Чуть задохнувшись от острого запаха духов, Владик пообещал быть послушным.
И лишь когда они трое — мама, отец и сестра — уже стояли на почти пустом перроне, отгороженные толстым стеклом окна, и что-то говорили им, а Владик не мог ничего расслышать, лишь тогда он ощутил боль разлуки. Приподняв руку, Таня помахала ему тонкими пальцами. Лицо у нее было грустное, и Владик почему-то вспомнил рассказ сестры о том, как в сквере ее напугали пятна крови. Но стоило вагону тронуться, уплыло мамино лицо с платочком, прижатым к глазам, отодвинулось желтое здание вокзала, и минутная грусть Владика растаяла, как щепотка соли в воде.
— Я вижу, тебе на верхнюю полку хочется? — спросила тетя Нина.
Как она догадалась? Владик обрадованно кивнул.
— А не загремишь оттуда?
— Я же не маленький!
— И я так думаю. Если хочешь, залезай сейчас на верхотуру. Посмотришь пока, а то скоро стемнеет.
И правда, даль уже помутилась, а когда к полотну дороги близко подступала стена леса, то в уютной комнатке купе становилось почти темно, и Владика, который наволновался за день, тянуло ко сну.
Тетя Нина, хотя и согласилась с Владиком, что он не маленький, все же с обеих сторон далеко под матрац подсунула широкую простыню.
— Видишь, какое гнездышко получилось. Закрывай глаза, хороший сон желаю тебе увидеть. Завтра будем дома.
«Драться умеешь?»
И ночью ехали, и утром ехали. И днем быстрой зеленой змейкой поезд мчался мимо рощ и лугов, громыхая на мостах, пересекал реки, бежал вдоль бесконечных, как море, желтых полей пшеницы, на которых черными жуками уже ползали первые комбайны.
В три часа тетя Нина сказала, что пора собираться.
— У нас не столица, поезд стоит всего две минуты.
Действительно, не столица. Вокзал, если его можно назвать таким громким именем, был совсем небольшой, голубенький, и величавые серебристые тополя, стоявшие под солнцем, смотрели на него со своего великаньего роста, как на ребенка.
Впрочем, не вокзал интересовал Владика, проворно соскочившего с высокой подножки на землю. Он смотрел в сторону передних вагонов. Туда же смотрела и тетя Нина.
— Ну, где там мой отряд? — не без волнения сказала она.
Желающих выходить на этой маленькой станции почти не было, и потому в следующую минуту тетя Нина воскликнула:
— Конечно, у второго вагона стоят! Идем! У Наташи глаза на мокром месте. Даром что рыбачка.
Владик взял свою сумку, еще и тяжелый портфель тети Нины подхватил, но та вдруг замахала рукой, счастливо засмеялась:
— Бегут, бегут! Стой… Впереди-то, видишь, в футболке — Егорка!
Тетя Нина не ошиблась, сказав про отряд. Следом за сыном бежали еще двое мальчишек, и рядом, нисколько не отставая, неслась девчонка в ярком васильковом платье. Только косы метались по сторонам.
— Егоркины друзья — Толик и Сережа, — пояснила тетя Нина. — А Наташа-то молодец! Что значит девочка, цветов нарвала.
Подбежал Егорка, обнял мать. Раз пять поцеловала его тетя Нина, может, и еще поцеловала бы — до того рада была встрече, но Егорку уже отталкивала Наташа. Наконец дорвалась. Она буквально повисла на матери. Точно: глаза у нее были на мокром месте, по щекам отважной рыбачки текли слезы.
— Здравствуйте, тетя Нина! — разом сказали Толик и Сережа.
Егорка тем временем с интересом оглядывал крепенького, опрятно одетого мальчишку. Вроде вместе приехали. Значит, это…
— Ты — кто? — спросил Егорка.
— Владика не признал! — улыбнулась тетя Нина. — Знакомьтесь!
Егорка больно стиснул пальцы Владика.
— Бег, прыжки, борьба, шахматы?
— Чего? — не понял Владик. — A-а, каким видом спорта занимаюсь? И бегаю, и прыгаю. В футбол играю.
— Подходяще, — сказал Егорка.
Пока происходил этот короткий разговор, пока знакомились с Владиком Толик и Сережа, Наташа успела отдать матери цветы, вытерла слезы, а косу с пышным белым бантом, длинную, туго заплетенную, искрившуюся на солнце красивую косу, она легким движением руки переместила со спины на грудь.
— Очень рада, — чуть-чуть присела Наташа и протянула гостю мягкую белую ладошку.
Возможно, Владик и обратил бы внимание на красивую Наташину косу с белым бантом, но он посмотрел на ее шелковый пионерский галстук — будто на торжественный сбор дружины явилась — и вдруг подумал: «А почему они все в галстуках? Сейчас же каникулы…»
До поселка ходил автобус. Но ждать его не стали: велик ли путь, два километра!
— Соскучилась, будто год не была дома! — сказала тетя Нина и сняла туфли. — Хорошо-то как! Земля теплая.
И Наташа с удовольствием бы пошлепала босиком, но ей не хотелось снимать свои красные босоножки. Всего третий раз надела.
Владик шел налегке. Его сумку нес Егор. Встречавшие отобрали вещи и у тети Нины. Она шла, размахивая туфлями, с удовольствием нюхала Наташин букет цветов, спрашивала о доме, улыбалась. Владику было немножко обидно, что она уже не смотрит на него, не разговаривает. То ли дело в вагоне: говорила только с ним, шутила, заботилась — то чаю предложит, то пирожок. И тетя Нина словно услышала его мысли.
— Владик, Владик! — обернулась она к нему. — А вон и озеро показалось. Видишь голубое какое? Искрится.
Справа, за березовой рощей, открывался широкий синий простор воды.
— Красиво, — сказал Владик. — Как Черное море.
— А ты помнишь это озеро? — спросила тетя Нина. — Боже мой! Егорка, да он совершенно ничего не помнит!
— Почему, — возразил Владик. — Я вас помню. И шоколадные колбаски помню. Вкусные.
— Как-нибудь сделаю, — пообещала тетя Нина.
— Вчера щит повалили, — поглядев на озеро, сумрачно проговорил Егорка. — Злые, как хунта.
— Все воюете?.. Вот какой он у меня воин, — снова обернулась тетя Нина к Владику. — Отдыхать бы спокойно, на то и каникулы, а они воюют.
Владик не совсем понял: осуждает она ребят или, наоборот, гордится. Пожалуй, все-таки гордится.
— А что это за щит? — спросил Владик.
— Природу охраняют, — объяснила тетя Нина. — Воду чтобы в озере не грязнили.
— Неправильно на щитах мы пишем, — вмешалась в разговор Наташа. — Надо не так писать. Мы с папой придумываем.
— Ты не устал? — спросил Владик у Егорки. Ему было совестно, что тот так долго несет его увесистую сумку. — Давай я теперь.
— Сколько правой жмешь?
— Не знаю. Не пробовал, — ответил Владик.
— Килограммов… тридцать пять. — Егорка оценивающим взглядом окинул невысокую фигуру Владика. — А я — сорок шесть.
Это означало, что сумку Владик не получит. Егорка лишь сменил руку — нелегкая все же сумка.
— А драться умеешь?
— С кем драться?
— Есть такие… — Егорка не захотел вдаваться в подробности. — Толик, — обратился он к худощавому, с золотистыми, как подсолнух, волосами, — теперь сил в нашем отряде прибавилось.
— Что у вас за отряд? — снова поинтересовался Владик. — Не свободных пиратов?
— Каких еще пиратов? Обыкновенный отряд.
— Пионерский?
— Ну, пионерский, — не стал возражать Егорка. — Конечно. Ты ведь тоже пионер?
— Еще в третьем классе принимали, — сказал Владик. — А почему вы все в галстуках? Сейчас каникулы.
— Хотим — и носим! — словно сердясь, ответил Егорка.
Наташа с укором покосилась на брата и спросила Владика:
— У тебя пятерки есть?
— Есть.
— По каким предметам?
— У меня все пятерки, — сказал Владик.
— Теперь сам неси. — Егорка опустил сумку на землю. — Тяжелая. Кирпич, что ли, положил?
— Дайте мне, — обернулась тетя Нина.
— Э, э! — категорически запротестовал Егорка. — Такой номер не пройдет! У нас четверо мужчин. Справимся.
— Вообще-то, конечно, — легко согласилась тетя Нина. — Такие богатыри!
Худенький, золотоволосый «богатырь» Толик улыбнулся:
— Я сегодня десять минут делал зарядку.
— Мужчины! Богатыри! — засмеялась тетя Нина. — Пожалуй, приготовлю вам сегодня колбаску. Шоколадную, с орехами.
— Вместе будем готовить! Вместе! — запрыгала от радости Наташа.
— Тогда прибавим шагу! — проговорил Егорка и отобрал у Толика тяжелый портфель матери.
Дядя Ваня
Когда с главной улицы, вдоль которой тянулась шоссейная дорога, свернули в проулок, тогда Владик окончательно понял, как смешон был его недавний вопрос о трамвае. В глаза сразу же бросилась рыжая собака: горячась от солнца, она дремала в тени лопухов, росших у забора. Чуть дальше, на травяном островке, ватными комочками пестрело суетливое цыплячье семейство во главе с еще более рыжей, чем собака, курицей.
Дорога в проулке была немощеная. Вероятно, детище двадцатого века — автомобиль — ещё не стал здесь полным хозяином. Однако следы его уже виделись всюду — и отпечатки шин на укатанной колее, и широкие ворота гаражей, то у дома с решетчатой оградой, то у дома с голубым забором.
А вот и само оно — лакированное чудо цивилизации. Из голубых ворот дома, зеленую крышу которого венчала высокая телевизионная антенна, выехала дымчатого цвета «Лада». За рулем ее сидел грузный, словно отлитый из бетона, с насупленным лицом мужчина.
Все посторонились, и машина, покачиваясь, важно проехала мимо.
— Витькин отец! — испуганным шепотом сказал Толик. — Чего ему здесь надо?
— От Федорина, — сказал Егорка. — Не знаешь, что ли! Приятели! Вместе ездят в город клубнику продавать. У них самая лучшая клубника. Чуть не с куриное яйцо ягода.
— Ах, глупая! — смотря вслед удалявшейся машине, пожалела Наташа. — Надо было встать вот так, — она расставила ноги, а руки вытянула в стороны.
— Это зачем такой цирк? — спросил Егорка.
— Чтобы машину остановил.
— А дальше?
— Чтобы Витьке своему сказал — пусть руки не распускает!
— Не знаешь ты его отца. Он бы и машину не остановил. Через тебя переехал бы.
От изумления серпики Наташиных бровей чуть распрямились.
— Переехал бы? Через меня? А какое имеет право?
— Ты, Егорка, в самом деле что-то не то сочиняешь, — сказала Нина Михайловна. — Кирюшина я хорошо знаю. У нас в заготовительном цехе он работает. Механиком. Специалист Василий Степанович отменный. Рационализатор, в цехком избран. Даже портрет его на Доске почета висит.
— Тетя Нина, а так тоже бывает, — словно конфузясь, проговорил почти все время молчавший до этого высокий, с коротким ежиком волос на голове Сережка. — Я рассказ читал: один тоже, на работе самый-самый передовик, премию получал, а дома дети и жена от него по соседям прятались.
— Видишь, — наставительно, как взрослый, сказал Егорка матери. — Может, и Кирюшин такой. А про Витьку своего, — посмотрев на сестру, добавил он, — это уж точно: и разговаривать бы не стал. Разбирайтесь, мол, сами.
Владик из этого разговора мало чего понял — что к чему, но расспрашивать было поздно.
— А вот и наша радуга, — сказала тетя Нина и подошла к калитке. Доски калитки были выкрашены в разные цвета: красный, синий, зеленый.
Владик очутился в небольшом дворике, где перед окнами дома росло много цветов, и лишь теперь, в эту минуту, со страхом подумал, что сейчас увидит дядю Ваню. Вспомнились слова матери: «Полный инвалид. Только и осталось, что название — человек».
Возле желтенького крыльца с, тремя ступеньками их встретила бабушка — мать дяди Вани. Была она седая и выглядела совсем старой, может быть, еще и потому, что один глаз ее был прикрыт, будто спал.
— А я все жду, да жду, — бойкой скороговоркой сказала она, — да все в окошко поглядываю. Вот и проглядела, одним-то глазом.
Тетя Нина обняла ее, быстро спросила:
— Ваня как?
— Слава богу. Ждет. Побрился.
Тетя Нина взбежала по ступенькам и скрылась за дверью. Даже про Владика ничего не сказала. Положение поправила Наташа:
— Баба Катя, а это — Владик. К нам приехал. Посмотри, какой он красивый.
Владик смутился. Он нередко слышал про себя: умник, прилежный, послушный. Но чтоб девчонка красивым его назвала…
Поддакивать внучке бабушка не стала. Зато рост нежданного дорогого гостя умилил ее:
— А какой был махонький! Вот на эти самые ступеньки руками помогал себе взбираться.
— А здесь, гляди, родинка у него, — чуть не касаясь пальцем щеки Владика, сообщила Наташа.
Егорка поморщился:
— Указку возьми — это у него глаз, это рот! — И он поднялся на крыльцо. — Идем, с отцом поздороваешься.
Иван Петрович лежал на кровати. Лицо и руки у него были очень худые. Но Владик не худобе поразился, а тому, что не увидел черных, густых усов. А вот глазам Ивана Петровича не удивиться было трудно — они смотрели весело и зорко.
— Ну и ну! — смешно оттопырив губы, протянул Иван Петрович. — Парень-то — Добрыня Никитич! В перспективе, понятное дело.
Нина Михайловна, сидевшая тут же на кровати, добавила:
— И заметь, Ваня: сплошной отличник. Питается, в основном, клубникой, рисовой кашей и книжками. Это и тебя, Егорка, касается: «Детей капитана Гранта» Владик за два дня проглотил.
— Вот такущую? — не поверил Егорка. — Страниц на шестьсот?
— Шестьсот семьдесят одна, — уточнил Владик.
— Нет-нет! — Егорка отчаянно замахал руками. — Клубнику глотать — пожалуйста! А «Детей капитана» не хочу.
Шутка в этом доме, как видно, была в большом ходу. Смеялась тетя Нина. И лежавший Иван Петрович в улыбке показал весь ряд белых зубов. А пышные банты на тугих косах развеселившейся Наташи порхали, как бабочки.
И Владику вдруг почудилось: дядя Ваня сейчас встанет и пойдет по комнате.
Голосование
Как знать, возможно, Нина Михайловна и не вспомнила бы о своем обещании приготовить шоколадную колбаску с орехами, но об этом помнила Наташа. Передник с кружевами и кармашками, который она надела на васильковое платье, видимо, очень нравился ей. Готовили колбаску на кухне, но все же Наташа несколько раз появилась в комнате, где четверо ребят сидели возле кровати Ивана Петровича.
В очередной раз забежав в комнату, она сказала:
— Мальчики! Нужна рабочая сила.
Но поскольку ни брат, ни длинный Сережка, ни даже Владик, занятые разговором, и головы не повернули, то на призыв молодой хозяйки откликнулся лишь Толик.
В дверях Наташа чуть задержалась: может, и Владик все же проявит интерес к кулинарным делам? Нет, разговором увлекся…
Вся обязанность «рабочей силы» состояла в том, чтобы помолоть на ручной мельнице орехи. Ну и работа — три минуты покрутить ручку жестяной мельницы, похожей на мясорубку! Это мясо крутить — мужская работа. Какие-нибудь жилы попадутся — такую силу приложить надо, что стол от пола отрывается. А тут и кошка могла бы покрутить, если научить ее.
Но Толика нисколько не смущало, что ему поручена такая несерьезная работа.
Покончив с орехами, он отвернул мельницу и, хотя Наташа не просила об этом, разобрал на части, вычистил все и снова собрал.
— А что еще делать? — Толик несмело улыбнулся.
— Спасибо. Сейчас ты мне пока не нужен… Но можешь посидеть здесь, — разрешила молодая хозяйка. — Посиди.
— Наташ, ты ведешь себя как наследная принцесса, — сказала тетя Нина. — Может, Толику к ребятам хочется пойти.
— Но мне надо что-то спросить у него. Садись, Толик.
Распоряжения «наследной принцессы» для Толика, как видно, не были в тягость. Он охотно оседлал трехногую табуретку.
— Спросить хотела? О чем?
— У меня руки в муке, — сказала Наташа. — Подвяжи, пожалуйста, на спине косу.
Тут Толик растерялся:
— Как ее подвязать?
— Ну, конечно, не морским узлом! Просто подвяжи, чтобы не мешала.
На это нехитрое дело Толику понадобилась целая минута.
— Бантиком завязываешь? — не поворачивая головы, поинтересовалась Наташа.
— Готово, — довольный, что она не видит, как он покраснел, сказал Толик. А что, разве он виноват? Те, у кого рыжие волосы, быстрее краснеют. — Так о чем хотела спросить?
— Я? Спросить?.. Не помню. Ах, да. Тебя Витька когда в последний раз колотил?