— Точно! — поддержал его Главная Борода. — Но я ведь сказал, что нам не нужно поэтическое украшательство.
— То есть как это «украшательство»? Разве вы пришли не ради моего поэтического таланта? И разве не стихи вы хотели обратить на борьбу против мусора?
— Мы склоняем головы перед твоим редким поэтическим даром, Бержиан, — схитрил Древняя Борода, — но нам от тебя не стихотворение нужно, а всего лишь одно: чтобы каждый вечер в десять часов ты выходил на главную городскую площадь и провозглашал: «Мусор, исчезни из города!»
— Вы что, шутите со мной? — воскликнул Бержиан, переводя взгляд с одного бородача на другого. — Чего это ради должен я кричать в центре города?
— А чтобы исчез мусор.
— Да вы что вообразили себе?! Я ведь и не такое могу кричать.
— Нам все известно, Бержиан, — проговорил первый бородач и многозначительно поднял кверху палец.
— Все, что ты только произнесешь, всегда сбывается. — благоговейно добавил второй бородач.
— Ты обладаешь чудодейственной силой, — пролепетал третий бородач.
Бержиан так громко расхохотался, что даже стены задрожали.
— Ну конечно! Поэтому-то вы и назвали меня «славным сыном нашего города»! — хохотал он. — Но какой же это, к чертовой бабушке, чудодейственной силой я обладаю?!
— Не отрицай! — воскликнули разом три бородача.
— Ну, пожалуйста, смотрите, — проговорил, продолжая смеяться, Бержиан и оглядел комнату. Взгляд его остановился на окне, и он громко провозгласил: — Окно, разбейся!
Бородачи ожидали, что вот-вот раздастся звук бьющегося стекла, а Младшая Борода даже уши зажал. Однако ничего не произошло. И окно оставалось на своем месте, и стекло было целехонько.
— Вот видите, — сказал Бержиан.
— Ну-ну, — протянул, подозрительно глядя на него, Главная Борода.
— Ты дурачишь нас, — строго произнес Древняя Борода. — Просто, вижу, ты не хочешь помочь городу.
— Неужели вы не понимаете, что не обладаю я никакой чудодейственной силой, — сокрушенно проговорил Бержиан.
— Нет, обладаешь! Ты только отрицаешь это. А ну-ка, Младшая Борода, сбегай за свидетелями! — загремел Древняя Борода.
— За какими свидетелями? — спросил Бержиан, но Младшей Бороды уже и след простыл.
Не прошло и нескольких мгновений, как он вернулся со свидетелями: маленькой Энци Клопёдией, мастером Шурупчиком, лохматым-кудреватым Флейтиком-музыкантом «Затыкай уши!», а также трудягами и бродягами, ушанчиками и пузанчиками. Они заполнили комнату Бержиана и, толкаясь, бубнили каждый свое. Но стоило Древней Бороде цыкнуть на них, как все сразу смолкли. И тогда бородач торжественно произнес:
— Свидетель Шурупчик, шаг вперед!
Свидетель Шурупчик, иначе говоря, мастер Шурупчик, выступил вперед.
— Говорил тебе Бержиан — «чтоб тебе нос обморозило»?
— Говорил, — пробормотал мастер Шурупчик.
— И что же?
— Я отморозил себе нос, — признался мастер Шурупчик, кося уголками глаз на Бержиана.
Но, как видно, ему нечего было опасаться, так как Бержиан громко хохотал.
— Ну и глупости, — проговорил он в перерыве между приступами хохота.
Но тут без вызова выступил другой свидетель: болтунья-щебетунья Энци Клопедия.
— Это не глупости, Бержиан, — сказала она. — Именно так и случилось.
— Ты так считаешь? — пожал плечами Бержиан. — Впрочем, разумеется, это было чистой случайностью. Точно так же, как по случайному совпадению этот человек, — и Бержиан указал на лохматого-кудреватого Флейтика, — не смог спрятать обратно свой язык, который он мне как-то показал в корчме «Глоточек».
— Нет, не случайность! — запротестовал Флейтик. — Это произошло потому, что ты мне крикнул: «Чтоб тебе так и остаться с высунутым языком!»
— Это так было? — сурово спросил Древняя Борода.
— Так, так! — зашумели трудяги и бродяги, ушанчики и пузанчики.
— Гм, я вижу, что все вы тут рехнулись, — сказал Бержиан. — В том, что здесь говорят, нет ни слова правды. Я-то уж знаю, обладаю я чудодейственной силой или нет!
— Ты хочешь ввести в заблуждение городские власти, — возмутился Младшая Борода. — Ты не хочешь нам помочь, упрямишься!
— Да опомнитесь вы! Нет у меня никакой чудодейственной силы! — твердил свое, размахивая руками, Бержиан.
— Имей в виду, мы предъявим тебе к уплате все налоги! — пригрозил Главная Борода.
— И оштрафуем за то, что ты мусоришь в городе! — добавил Древняя Борода.
— Бержиан, почему ты боишься признаться в своей необычной чудодейственной силе? — спросила маленькая Клопедия.
— Ведь в этом же нет ничего дурного, — заметил мастер Шурупчик.
— Признайся, Бержиан, — пробормотал Флейтик.
Затылок у Бержиана побагровел, в глазах вспыхнули злые огоньки.
— Не могу я признаваться в том, чего нет! — заорал он. — Убирайтесь все отсюда! Вон!
— Как ты смеешь так разговаривать с представителями городских властей?! — вскочил с места Древняя Борода.
— Как хочу, так и разговариваю! — продолжал орать Бержиан. Лицо у него налилось кровью и стало свекольно-красным. Глаза метали молнии.
— Прими к сведению, что мы накажем тебя за недостойное поведение! — грозно прошипел Младшая Борода.
Бержиан совсем рассвирепел:
— Чтоб загорелись ваши бороды! — завопил он.
И тут, боже, что случилось! Взметнулись три яркие вспышки, словно от жира, попавшего на огонь, и пламенем полыхнули бороды трех старцев. А они радостно воскликнули:
— Ура! Вот видишь, мы были правы!
И вне себя от счастья кинулись обнимать Бержиана, отчего и у него загорелась борода. Четыре бороды пылали, как четыре факела.
— Сгорят, сгорят бородачи! И Бержиан с ними! — в ужасе вскричала Энци Клопедия.
И действительно, бороды горели вовсю. Комната наполнилась дымом.
— За мной! — крикнул Бержиан и выбежал наружу.
Три бородача тоже не заставили себя ждать, стремглав устремились за ним к бочке с дождевой водой. Бултых! — И Бержиан с маху окунул голову в воду. Бултых-бултых-бултых! — И три головы, Древней Бороды, Главной Бороды и Младшей Бороды, окунулись в воду. Послышалось громкое шипение, вокруг бочки поднялось большое облако пара. Над бочкой возвышались четыре туловища — головы же их обладателей были погружены в воду.