Доктор Сьюз
Ленивая Мэйзи
Вздыхала в гнезде:
— Какая, о Боже мой, скука!
И ноги болят, и ломит везде,
И эти противные ветки расте —
ний бесят меня
День ото дня
Всё больше и больше. Вот мука!
Нет, я не могу! Не хочу! На-до-ело!
Сидеть на яйце — неприятное дело
И, кроме того, изнурительный труд!
Все пляшут, все скачут, все песни поют,
А я им, как дура, высиживай тут!
Ах, я бы могла полетать, отдохнуть,
Когда б за меня здесь, в гнезде, кто-нибудь,
Хоть кто-нибудь тут посидел подходящий,
Какой-нибудь дур… то есть друг настоящий!
Ах, я от тоски умираю одна…
Тут Мэйзи внизу увидала слона.
— Эй, Хортон! — лентяйка, нахохлясь, кричит. —
Не видишь, усталая птица сидит?!
Смени-ка меня ненадолго — без дела
Слоняться небось самому надоело.
— Помилуйте, — слон рассмеялся, — соседка,
Ведь я не воробушек и не наседка,
Я просто гора по сравненью с яйцом.
Как треснет оно, так и дело с концом!
— Да ну, ерунда! — ему Мэйзи в ответ. —
Совсем ничего в этом сложного нет.
Ты тёплый и мягкий, хотя толстокожий.
Я верю в тебя, дорогой мой, ты сможешь!
— Нельзя, —
Слон сказал.
— Я тебя умоляю!
— Клянусь,
Я вернусь,
Только чуть погуляю —
И сразу назад! Обещаю! Чуть-чуть!
Да ты не успеешь и глазом моргнуть!
Ну что тебе стоит, а? Что тебе стоит?!
— Но дело совсем не такое простое… —
Задумался Хортон. — Ну что ж, так и быть.
Попробую вас на часок подменить.
Летите спокойно, яйцо будет цело,
Я слово слоновье даю.
— Ура! — Мэйзи спела
И прочь усвистела,
Слона не дослушав, — фью-фью.
А Хортон взял палку:
— Конечно, оно
На дерево влезть и не так мудрено,
Но надо сначала подпорки возвесть
И сделать насест, а тогда уже лезть.
И вот, чуть дыша,
Сел он бережно,
Нежно,
Туда, где дремало яйцо безмятежно.
И сам улыбнулся:
— Вот это наседка!
Боюсь, что такие встречаются редко:
Ни крыльев, ни перьев, и весом притом
В три тонны… Зато мы терпеньем возьмём!
Весь день он сидел
И яйцо согревал.
А ночью гроза налетела,
И шквал
Ревел,
Гром гремел,
В землю молнии били,
И волны дождя ледяного катили!
— Вот влип, так уж влип… —
Бедный Хортон кряхтел. —
Не спится на птичьей квартире.
Врагу не желаю так ночь провести…
Авось попрыгунья не сбилась с пути.
А Мэйзи меж тем на далёких Гавайях,
Вовсю отдыхая,
По пальмам порхая,
Решила, что жизнь ей подходит такая —
Что лучше остаться там жить навсегда
И век не видать ни яйца, ни гнезда.
И, стало быть, Хортон сидел и сидел…
Уж лес пожелтел…
И потом опустел…
И снег полетел,
Всё вокруг белым стало,
А он всё сидел, как сугроб небывалый,
Упрямо твердя про себя, как стихи:
— Яйцо не… апчхи!.. не замёрзнет! Апчхи!
Я слово слона не напрасно давал,
Слоны не бросают на ветер слова!
Но вот миновала зима,
А весна
Другую напасть припасла для слона:
Друзья набежали весёлой гурьбой…
— Эй, Хортон, дружище!
Что это с тобой?
— Глядите!
— Ого!
— Мы глазам не поверили!
— Слон Хортон в гнезде
Восседает на дереве!
— Он страус, наверно!
— Фазан!
— Коростель!
— Глухарь из семейства
Ушастых тетерь!
Они посмеялись, они разбежались.
Тяжёлые ветки со скрипом качались,
Большие цветы распускались везде,
А Хортон сидел одиноко в гнезде.
Ему бы удрать,
Пойти поиграть,
Но он продолжал про себя повторять:
— Пусть колются ветки, щекочет листва,
Слоны не бросают на ветер слова,
Пускай мне несладко —
Не встану с гнезда!
Но Хортон, бедняга, не знал и не ведал,
Что сзади уже надвигалась беда:
Треск ветки! И птица вспорхнула!
И слон, обернувшись назад,
Увидел: три чёрные дула
Ему прямо в сердце глядят.
Спасаться ли бегством проворно?
Ползти ли в густые кусты?
Но Хортон спокойно и гордо
Глядит со своей высоты.
И, плечи упрямо расправив,
Холодный и строгий на вид,
Надменно охотникам бравым
Он так из гнезда говорит:
— Стреляйте! Ну что же, стреляйте!
Но я не уйду, так и знайте!
Пусть кончится гибелью эта глава —
Слоны не бросают на ветер слова!
Но выстрел не грянул!
И думает слон:
«Я жив? Это странно!
Я сам удивлён».
И падают ружья:
— На дереве? Слон?
— Позвольте… неужто?
— Я просто сражён!
— Как странно! Как ново! А вдруг это модно?
— Нет-нет, не стреляйте! Ха-ха! Бесподобно!
Умора! Возьмём его, братцы, живым,
За деньги, за денежки в цирк продадим!
Тут сучьев покрепче они нарубили,
И клетку с колёсами соорудили,
И дерево в кадке поставили — вместе
С гнездом и несчастным слоном на насесте.
Впряглись, потянули: «Эй, ухнем, раз-два!» —
И скрылись, и ветер унёс их слова.
И долго они пробирались по скалам,
Ущельям ужасным, горам небывалым,
И клетку тащили, пыхтя, за собой,
Пока не спустились на берег морской.
А там — на корабль, и вперёд по волнам.
Но качка, увы, непривычна слонам.
То вверх подлетая,
То падая вниз,
Твердил он, глотая
То брызги, то бриз:
— Бросы не слонают…
Слоны не брова…
Ой, мячет, как скачик, моя голова!
Спустя две недели — какие недели!
О, как эти волны слону надоели! —
На палубе юнга высматривал зорко
Огни городские ночного Нью-Йорка.
Рассвет, и портовая пристань видна,
И с грохотом вниз опустили слона
На тросе стальном, на железном крюке,
В гнезде, на насесте, на узкой доске.
И сделка готова,
Цирк платит сполна —
Да кто же не купит такого слона!
Продали в цирк! И с тех пор по аренам
(На выходных — по удвоенным ценам)
Всюду возили слона напоказ:
Москва (штат Айдахо), Париж (штат Техас),
Лас-Вегас, Лас-Пальмас, Хо-Хо-Кус, Дайтона…
Люди смеялись и тыкали пальцем
В Хортона. Стал он несчастным скитальцем,
В шумных собраньях он был одинок,
Мрачно молчал и глядел в потолок,
Лишь губы его шевелились едва:
— Слоны не бросают на ветер слова!
Но вот как-то раз, двадцать пятого мая,
Давал представление цирк на Гавайях,
В том самом курортном раю, в Гонолулу,
Куда от гнезда и труда улизнула
Прогульщица Мэйзи.
Болтаясь без дела,
Конечно, она с высоты углядела
Толпу и флажки циркового шатра:
— Ура! В цирк хочу! Цирк приехал! Ура!
И Мэйзи, дугу прочертив в небесах,
Пикирует книзу, врывается в дверь
И к самой арене торопится…
— Ах!
Я вас узнаю, удивительный зверь!
И Хортон, в глаза ей взглянув, побледнел,
Но вслух ничего ей сказать не успел:
Как раз в этот миг оглушительный треск
Послышался из-под насиженных мест.
— Я слышу царапанье и бормотанье,
И скрип скорлупы, и по стенкам шуршанье —
Как будто и впрямь я недаром сидел
На этом яйце сорок восемь недель!
Мой птенчик, он здесь! Чудеса из чудес! —
Слон Хортон вскричал, покидая насест.
—
Ты жалкий обманщик! Хозяйка здесь
Похитил яйцо бедной птички! Позор!
Прочь, прочь от гнезда, лопоухий ты вор!
И медленно слон отступил, оглушён…
И сердце разбито, и слышится звон —
Нет, это яйцо раскололось на части!
Пестреют осколки невиданной масти.
И Хортон, так долго сидевший в гнезде,
На дереве, в звёздной ночной пустоте,
В дневной суматохе и в качке морской,
Терпевший дорожную скуку, и холод,
И зной, и насмешки толпы цирковой, —
Глядит: у птенца-то
— Как, хобот?! Возможно ль? Такой же, как мой!
Все с мест повскакали, смеются, кричат:
— Да здравствует слон! Браво, Хортон! Виват!
Директор протёр кулаками глаза:
— Под куполом цирка, и вдруг — чудеса!
— Да как же назвать нам его, наконец?
— Птенец слоноухий? Крылатый слонец?
Но так и должно быть, ДОЛЖНО быть, ДОЛЖНО!
…Кому-то обидно, кому-то смешно,
Но все согласились, что дело по чести
Сейчас разрешилось на птичьем насесте.
Весь цирк зашумел:
— На свободу, герой!
Слон Хортон счастливым вернётся домой,
А там уж на крыльях гуляет молва:
Слоны не бросают на ветер слова!