Памела Трэверс
Был канун дня Ивана Купалы. Приближалась самая волшебная ночь года — время, когда между закатом и рассветом может произойти много удивительного. Впрочем, до заката пока было далеко. Солнце, всё ещё яркое, медлило на западе, лениво щурилось, словно не желая уходить с неба.
Оно по праву гордилось своей работой — земля блестела и переливалась, как хорошо начищенный медный таз, такой блеск долго не потускнеет. Со всех надраенных поверхностей улыбалось Солнцу его собственное отражение: сверкали фонтаны, озёра, оконные стёкла и даже спелые бока вишен в Вишнёвом переулке. «Что может быть лучше солнечного света?» — самодовольно подумало Солнце, глядя, как играет луч на корабельных фонарях в воротах дома адмирала Бума, как блестит медный дверной молоточек мисс Ларк, как отбрасывает солнечный зайчик старая жестяная игрушка, забытая детьми в саду самого маленького домика в переулке. Этот домик был хорошо знаком Солнцу.
«Ни души», — подумало Солнце и кинуло длинный луч в сторону переулка, а после — на островок цветения и зелени, простиравшийся прямо напротив. Знакомое место. Оно стоило Солнцу немалых трудов, ибо откуда же взяться деревьям, цветам и траве без его ежедневного присмотра? Кто станет зеленить побеги, выманивать почку из ветки, согревать готовый раскрыться бутон?
Но вот посреди света и тени всё-таки показалась живая душа.
— Кто же это там, в парке? — подивилось Солнце, разглядывая нелепую фигуру, которая расхаживала по парку взад-вперёд, свистя в свисток и что-то выкрикивая.
Ну, разумеется, это был не кто иной, как парковый сторож. Ничего удивительного, однако, что Солнце не тотчас признало старого знакомого: несмотря на июньскую жару, сторож нахлобучил чёрную войлочную пиратскую шляпу с черепом и окрещёнными костями.
— Соблюдайте правила! Не ходите по газонам! Бросайте мусор в урны! — вопил он что было силы.
Но никто не обращал на него ни малейшего внимания. Люди прогуливались рука об руку, сорили где попало, фланировали по лужайкам с надписью «По газонам не ходить» и совершенно не соблюдали никаких правил.
Полисмен с важностью прохаживался туда-сюда, помахивая дубинкой, и вид у него был такой, словно он хозяин всей земли и земля должна быть этому рада.
Дети раскачивались на качелях, покрикивая, словно вечерние ласточки.
А ласточки распевали свои песни так громко, что совершенно заглушали свисток сторожа.
Адмирал и миссис Бум дышали свежим воздухом на главной аллее, угощаясь арахисом из одного пакета и отмечая свой путь скорлупками.
По морям, по волнам,
Нынче здесь, завтра там, —
пел адмирал, не обращая ни малейшего внимания на строгую табличку: «Уличным музыкантам вход воспрещён».
В розарии высокий человек в крикетной кепке, которая явно была ему маловата, макал носовой платок в фонтан и прикладывал его к обгоревшему лбу.
У озера пожилой джентльмен в треуголке из сложенной газеты вертел головой по сторонам, принюхиваясь, словно охотничья собака.
— Ау-у, Профессор! — окликнула его мисс Ларк. Она мчалась по газонам, волоча за собой двух упирающихся псов.
В честь Иванова дня мисс Ларк повязала своим питомцам по бантику: Варфоломею розовый, Эдуарду[1] — голубой, и собаки готовы были провалиться сквозь землю от стыда. «Что подумают люди?! — спрашивали они себя. — Нас примут за пуделей!»
— Профессор, я ждала вас. Вы, должно быть, сбились с пути.
— Все пути куда-нибудь приводят. Собьёшься с одного — прибьёшься к другому. И потом, ведь вы нашли меня, дорогая мисс Парк. Увы! — Тут Профессор энергично обмахнулся шляпой. — Пустыня Сахара в это время года э-э-э… жарковата…
— Вы не в Сахаре профессор, а в парке. А меня зовут мисс Люсинда Ларк. Разве вы не помните? Я пригласила вас на ужин.
— Ну разумеется! Клубничный проспект. Надеюсь, там прохладнее. Какие у вас милые… гм… пудели.
Эдуард и Варфоломей опустили головы. Сбылись их худшие опасения.
— Да нет же, профессор! Я живу в Вишнёвом переулке. Не будьте же таким рассеянным. Ах, вот и вы! — защебетала она, завидев вдалеке чету Бумов. — Прогуливаетесь? Не правда ли, прекрасный вечер?
— …С якоря снялся моряк молодой, — пропел адмирал. — Много ветров отшумит над волнами, прежде чем Джек возвратится домой. Верно, юнга?
— Да, милый, — отозвалась миссис Бум, — только, может быть, подождём до завтра? Биннакль сегодня готовит запеканку из мяса с картофелем. И яблочный пирог на десерт.
— Запеканку! Нет, это я пропустить не могу. Матрос, отдать якоря! Подождём утреннего прилива.
— Да, милый, — согласилась миссис Бум, хотя отлично знала, что никакого утреннего прилива не будет. И ещё она знала, что её супруг и повелитель не очень-то жаждет снова выйти в море: на корабле ужасно качает, а от качки адмирала тошнит.
— Соблюдайте правила! Не ходите по газонам!
Мимо пробежал сторож, свистя в свисток.
— Стоп, машина! Свистать всех наверх! — Адмирал поймал сторожа за рукав. — На тебе моя шляпа, шкипер. Я выиграл её в честном бою у берегов Мадагаскара. Помнишь, юнга? — обратился он к своей спутнице.
— Как скажешь, дорогой, — отозвалась миссис Бум, давно усвоившая, что соглашаться легче, чем спорить, хотя, разумеется, ей было известно, что пиратская шляпа принадлежит Биннаклю, отставному пирату, содержавшему дом-корабль адмирала Бума в корабельном порядке; кроме того, ни она, ни адмирал в глаза не видали Мадагаскара.
— А я-то думал, что потерял свой череп с костями! Где ты нашёл мою шляпу, акулий сын?
— Она некоторым образом упала с неба. — Сторож неловко переступил с ноги на ногу. — Я надел её, так сказать, по ошибке — у меня и в мыслях не было ничего дурного, сэр.
— Что за чушь! Не пудри мне мозги! Пиратские шляпы не падают с неба! Отдай её миссис Бум. Она всегда переносит тяжести, пока я высматриваю в подзорную трубу землю. — И адмирал поднёс к глазам свою подзорную трубу.
— Но чем же мне прикрыть голову? — спросил парковый сторож.
— Отправляйся в море, друг мой, и тебе выдадут фуражку. Белую, с золотыми буквами. Я не могу отдать тебе свою пиратскую шляпу — она мне самому нужна. Потому что мне плыть далеко — хей-хо — по широкой Миссури.
И адмирал, распевая во всё горло, удалился, прихватив с собой жену и пиратскую шляпу. Парковый сторож тревожно огляделся по сторонам. А вдруг сейчас из-за куста покажется сам Лорд-мэр, а он, Смит, стоит тут с непокрытой головой? Страшно подумать, что тогда будет! Хоть бы этот длинный день поскорей закончился, хоть бы все эти люди, которые прохаживаются тут рука об руку, ушли наконец домой ужинать! Тогда можно было бы Запереть ворота парка, раствориться в сумерках — и никто не заметил бы, что он без шляпы. Скорей бы солнце село.
Но солнце всё медлило. И никто не уходил домой. Наоборот, люди разворачивали свёртки, доставали из них бутерброды и пирожные, а бумагу бросали прямо на траву.
Ведут себя так, словно они здесь хозяева! — возмущённо сказал сторож, который считал, что хозяин здесь он.
Новые и новые пары входили в главные ворота, выбирали воздушные шарики, покупали у мороженщика мороженое. Они держались за руки и отбрасывали длинные тени на парковые дорожки.
И тут у входа в парк возникла тень, предваряющая появление целой процессии — коляски, набитой игрушками и детьми, по одну сторону от которой шла девочка с корзинкой, а по другую — мальчик в матросском костюмчике с авоськой.
И корзинка, и авоська были наполнены провиантом, словно дети собрались в долгую экспедицию. Сзади, толкая коляску, шествовала прямая фигура: румяные шоки, яркие синие глаза, вздёрнутый нос. Увы, всё это было хорошо знакомо сторожу.
— Только не это! — простонал он. — Только не сегодня! Зачем, скажите на милость, они идут в парк, когда им уже пора домой?
Он пересёк лужайку и приблизился к живописной группе.
— Поздненько сегодня, а? — спросил сторож, стараясь по возможности казаться дружелюбным.
Будь он собакой, непременно вильнул бы хвостом.
— Что именно? — спросила Мэри Поппинс, глядя сквозь сторожа, будто он стеклянный.
Тот заметно смешался.
— Ну, я хотел сказать, что всё у вас сегодня задом наперёд…
Синие глаза сделались стальными. Она явно была оскорблена.
— Вы обвиняете меня, воспитанную, респектабельную особу, в том, что я иду задом наперёд?!
— Нет, конечно, я не говорю, что вы идёте задом наперёд… Нет, пятиться как рак — это не про вас.
Парковый сторож так запутался, что теперь ему казалось, что он сам движете# задом наперёд.
— Но сейчас ведь уже поздно, вечер уже, вы в это время обычно домой идёте — чай там, всякое такое… А скоро и спать пора. И вдруг вы тут как тут, будто в путешествие собрались… — Сторож с подозрением рассматривал сетку и корзинку. — Во всеоружии, так сказать.
— Ну да, так и есть! Мы идём на вечерний пикник! — Джейн указала на корзинку. — Здесь уйма всякой всячины. Никогда не знаешь: вдруг будут гости! Так говорит Мэри Поппинс.
— И мы здесь останемся надолго-надолго, — подхватил Майкл, размахивая авоськой.
— Вечерний пикник! — ужаснулся сторож.
Он в жизни не слышал ничего подобного. «Может, это даже запрещено», — подумал он. Он мысленно перебрал весь список правил и не удержался, чтобы не сказать вслух:
— Соблюдайте правила! Мусор следует складывать в специально предназначенные для этого контейнеры. Нельзя оставлять яйца на траве….
— Мы что, кукушки, чтобы разбрасывать яйца по всему парку? — фыркнула Мэри Поппинс.
— Я имел в виду крутые яйца, — пояснил сторож. — Пикников без яиц не бывает. И куда вы направляетесь, интересно?
Он считал, что, если пикник устраивают в его парке, он имеет право знать, где именно.
— Мы идём… — начала Джейн.
— Довольно, Джейн, — сурово оборвала Мэри Поппинс. — Не стоит фамильярничать с незнакомцами.
— Это я-то незнакомец? — Парковый сторож уставился на них в возмущении. — Я здесь каждый день, и по воскресеньям тоже! Вы меня отлично знаете: я парковый сторож.
— Тогда почему вы не в фуражке? — спросила она, толкая коляску с такой яростью, что сторож едва успел отпрыгнуть, а не то ему бы переехало ногу.
— Посторонитесь, будьте любезны, — процедила Мэри Поппинс. И маленькая кавалькада решительно двинулась вперёд.
Парковый сторож глядел им вслед, пока подол нового цветастого платья не скрылся за рододендронами.
— Фамильярничать! — проворчал он. — Фу-ты ну-ты! Кем она себя возомнила?
Поблизости не было никого, кто мог бы ответить на этот вопрос, и сторож лишь махнул рукой. Воображала — вот кто она такая. И посмотреть-то не на что. Да пусть идёт куда хочет. По главной аллее можно было дойти до самых разных мест — до Зоопарка, до собора Святого Павла, даже до реки. Не может же он патрулировать весь Лондон! Его дело — следить за порядком в парке. Итак, готовый дать отпор любому нарушению, сторож воинственно огляделся.
— Эй, вы! — закричал он, обращаясь к высокому человеку, который только что ополоснул лицо в фонтане и теперь нюхал розу — и сорвал её! — В парке запрещено рвать цветы! Не забывайте правила!
— Едва ли я могу их забыть, — отозвался высокий человек. — Учитывая, что я сам их придумал.
— Ха-ха! Вы их придумали! Очень смешно! — Парковый сторож саркастически рассмеялся.
— Да, пожалуй, некоторые из них довольно смешные, — согласился незнакомец. — Я сам иногда не могу удержаться от смеха. Но разве вы забыли: завтра Иванов день! Никто в такой вечер не соблюдает правила. А мне их и вовсе соблюдать не обязательно.
— Вот как? И кем же вы себя вообразили?
— Я не воображаю, а знаю наверняка. Такие вещи, знаете ли, не забываются. Я Премьер-министр.
Парковый сторож от души расхохотался:
— В этой-то дурацкой шапочке? Премьер-министры носят чёрные цилиндры и брюки в полоску.
— Я играл в крикет. Я знаю, что кепка мне мала. Но нельзя же махать битой в цилиндре! И уж тем более подавать мячи.
— Ну да, ну да. А теперь, наигравшись в крикет, вы, конечно, отправитесь с визитом к королю? — съязвил сторож.
— Именно. Как раз когда я уходил из дома, пришло важное письмо из дворца. Куда я его подевал? Чёрт бы побрал эти куцые карманчики! Не тут. И не тут. Неужели потерял? A-а, вспомнил!
Он сорвал с головы злополучную кепку, извлёк из неё конверт с большой золотой печатью в виде короны.
— «Дорогой Премьер-министр, — прочёл он вслух. — Если вам больше нечего делать, приходите ко мне на обед. Омары, трюфели, сардины на тосте. Я собираюсь придумать несколько новых законов и хочу с вами поболтать». Вот! Я же вам говорил! Нет человеку покоя — и это в такой вечер! Я всегда готов поболтать, это моя работа, но я терпеть не могу омаров! У меня от них несварение желудка. Но придётся идти, ничего не попишешь! Правила, конечно, можно нарушать, но законы — совсем другое дело. И потом, — добавил он внезапно, — вам-то до этого какое дело? Какой-то проходимец читает нотации мне — мне! — что, видите ли, нельзя рвать розы! Это не касается никого, кроме паркового сторожа.
— Но я и есть парковый сторож! — сказал сторож, содрогаясь с ног до головы при виде августейшего письма.
Он совершил ужасную ошибку и трепетал при мысли о последствиях.
Премьер-министр поднял монокль, решительно вставил его в глаз и принялся рассматривать собеседника.
— Я потрясён, — сказал он наконец. — Я шокирован. Я скандализован. Государственный служащий в общественном месте одет не по форме! Я крайне вами недоволен. И что же, скажите на милость, вы сделали со своим головным убором?
— Я… я уронил его в урну.
— В урну! К апельсиновой кожуре! Совет графства назначил вас на эту должность — и вы пренебрегаете своей униформой настолько, что швыряете её в… Невероятно! Так дальше продолжаться не может. Страна на краю пропасти! Я лично поговорю с Лорд-мэром.
— О, прошу вас, ваша честь, это произошло случайно. Я… отвлёкся. Завтра я перерою весь мусор и отыщу её. Прошу вас, ваша милость, не нужно жаловаться Лорд-мэру! Подумайте о моей старушке-матери!
— Вы сами должны были о ней подумать. Парковым сторожам платят, чтобы они думали. И не отвлекались. И не допускали случайностей. Но сегодня, так и быть, я вас прощу. В конце концов, Иванов день только раз в году. При условии… — Премьер-министр взглянул на часы. — О боже мой, я опаздываю! Мне некогда придумывать условия. Придётся вам самому их придумать — я бегу домой переодеть брюки.
Он наклонился и поднял свою биту.
— Вы женаты? — спросил он вдруг, взглянув на сторожа.
— Нет, милорд. Ваше Премьер-министрство… нет.
— И я нет. И это очень жаль. Я, конечно, не о себе пекусь. Но ведь кто-то, наверное, мечтает обо мне — кладёт букетик под подушку: бодреник, лаванда, луговой чай… Надеется, бедняжка. И так и не находит меня… Увы, увы, какое разочарование! Сегодня особенная ночь, сами знаете.
И он удалился, помахивая битой и розой, в нелепых белых штанах, коротковатых, будто они сели от стирки.
Парковый сторож ничего не понимал. Кто бедняжка и почему? Что за ночь такая сегодня и что в ней особенного? И отчего все как с цепи сорвались — нарушают правила, ведут себя в парке так, словно это их собственный задний двор? И кто это там пятится, как рак, у главных ворот, спотыкаясь на каждом шагу?
Это была Элин из Дома Номер Семнадцать по Вишнёвому переулку — она, двигаясь, как сомнамбула, с закрытыми глазами, вытянув руки вперёд, задом наперёд шла прямо по свежеподстриженному газону — сторож сам косил его только сегодня утром.
Сторож приготовился к бою. Он не станет стоять в стороне и смотреть, как правила не просто нарушают, но, можно сказать, попирают ногами. В фуражке или без, но этого он не допустит. Взгляд его упал на предмет, лежащий на земле у фонтана. Крикетная кепка Премьер-министра, забытая, видимо, в спешке, ведь министру нужно было ещё переодеть брюки. Парковый сторож радостно схватил её — по крайней мере, никто не скажет, что он ходит с непокрытой головой.