Сашка затравленно оглянулся. Вокруг него стояли люди и смотрели на него. И как будто держали его своими взглядами.
— Пустите меня! — взмолился Сашка. — У меня беда! Пустите же!..
— Беда? — переспросил милиционер. — А именно? Точнее!
— Нет у него никакой беды! Что вы его слушаете? У него опять какое-нибудь хулиганство на уме! — зашипела Гришкина тетка. Она и второй рукой вцепилась в Сашку. Теперь она уже совсем завладела им.
— Мне к Энциклопедии надо! К Волшебной! А то вы все пропадете! Пустите меня… — в отчаянии закричал Сашка, уже плохо соображая, что он кричит.
Сашка увидел Лельку. Она изо всех сил вцепилась в железную лапу Гришкиной тетки и по одному отгибала ее пальцы. Он увидел Лелькины глаза, стиснутые зубы и пустоту в том месте, где не хватало двух верхних зубов. Гришкина тетка локтем отшвырнула Лельку.
«От милиционера я еще вырвусь, а от этой — нет, никогда… — мелькнуло в голове Сашки. — Ее не упросишь».
Сашка втянул в себя воздух.
— Пожар! — вдруг заорал Сашка, что было силы. Он даже присел немного. — Тетенька! Ваш дом горит!
Все застыло на мгновение. Люди, машины, ветер. Потом все головы разом повернулись в одну сторону.
— Батюшки! — низким голосом завопила Гришкина тетка. — Горим! Горим!
Руки Гришкиной тетки медленно разжались. Сашка шевельнул плечами, почувствовал: свободен!
— Милые, горим! — закричал еще кто-то.
— Тетя! — заорал Гришка.
Теперь никто не глядел на Сашку. Всем было не до него.
Сашка бросился бежать прямо к Катиному дому. Он бежал в толпе людей. Перед ним мелькали подошвы, двигались спины, работали локти.
Сашка обогнал учительницу Анну Семеновну. Поднажал и обогнал маминого сослуживца Михаила Петровича.
Теперь впереди были только Гришкина тетка и милиционер. Они бежали рядышком. Впереди всех неслась легконогая Лелька.
Вдруг Сашка остановился. Кто-то налетел на него, охнул и пробежал мимо. Люди обегали его с двух сторон. Толкали, поворачивали. Сашка остался один посреди улицы. Топот, испуганные крики, вопли удалялись. А он все стоял как вкопанный и в ужасе смотрел на Катин дом.
Над островерхой крышей Катиного дома поднимались, медленно разрастаясь, страшные, черные клубы дыма.
Что он натворил! Он совсем забыл, что Гришкина тетка жила в Катином доме. И теперь горел Катин дом. Горел Катин чердак, где под досками среди пыли и хлама лежала Волшебная Энциклопедия. Что он наделал?
Мимо Сашки с тревожным воем пролетели четыре красные пожарные машины.
Сашка застонал и снова бросился бежать.
Вдоль всего забора плотно стояла толпа людей. Спины красные, серые, коричневые и в полоску громоздились одна на другую.
Сашка попробовал втиснуться между ними. Куда там! Спины, плечи, локти — все это отпихивало его, отталкивало, не пропускало. Тогда в полном отчаянии Сашка встал на четвереньки, нырнул между чьими-то ногами и пополз по земле.
Здесь было темно и сумеречно, как в лесу.
Над ним качались и гудели голоса.
— Сгорит!
— Весь сгорит!
— Да ну?!
— Что там пожарные еле шевелятся? Как сонные мухи!
— Сам попробуй! Без воды. Языком-то каждый горазд!
— Хорошо, если один сгорит! Не перекинулось бы!
— А сзади-то дом деревянный!
— А сараи?
— Батюшки, ветер-то какой! Так и дует, проклятый! На наш дом несет!
— Как бы все не сгорело!
Сашка пополз быстрее. Он судорожно продирался через этот лес разных ног. Отдавил ногу какой-то тете. Что-то холодное шлепнуло его по щеке. Это была сетка, в которой лежала ощипанная курица с закрытыми глазами.
Сашка рванулся в сторону. Попробовал пролезть между двуми толстыми тетями, но оказалось, что там стоит еще какой-то совсем сплющенный малыш. Малыш улыбнулся ему и погладил по спине лопаткой.
Сашка уже не понимал, в какую сторону надо ему ползти. Ноги в брюках. Ноги в чулках. Коробка с тортом. Сапоги. Что-то вонзилось ему между лопаток. Зонтик! Нет, конца этому не будет!
Сашка в отчаянии боднул головой чей-то портфель и вдруг вырвался прямо к забору.
Сашка прижался к нему грудью. Схватился за него руками, прильнул глазом к щели.
Что творилось на тихом Катином дворе! Там стояло, наверно, штук десять машин, если не больше. Бегали пожарные с огнетушителями в руках. С красных машин, дрожа, поднимались серебряные лестницы.
Двери дома поминутно распахивались и оттуда выбегали люди, держа в руках разные вещи.
Из дома выбежала старушка, прижимая к себе клетку, в которой трепыхалась какая-то птичка. За ней выбежала другая старушка, обнимая руками фикус.
«Может, еще не поздно? — в тоске подумал Сашка. — Все дым, огня-то не видно. Может, я успею, схвачу книгу и назад».
Сашка, расталкивая людей, стал протискиваться к калитке. Но там, беспощадно перегородив вход длинной рукой, стоял милиционер и никого не пускал во двор. А около него Сашка увидел еще несколько милиционеров.
Тут Сашка вспомнил про дыру в заборе. Он вообще-то редко ходил в калитку, он чаще пользовался этой дырой. Вряд ли ее тоже охраняли милиционеры.
Сашка бросился назад, опять расталкивая людей, пихаясь локтями.
— А, посмотреть не даст!.. — с досадой сказал толстый дядя с портфелем. — То ползает, то бегает…
Сашка побежал вдоль забора. Вот она дыра. Двух досок не хватает.
Сашка сунул туда голову и увидел синие брюки. Дыру тоже охраняли. Милиционер был высокий-высокий, как башня, и безнадежно строгий.
— Дяденька милиционер, — измученно зашептал Сашка. — Пустите меня, а? Мне очень надо. Дяденька милиционер… что вам, жалко?
Слезы закипели у Сашки на глазах и потекли по щекам. Он так и замер, глядя снизу вверх на милиционера.
— Что ты, что ты… будет тебе… — даже как-то испуганно сказал милиционер и присел на корточки рядом с Сашкой.
Сашка тупо удивился. Он никогда не видел, чтобы милиционеры сидели на корточках.
— Ты что, тут живешь?
— Ага… — вне себя проговорил Сашка. — Ага…
— Маму ищешь? — с сочувствием спросил милиционер. Сашка быстро закивал головой.
— Иди, поищи, — сказал милиционер. — Да не дрожи так… Никуда твоя мама не денется, тут где-нибудь. Только, слышь, к дому не подходи.
Милиционер снизу подхватил Сашку одной рукой и помог ему пролезть через дыру. Сашка встал. Его качало. Он пошел к дому, но нарочно повернул голову в сторону, незаметно убыстряя шаги. Милиционер стоял и неподвижно глядел на него. Сашка проскочил между двумя машинами и вильнул к дому.
— Куда? — закричали сзади.
В подъезде горько и страшно пахло дымом. Мимо Сашки вниз по лестнице бежали люди. Сашка услышал над головой топот маленьких башмаков по ступенькам. Навстречу Сашке, не видя его, бежала Лелька.
Лелька прижимала к груди большую лысую куклу. Одна рука у куклы болталась на нитке. А глаза все время со стуком закрывались и открывались.
Лелька пробежала мимо, совсем слепая от слез. Жалость, тоска сдавили Сашке грудь.
— Лелька… я так не хочу… — зашептали его губы бессмысленные слова. — Не надо эту куклу… Я не знал… я не буду…
Сашка, напрягая последние силы, бросился вверх по лестнице.
Вдруг Сашка остановился, и нога его повисла над ступенькой. Потом медленно, потрясенный, он стал пятиться назад.
Сверху, под бормотанье, рычанье, повизгиванье, как под звуки какого-то дикого, нестройного оркестра, спускался Симеон Симеонович со всеми своими зверями.
«Как его занесло сюда? — мелькнуло в голове у Сашки. — В гости ходил, что ли? И зверей взял?»
Вокруг Симеона Симеоновича пышно колыхался густой дым. Все четыре обезьяны обняли его за шею, и казалось, что у Симеона Симеоновича пять голов. В руках он нес медвежонка, да еще подпихивал ногой большую медведицу, которая, переваливаясь, неуклюже спускалась по ступенькам.
И тут Сашка просто обомлел.
Позади Симеона Симеоновича шла Сашкина мама. Она неловко прижимала к себе коричневого медвежонка. А медвежонок испуганно вырывался и отпихивался короткими, толстыми лапами.
Губы у мамы дрожали, она была бледна.
— Ничего… — немного задыхаясь, проговорила мама. — Вещи — дело наживное… Как-нибудь проживем…
— Как-нибудь, Маша… — с натугой сказал Симеон Симеонович, покачиваясь под тяжестью обезьян. — Потушат, авось все не сгорит…
У мамы от дыма слезились глаза. Она старалась вытереть мокрую щеку о плечо и не заметила Сашку. К тому же в это время между ней и Сашкой оказалась большая медведица да еще нога Симеона Симеоновича, подталкивающая медведицу.
«Почему у нас все сгорит? — подумал Сашка. — Ведь не наш дом горит…»
— Ой! — Сашка повернулся и уперся лбом в холодную пыльную батарею. — Это я тому дяденьке милиционеру наврал, что тут живу. И теперь мы и вправду тут живем. Я же ему только «ага» сказал. От одного «ага» такое вышло. Значит, даже кивнуть головой нельзя. Да что же это? Все хуже и хуже!..
Навстречу ему бежали какие-то люди, что-то крича и кашляя. То чья-то рука, то голова, то круглая каска пожарного высовывались из дыма.
Все люди бежали только вниз, вниз, вниз, и только один Сашка бежал вверх. И от этого ему стало совсем страшно.
А дым становился все гуще. Он выедал глаза. Жег в груди.
— Эй, Степанов, людей больше нет? — закричал снизу чей-то голос. — Проверить по всем квартирам!
Сашка зажал нос и рот. Зажмурился. Хватаясь за перила, он подтягивал себя кверху, с трудом преодолевая каждую ступеньку, расталкивая плотный и горячий дым.
— Немножко, еще немножко… — вспомнил Сашка, и перед ним проплыло Лелькино лицо с испуганными и сострадающими глазами.
Перила кончились. Не открывая глаз, он, как слепой, стал шарить вокруг себя, стараясь нащупать дверь на чердак.
Вот она! Доска качается — значит, она. Раскаленный тяжелый дым ударил в лицо.
На чердаке творилось что-то невероятное. Там в глубине что-то трещало и ухало. Даже сквозь зажмуренные веки Сашка почувствовал что-то красное, движущееся, огненное.
— Книжки, книжечки! — беспомощно позвал Сашка, будто эти книжки были щенятами и могли сами подбежать к нему.
Сашка протиснулся в дверь, уже ничего не чувствуя, кроме невыносимого, палящего жара. Сноп искр ослепил его. Он задыхался.
Он не мог не дышать. Но дышать было нечем. Он открыл глаза на мгновение и увидел охваченный огнем сундучок. Увидел остро, четко, ясно освещенную огнем каждую щель. С гудением из него било пламя.
Сашка глотнул жгучий, набитый искрами дым. Голова закружилась. Больше нельзя было ни дышать, ни жить…
И Сашка, протянув руки, плашмя упал на горящий сундучок.
Сашка открыл глаза. Он сидел на чердаке около окна, и острый свежий воздух овевал его лицо.
Сашка еще плохо понимал, где он. Он только с жадностью смотрел на окошко «кошачий глаз», на косо повисшую раму, на солнечный луч, наполненный цветными пылинками.
Сашка осторожно повернул голову. Он еще боялся вспугнуть все это, боялся что все исчезнет: и чердак, и куча старого хлама, и тишина. Он чуть наклонил голову и скосил глаз. Сундучок. Он сидел на сундучке.
На коленях у него что-то слабо шевельнулось.
На коленях у него лежал раскрытый дневник. Сквознячок пролез между листами и перебирал их. Сашка с трудом разжал затекший, судорожно сжатый кулак. С ладони спрыгнул ластик, упал на пол и упруго скакнул в темноту.
Сашка глянул в дневник. Двойка! Двойка! Милая! Живая и здоровая! Стоит себе как ни в чем не бывало, будто ее никто и не стирал резинкой.
Безумная радость охватила Сашку. Значит, все! Значит, ничего и не было! Ни пожара, ни аварии, ни «Степана Разина», лежащего на боку. Ничего, ничего!..
Сашка вскочил на ноги. Ура! Он затанцевал по чердаку, и луч солнца замутился от клубов пыли. Какое счастье! Ну и пусть папа посердится. Пускай даже ремнем… Переживет он это. Пусть он не поедет с классом на катере. Не поедет с Катей…
Сашка вспомнил светлые, сощуренные глаза Кати. Как она засмеялась там, на обрыве, когда со «Степаном Разиным» случилась беда.
И вдруг Сашка понял, что хотя этого теперь как будто и не было вовсе, он никогда не забудет этот смех.
Тяжелая туча стала наползать на солнце. На чердаке сразу же потемнело. Чернота надвинулась на солнце. И вся куча старья опять показалась таинственной и странной.
«Почему же кончилось волшебство? — подумал Сашка. — я тогда не разобрал до конца, что там было…»
Ему не хотелось даже прикасаться к Волшебной Энциклопедии. Он наморщил лоб, вспоминая:
Мне свидетель звездный Лев!
Свет Стрельца и Водолея!
Волшебства сломай печать!
Только жи… не жа…
И себя преодо…
Смо… сно… все… на…
И вдруг буквы сами собой подставились, и Сашка как-то легко и просто понял, что там было написано.
Мне свидетель звездный Лев!
Свет Стрельца и Водолея!
Волшебства сломай печать!
Только жизни не жалея
И себя преодолев,
Сможешь снова все начать!..
Сашка разгреб пыльный хлам и сунул сундучок в самую глубину. Завалил досками, припер сломанным велосипедом, а сверху еще положил стул.
Тут уж ее никто не найдет. Эта Волшебная Энциклопедия опасная штука. Еще попадет в руки какому-нибудь Гришке. Он черт те что натворит.
— Пусти! Я тебя трогала, да? — раздался со двора тонкий плачущий голос.
Сашка выглянул в слуховое окошко. Ну, так и есть: Гришка сцапал Лельку. Он обмотал вокруг кулака ее косичку — крысиный хвост и медленно, безжалостно подтягивал ее к себе. Лелька старалась вытянуть косу из его кулака, и лицо ее сморщилось от боли.
И тут Сашка понял, что он ударит Гришку. Сейчас сбежит вниз и ударит его. Изо всей силы. Что бы потом Гришка с ним ни сделал. Все равно. Он будет драться с Гришкой до последнего.
— Ты что делаешь? — яростно заорал Сашка, наполовину высовываясь из окна. — А ну, пусти ее! Зубы тебе мешают? Так я их тебе сейчас пересчитаю!
Гришка в изумлении поднял голову и застыл. И Лелька подняла кверху бледное маленькое лицо. И на лице ее был только испуг, никакой радости.
— Вот ненормальный, — сказал Гришка, сплюнул, выпустил Лелькину косичку и пошел к калитке. Вид у него был такой, что ему просто лень связываться с Сашкой, что у него есть дела поважнее.
Но Сашка видел, что Гришка идет чуть-чуть быстрее. Совсем чуть-чуть. Самую малость. Но все же торопится.
Сашка был мальчишка. И он прекрасно понимал, что это значит.
Его так и обожгло изнутри жаром от гордости.
Сашка выкарабкался на лестницу, приладил доску на место и побежал вниз.
Он думал о том, что, когда он уже исправит эту двойку и дома все забудут о ней, он очень попросит маму, чтобы она забрала к ним Лельку.
Похоже на то, что она там никому не нужна. А если даже они не отдадут им Лельку, то все равно: пусть только попробует кто-нибудь ее тронуть, пусть только попробует.