— Ты заблудился в пустыне, и твой верблюд спас тебя. Если ты хочешь, можешь присоединиться к моему каравану, но знай, что твой верблюд и без нас может найти дорогу к ближайшему городу.
— Почему ты так решил? — спросил Мансур. — После самума мы оба сбились с пути, и я не могу поверить, что буря что-то изменила в моем верблюде.
— Не буря, а твое самопожертвование, твоя кровь сотворили чудо. Взгляни на лоб твоего верблюда!
Принц омочил в воде платок и стер следы крови со лба животного. И вдруг среди белой шерсти, как в роднике, отразившем небо, засияла драгоценная бирюза. Один взгляд на нее дарил радость и силу, счастье и победу над смертью.
— Что это? — воскликнул он изумленно.
— Это бирюза господина нашего Мухаммеда, да прославится его имя в веках. Это перстень Бабур-шаха, твоего отца, который он спрятал перед смертью во лбу белой верблюдицы, спасшей тебя из рук Марух-бека. В свой смертный час она передала талисман своему сыну, который верно служит тебе теперь. Знай также, что твой камень обладает волшебными свойствами. Он помогает найти путь в любой пустыне. Он способен утолить жажду целого каравана! Достаточно взглянуть на него, чтобы обрести силы.
Мансур слушал маленького мудреца, затаив дыхание. Внезапно он обратил внимание на стоящего в толпе человека в ярком парчовом халате и тюрбане, украшенном рубином. Благородная осанка, мужественные черты лица свидетельствовали о его высоком происхождении. Но было в нем что-то, что заставляло сжиматься сердце принца.
— Кто это? — спросил он погонщика каравана.
— Это твой отец — Бабур-шах.
Принц бросился к отцу, но его руки обняли лишь воздух. И так же ни слова не ответил шах на приветствия сына. Рядом с ним стояла белая верблюдица, и по морде ее стекали крупные прозрачные слезы, но, касаясь земли, не оставляли следа.
Вновь Мансур обернулся к мальчику с вопросами.
— Это караван мертвых, принц, и когда-нибудь ты окажешься в нем! — ответил тот.
— Прости мое любопытство, — воскликнул принц, — но сколько тебе лет и кто ты? Ты выглядишь ребенком, но речь твоя достойна мудреца и исполнена тайны!
— Я — погонщик и водитель каравана мертвых, по воле Аллаха! Мой возраст— вечность, и, я надеюсь, тебя не испугает, что многие называют меня посланцем смерти. Я сам не знаю, существую ли на самом деле, потому что перед лицом Аллаха великого нет конца и нет предела жизни. Я лишь провожу души умерших из одного царства в другое. А тебе я бы посоветовал вернуться в родной город. Ангел справедливости уже занес меч над головой твоего врага, Марух-бека нечестивого, и ты облегчил бы его задачу, прибыв ко двору в день твоего совершеннолетия!
И принц последовал его указанию.
В назначенный день Мансур вновь встретился с. караваном у ворот города. Стража не хотела открывать засовы по приказу наместника, который угрожал смертной казнью, если хоть одного путника допустят в город в день рождения принца. Тогда погонщик подъехал к воротам и коснулся их своей тросточкой. Разом треснули все запоры, и створки распахнулись. Обнаженные мечи стражи замерли и, задрожав, опустились в ножны. Мансур прибыл во дворец.
Диван вельмож, разодетых в драгоценные праздничные одежды, встретил его изумлением. Принц был так похож на своего отца, что не нуждался в представлении. Тем не менее Марух-бек, восседавший на троне, крикнул, что перед ними двойник, обманщик, который должен предъявить перстень Бабур-шаха или будет казнен. Палач стоял тут же и ждал только знака.
Мансур поднял руку.
— Скажи, Марух-бек, правильно ли я понял, что казнен будет любой из нас как лжесвидетель, если не докажет своей правоты?
— Да, — ответил наместник. — Клянусь Аллахом, да свершится его воля, будет именно так, как ты спросил, а я ответил!
Принц подозвал своего верблюда, вытащил у него изо лба перстень и показал присутствующим. Толпа визирей и эмиров, как подкошенная, пала на колени перед волшебной бирюзой. Побледневший и дрожащий Марух-бек протянул свое кольцо, но оно вдруг на глазах позеленело и рассыпалось на части. В одно мгновение палач схватил наместника и отсек ему голову. И никто, кроме Мансура, не видел, как в зал вошел мальчик из каравана мертвых. С ним вместе был Бабур-шах, и ему была передана голова его убийцы. «Теперь со спокойной душой можешь отправиться в сады Аллаха, ибо дело твоей жизни закончено по справедливости!»— молвил погонщик, и они исчезли.
Так Мансур вернул себе царство и обрел власть, славу и богатство. Первое время это занимало его, после стольких лет нищеты и скитаний. Особенно он пленился красотой одной невольницы, по имени Ситт-аль-Найят, которая заключала в себе все женские совершенства и была словно рождена для вдохновения поэтов и музыкантов, увеселения утомленных и печальных. В первый же раз, увидев ее танец, принц подарил ей свободу и наградил состоянием, чтобы она могла принадлежать лишь своей воле и желаниям.
Привычка проводить время в беседах с Ситт-аль-Найят, обмениваясь стихами и песнями, привела к тому, что вскоре принц решил жениться на ней. Придворные роптали, что он выбрал себе в жены девушку без роду и племени, но Мансур не обращал на это внимания. Что же касается Ситт-аль-Найят, то она теряла сон и радость жизни, если не видела Мансура хоть один день.
Близился день свадьбы, но принц почему-то пребывал в печали. Память о скитаниях не покидала его, встреча с караваном мертвых посеяла в нем мысли о суетности бытия, тщетности стремлений, иллюзорности надежд. Судьба прочертила перед ним ровную линию будущего, но он не хотел жить так, как его предшественники. Он медлил надевать корону шахов, он сомневался в счастье, которое ему сулила любовь к Ситт-аль-Найят.
И вот однажды ночью он, не сказав ни слова приближенным, оседлал своего белого верблюда и отправился в пустыню. И пришлось ему снова странствовать, но на этот раз у него была цель. Он находил заблудившихся и выводил их на дорогу, он являлся умиравшим от жажды и вливал в них силы, он встречался с нищими и делил с ними свои богатства. Он скрывал свое имя, чтобы его не восхваляли. Вестником Аллаха прозывали его люди, и вера их укреплялась от одного знания того, что в пустыне они не одиноки.
Что же касается Ситт-аль-Найят, то исчезновение Мансура повергло ее в болезнь. Она лежала как мертвая, хотя дыхание ее сохранялось. В глубокие часы ночи в нее будто вселялись какие-то духи. Она вскакивала с ложа, и даже десяток рабов не мог удержать ее. В бешенстве она дралась и ломала все, что попадалось ей под руку. Потому ее запирали в комнате и боялись к ней подходить. Утром же она опять возлежала на коврах с потухшими глазами, готовая встретить смерть.
И вот однажды, когда Мансур провожал один из заблудившихся караванов, дорогу им преградил отряд рыцарей-крестоносцев.
— Что вам нужно от мирных странников? — спросил принц.
— Ответь прежде, нет ли среди вас человека по имени Мансур, который вмешивается в дела судьбы и пытается изменить ход событий, предначертанных ею?
— Это я! — сказал принц. — Чего вы хотите от меня?
— Твою голову, ибо ты известный колдун и твоя смерть может исцелить того, кто должен умереть по твоей вине!
И Мансур вытащил ятаган и стал защищать свою жизнь. Счастье сопутствовало ему. Враги рассеялись, а предводитель упал с коня и лежал на песке. Принц подошел к нему.
— Убей меня, ибо дни моей жизни горше вкуса смерти! — раздался голос из-под стального забрала.
— Нет, — ответил Мансур. — Может быть, я смогу облегчить твою печаль. Открой свое лицо и поведай свою историю.
Рыцарь покачал головой. Сквозь прорези шлема сверкнули глаза, наполненные слезами. Они так походили на глаза Ситт-аль-Найят. Мансур склонился к поверженному, но доспехи рыцаря вдруг разлетелись. Яростный вихрь вырвался из них и, взметая песок, понесся по пустыне. Под сталью лат оказалась пустота. Задумчивый принц продолжил путь, и мысли его подчинились печали.
Однажды ночью Мансур въехал с караваном в какой-то город. Его встретили с почетом и пригласили принять участие в празднике. Принц хотел приветствовать повелителя города, но жители сказали, что их шах отсутствует. Веселье разгоралось, певцы и поэты славили Мансура, и вскоре жители стали просить его остаться и сделаться правителем страны. Принц поблагодарил их, но отказался. Тогда его стали соблазнять самые прекрасные красавицы города, суля радость любви, но он отверг и их. Сокровища казны также не смогли прельстить его. Тогда ему поднесли драгоценную чашу с вином, прося выпить за благополучие города.
Он согласился, но внезапно в зале распахнулись окна, порыв вихря ворвался внутрь и выбил чашу из рук Мансура. Капли вина попали на благоухающие розы, стоящие поблизости, и они обуглились и почернели. Светильники погасли, и в сумерках чья-то рука схватила Мансура и вывела на улицу. Белый верблюд ждал его, и они спешно покинули город.
Наступал рассвет, и только теперь Мансур понял, что побывал в собственном городе. Снова он продолжил странствие и опять встретил караван мертвых.
Мальчик-проводник радостно приветствовал его, и Мансур спросил его совета, что ему делать, чтобы утолить печаль сердца, причин которой он не понимал.
— Ты достиг за это время добродетелей, которые заповедал Аллах. Ты не убил врага, ты не искал славы, ты не прельстился ни красотой женщин, ни сокровищами людей, и я готов исцелить тебя, если ты примешь мой подарок и не расстанешься с ним никогда, — молвил погонщик.
— Обещаю, — ответил Мансур, — и Аллах тому свидетель!
Маленький мудрец протянул руку, и из каравана вышла девушка с покрывалом на лице. Она приблизилась и откинула ткань. Это была Ситт-аль-Найят.
В ужасе, что она умерла, принц обернулся к погонщику, но тот исчез. Ситт-аль-Найят обняла его, и он понял, что она жива. Смерть вернула ему возлюбленную, а вместе с ней любовь и радость жизни. А среди наступившей ночи раздался крик верблюда, и Ситт-аль-Найят оседлала белую верблюдицу, чтобы сопровождать принца, и, как звезда, их вела святая бирюза Пророка.
Крейслериана
Как печально на исходе дней открывать истины, которые могли бы подарить тебе свободу еще много лет назад! Увы, твою юность наполняли чужие мысли, заимствованные мнения, выверенные образцы. С детских лет тебя приучали к клетке и дрессировали, чтобы ты ухватил кусочек счастья. Ученые невежи вбивали в твою голову отшлифованные идеи, и ты усваивал, что верить себе нельзя, пока кто-либо из окружающих не разделит твои убеждения. «Объективная реальность», «научная обоснованность», «логика фактов»… Сколько же словесной галиматьи придумал наш век разума! Не счесть достижений цивилизации, но взгляни вокруг! Вечер человечества, закат скрывает даль горизонта. Холодно в нашем мире, темно от ослепительного света мелочных знаний, пусто от толпы людей, чуждых друг другу… Ибо утрачена живая душа детей Адама.
Не помню, как мне удалось однажды очнуться и сбросить с себя цепи, отказаться от навязанных образцов мыслей и чувств. Но случилось… Я понял, что рожден быть свободным, что каждый из людей рождается в своем мире, со своим временем, со своими законами. И мы видим окружающее своими глазами и слышим каждый свое. И если иметь храбрость и верить себе, то и мир предстанет не старым и седым, но вечно юным и блистающим всеми красками. Только не оглядывайся, не ищи поддержки, объяснений… Вперед, с верой в свой мир!
Пусть тень Иоганнеса Крейслера падет на эти страницы. Пусть чудесный дух музыки сопроводит его явление. Пусть для таких же усталых путников, как я, откроются двери фантазии, ибо жизнью правит Великая игра детей и силы искусства.
Сам Господь даровал каждому возможность быть композитором и создавать музыку. Таким же талантом наделен и дирижер, и артист, и слушатель, потому что все сопричастны творчеству…
Немало странных людей встречается среди музыкантов. Столь причудлив и необычен их внутренний мир, что порой не с чем его сравнить, а значит, и решить, что считать нормой. Так же трудно уследить за постоянно меняющимися границами искусства. То, что вчера было каноном, сегодня устарело, то, что сегодня кажется безумием, завтра может быть сочтено гениальным. Впрочем, если оставить право оценки профессионалам, то все же для нас остается очень важный вопрос: влияет ли музыка на человеческую жизнь, и если да, то как? Ясно, что речь идет не просто о настроении, вызываемом гармоничным звучанием инструментов. Не может ли быть, что музыка являет собой воплощенный голос самой Судьбы, тайную силу, которой движется наше существование? Вот рождается тайный посланник Рока и через него мелодия бури входит в сердца людей. Дикое пламя гнева, самолюбия и злобы вливается в них, и, гремя оружием, они идут на войну. Но вот меняется расположение звезд, героике битвы приходит на смену красота грез. Дивные мелодии зовут человечество к любви и добру. И вместе с ними являются художники, поэты и архитекторы, чтобы украсить жизнь, воспеть и запечатлеть ее на века. Но что говорить — не обращаемся ли мы в храмах к Всевышнему на языке музыки, когда поем молитвы? И не отвечает ли Он нашей душе великими мелодиями, исполненными то радости, то трагизма, когда звучат концерты и симфонии гениальных композиторов? Вопрос в том, как понять этот язык…
В одном старинном городе учились при консерватории трое занятных студентов — Эльва, Вилл и Морилэй. Каждый обладал своеобразным характером, незаурядным талантом, да и внешне они выделялись в толпе.
Эльва, тонкая, стройная, с лицом итальянской камеи, казалась существом, лишь на мгновение заглянувшим в наш мир. Ее абсолютный музыкальный слух и невероятная чуткость ко всему заставляли ее держаться несколько отчужденно. Никакие грубые материи не должны были затрагивать ее жизнь. Она воплощала в себе гармонию и уже одним своим присутствием украшала любое общество. Всюду она была желанна, всеми любима, и, что бы она ни делала, все казалось совершенством: Эльва обладала значительным дарованием, и игра ее на рояле лишена была и тени чьего-либо влияния. Учителя ее сходились во мнении, что она играет необыкновенно правдиво.
Следующим героем этой истории был Вилл, считавшийся женихом Эльвы. Высокий, сильный, жизнерадостный молодой человек, богатый и удачливый.
Помимо великолепной исполнительской техники (он также учился по классу рояля), Вилл обладал тончайшей интуицией. Он мог угадывать, какое исполнение импонирует его учителям и слушателям. Его приводили в пример товарищам, но никто не знал, что, оставаясь один на один с роялем, Вилл становился беспомощнее ребенка. Он привык подслушивать чужие чувства, ему требовалась подсказка, он не понимал, как играть, ибо не знал и боялся себя и был пуст. Эльва с ее душевными сокровищами была настоящей находкой для музыканта. В ее присутствии он мог создавать шедевры исполнительского мастерства. Внешне эта пара казалась созданной друг для друга: благородный рыцарь и неземная принцесса.
И наконец, последний участник событий— Морилэй. Бывают среди людей такие типы, что не поддаются никаким определениям. В них слишком много качеств и разнообразных талантов, но в то же время ни одно из них не завершено. Будь их способности в чем-то проявлены до конца, они могли бы считаться гениальными. Но нет, это люди намеков. Походя они касаются холста, и зрителю является лаз в иной, высший мир. Еще один-два мазка, и дверь оказалась бы отворенной. Но творцы далеко. Они уже забыли о своем открытии, они пробуют себя в поэзии. Гармония их рифм обещает новое направление, переворот в стихотворном искусстве. Новый путь найден, указан, иди по нему! Нет, герои уже ползут по отвесным скалам, поражая альпинистов, или в одиночку, на утлой лодчонке, пересекают море и противостоят бурям…
Таков был Морилэй. Ах да, я забыл сказать о его внешности. Случалось ли вам представлять образ сказочника? Худощавый чудак с большой головой и нелепыми движениями, ноги заняты одним делом, руки — другим, шея — третьим. Так же и в жизни. Он казался прирожденным скрипачом, и когда играл, то люди собирались только затем, чтобы увидеть, как он танцует на сцене. Но занимался он фортепьяно. Конечно, за роялем не хватало ему возможности двигаться, и он напоминал паяца, изображающего вдохновенную игру. Преподавателей порой так захватывала пантомима Морилэя, что они ничего не могли сказать о его игре. А зря: в юноше композиторский дар явно преобладал над исполнительским. Свои таланты Морилэй нередко являл и своим приятелям. Немало экспромтов он раздаривал студентам, переводя их имена и характеры в музыкальное звучание, и на студенческих вечерах публике предлагалось узнать в музыкальных картинках того или иного из знакомых. Поразительной была точность его характеристик, и никто из присутствующих не ошибался. Морилэя настойчиво приглашали на композиторский факультет, но он решительно отказывался. Затем причины отказа выяснились, и по консерватории пополз слух, что бедняга страдает помешательством. Он заявил, что ему нечему учиться у них, поскольку в нем воплотился дух Роберта Шумана! Подобное утверждение, казалось, многое разъяснило, и репутация безумца оттолкнула от него многих студентов и преподавателей.