Но сегодня на уроке за задним столом сидела Валентина Игнатьевна и Танечка смогла наконец показать, на что она способна.
Мы проходим Пушкина, про «и жало мудрое змеи в уста замершие мои вложил десницею кровавой».
— В этом стихотворении много устаревших слов, — сказала Танечка. — Например, «уста» и «десница». Кто сможет объяснить, что они означают?
Танечка посмотрела на нас, но все, естественно, молчали — мы же не в пятом классе, чтобы тянуть руки и подпрыгивать от нетерпения.
— Никто не знает? — удивляется Танечка и заглядывает в журнал. — Родина?
Оксана встаёт, смотрит лениво в окно и только потом дотрагивается пальцем до губ:
— Ну губы!
— А «десница»?
Этого Оксана не знает, и Валентина Игнатьевна за задним столом недовольно качает головой.
Может быть, Танечка подумала, что это её осуждает Валентина Игнатьевна, — за то, что она нам плохо объяснила? Во всяком случае, практикантка вызвала Родину к доске и велела ей написать эти и другие устаревшие слова и их значения.
— Лоб, — сказала Танечка, — раньше как называли? Правильно, чело! Щёки — ланиты, губы — уста, нос… — Танечка задумалась.
— Рубильник!!! — крикнул с третьей парты Толя Родионов, и всем — даже Валентине Игнатьевне и Танечке — стало очень смешно. Правда, есть опасение, что к Родионову прилипнёт теперь этот «рубильник» намертво!
Домой я шла одна, без Аси, потому что у ворот школы Асю поджидал парень в джинсовой куртке с меховым воротником — наверное, это и есть Андрей. А дома меня встретил папа! Обычно он приезжает в субботу, а сегодня — только среда, но папа сказал, что у него на работе отгул, вот он и решил махнуть к нам. За обедом папа рассказывал про Антошку — какой он забавный и умный, сколько он весит и какой у него рост в сантиметрах — как будто мне интересно! Папа привёз целую кипу Антошкиных фотографий. Я посмотрела, чтобы не обидеть папу: ну ребёнок и ребёнок — ничего особенного!
А когда папа сказал, как всегда: «Ну что, Лёка? Пойдём по нашим местам?», мне почему-то не захотелось, и я придумала, что у меня болит голова.
Бабушка тут же достала градусник, но я сказала, что мне нужно просто полежать, и ушла в свою комнату. Там я залезла на подоконник, задёрнула шторы и стала думать о том, что, кроме бабушки, у меня теперь никого не осталось на свете. Для Аси я давно уже не самая лучшая подруга, а просто одна из знакомых, и стоит появиться на горизонте какому-нибудь парню, как она тут же бросает меня одну. А у папы теперь есть Антошка…
— Кажется, кто-то на нас обиделся… — папа раздвигает шторы и берёт мою тетрадку. — Можно?
Папа читает про себя стихотворение, а я смотрю в окно. Ну и пусть! Пусть все как хотят!.. И пусть папа уезжает к своему Антошке, раз так!..
— Ну вот что! — говорит папа и хватает меня в охапку, как маленькую. — Давно пора тебе переезжать в Нижний! Пойдёшь в хорошую школу — в лицей или в английскую! Рано или поздно всё равно придётся тебе куда-нибудь поступать — ну не в Арзамасский же пед!
— А что пед? — вмешивается бабушка. — Сейчас к нам идут очень сильные абитуриенты! Даже с медалями! А дальше всё только от неё зависит: будет хорошо учиться — поступит в аспирантуру!
Но папа не слушает.
— Ну как, Лёка, поедешь? Тётя Наташа тебя очень любит, и тебе она нравится.
И вот тут случилось самое ужасное! Я не знаю, что на меня нашло… Я совсем так не думала, и я сразу же пожалела о своих словах, но было уже поздно. Я сощурила глаза и очень тихо сказала: «Вам с тётей Наташей нужна бесплатная няня для Антошки?»
* * *
Вечером я сидела в своей комнате, плотно закрыв дверь, и делала вид, что учу уроки. Бабушка несколько раз заглядывала ко мне и говорила, что ужин готов, но я только мотала головой. Папа ко мне не заглянул ни разу, хотя он и не уехал в свой Нижний. Всем было очень плохо, но у меня что-то в голове как заело, и я упрямо твердила про себя одно и то же: «Ну и пусть, раз они так…»
Наконец, часов в девять вечера, папа вошёл ко мне в комнату, обнял за плечи и внимательно посмотрел в глаза.
— Ты же знаешь, что это не так? — спросил он, и я кивнула и отвернулась к окну. И тогда папа сказал: — Это ты из-за Антошки? Ты, наверное, думаешь, что я теперь буду меньше тебя любить, так?
Я ничего не сказала, но в носу у меня защипало, как у маленькой.
— Так вот, — сказал папа. — Ты — моя самая любимая дочка, и так будет всегда, поняла? И — давай-ка, дружок, ужинать. Бабушка вот такие блины испекла! А насчёт переезда ты всё-таки подумай — не в этом году, так на следующий, договорились?
Радость в кармане
Весь март я прожила в состоянии радостного ожидания. Борис писал почти каждый день, а из меня просто сыпались стихи! Иногда мне казалось, что ещё немного — и полетят искры во все стороны!
Перед Восьмым марта папа прислал деньги на подарок и мы с бабушкой купили короткий светло-зелёный плащ, который нужно носить с джинсами. Ася сказала, что я в нём похожа на японку, и я решила, что это — комплимент. И ещё случилось одно неважное событие, даже не событие, а так… Я шла в этом плаще по улице, и два незнакомых парня обернулись и посмотрели мне вслед, хотя я шла одна, без Аси.
Над Арзамасом весь месяц висело огромное синее небо, какое бывает только ранней весной, но раньше я не видела, какое оно огромное. И ещё я заметила, что у деревьев в парке — синие тени…
У Аси тоже жизнь кипела ключом. В марте она умудрилась два раза поссориться с Андреем и три раза помириться.
— А почему три? — не поняла я. — Два раза поссорились — значит, и мирились два раза?
— Про третью ссору я совсем забыла, — беззаботно смеётся Ася. — А тут вдруг Андрей звонит и предлагает мириться! Я даже не сразу и поняла, о чём он.
Бабушка считает, что у Аси ещё не проснулась душа и что она просто играет в чувства. И ещё бабушка сказала, что скоро Ася встретит свою первую большую любовь… Моя бабушка в шутку говорит, что может предвидеть будущее. Я иногда в это верю, потому что у нас в роду когда-то очень давно была прапрабабушка-цыганка. Наверное, от неё у бабушки и у мамы такие густые вьющиеся волосы, которые у бабушки до сих пор не поседели.
В марте мы с Асей стали по утрам до школы бегать по парку, потому что Ася собирается участвовать в конкурсе красоты «Мисс Арзамас» и ей нужно сбросить 350 граммов. Я не знаю, на каких весах Ася всё так точно подсчитала и почему именно 350, а не 400 или 300. Я думаю, что Ася и так тоненькая, как модель, и выше меня на голову. За этот год она ещё больше вытянулась и похорошела, так что понятно, почему Андрей боится её потерять.
* * *
В тот четверг после школы я забежала домой переодеться и пообедать, а потом за мной зашла Ася, чтобы вместе идти на аэробику: Ася всерьёз готовится к конкурсу красоты, а я за неё болею.
Только что принесли почту, и я сразу заметила в ящике письмо от Бориса. Мне не хотелось читать его при Асе, и я засунула конверт в карман.
— Это от него? — спросила Ася, и я молча кивнула.
С трёх до четырёх я наблюдала, как Ася вместе с группой симпатичных девочек в ярких полосатых гетрах кружится и прыгает под музыку, и мне тоже захотелось заниматься аэробикой и носить такие гетры.
Конверт лежал в кармане, как маленькая радость, и я думала о том, как приду домой, зажгу настольную лампу и не спеша прочитаю письмо, а потом весь вечер буду писать ответ…
Письмо оказалось необычно коротким, всего несколько строчек.
Ой!.. А что же теперь будет?..
Впервые в этом письме Борис обращается ко мне на «ты» и впервые написал такие слова, от которых у меня мурашки по спине побежали.
«Потрясающе красивая… Думаю всё время…»
Но ведь… Но ведь это он не обо мне думает, а об Асе!..
В груди у меня что-то ёкнуло, и я минут пять сидела, уставившись на листок с письмом.
Ну вот и всё… Он меня увидит — и… Нет, он меня ни за что не увидит! Напишу, что… сломала руку или лучше ногу… Вообще умерла! Нет, умерла — не получится, потому что как же я напишу об этом? Может, просто не прийти?.. А ПОТОМ придумать что-нибудь… Что папа приехал и увёз в Нижний…
Всю пятницу я не знала, что мне делать, — и молча паниковала.
— Ты что, не слышишь? Я тебя уже два раза спрашиваю! — дёргает меня за рукав Ася. — Ты вообще сегодня какая-то странная…
После школы, когда мы проходили мимо фонтана напротив института, я вся сжалась и ссутулилась, как будто Борис мог меня увидеть и разоблачить прямо сейчас.
А вечером у меня созрел план…
* * *
— Ты что, с ума сошла? Ты это серьёзно?.. — Ася смотрит на меня как на ненормальную и крутит пальцем у виска. — Да ты соображаешь, что только запутаешь всё ещё больше?
Мы сидим с Асей в моей комнате, но не в папином кресле, а на диване, и Ася в третий раз перечитывает письмо. Кажется, она всерьёз расстроена.
— Ну скажи, зачем ты это сделала? На что ты, собственно, рассчитывала? — повторяет Ася, пожимая плечами. — Глупенькая, ты же сама симпатичная, а в последнее время в классе только и слышно: «Широкова да Широкова!..»
Я молчу, потому что понимаю, что то, о чём я прошу Асю, — действительно глупо. Ну встретится она с Борисом один раз вместо меня… А что потом?! Борис сразу же влюбится в Асю по уши и будет писать МНЕ о том, как он меня, то есть Асю, любит!..
— Я ещё написала ему, что уже в десятом…
— Это мелочь! — отмахивается Ася. — Про возраст все врут! Я тоже сначала Андрею сказала, что в десятом. А ты даже и не совсем соврала, потому что через два месяца ты как раз перейдёшь в десятый. Два месяца — подумаешь!
Но что же всё-таки делать?..
— Послушай! — встрепенулась Ася. — А может, рассказать всё тёте Вале? Всё-таки психологический педагог…
— Бабушке?! Да ты что!.. — машу я руками. — Она не поймёт и только расстроится! И скажет, что врать нехорошо.
Ася морщит лоб.
— Знаешь… — говорит она неуверенно. — Просто нужно всё по-честному рассказать.
— Кому? Борису?!
— Ну да.
— Нет-нет! Я боюсь!
— Ну, позвони ему и всё объясни. Ты знаешь его телефон?
Я мотаю головой:
— Я ему ни разу сама не звонила. И ЧТО Я ЕМУ СКАЖУ?
— Ну хочешь… Хочешь, я сама попробую ему всё объяснить? — предлагает Ася. — Ну, скажу, что — так получилось.
Ася привыкла, что ей всегда всё прощается за то, что она красивая, — стоит только смущённо улыбнуться, сделать удивлённое лицо и развести руками. Вот и сейчас ей кажется, что она на самом деле сумеет объяснить Борису, что ничего, собственно, не произошло…
* * *
В субботу в три часа я закрыла дверь в свою комнату, залезла с головой под одеяло и зажмурилась. Вот сейчас Ася подходит к фонтану… Борис видит её издалека и замирает от удивления, потому что настоящая Ася ещё красивее, чем на карточке…
* * *
Прошла неделя, потом — ещё одна…
Я подсчитала, что если письмо идёт до Нижнего два, ну — три дня, и если один день прибавить на всякие задержки, то я могу получить ответ в любой момент…
С Асей мы как-то отдалились, и из школы я часто возвращаюсь теперь одна. Так даже лучше — не нужно отвечать на вопросы или делать вид, что всё нормально.
В апреле снег в городе потемнел и съёжился, а вот в «Дубках» за оврагом ещё можно кататься на лыжах. На физкультуре нас водил туда Олег Иванович. Лыжня была видна, но лыжи не скользили и к ним прилипал мокрый снег. Я отошла в сторону и долго стояла среди звенящей тишины, опрокинутого неба и солнечного света.
Я совсем не думала о смысле жизни, да и зонта у меня в руках не было. Просто было грустно и очень тихо — не вокруг, а внутри… А когда я пришла домой, на столе у меня лежал тонкий конверт.
* * *
…А ещё раньше, через два дня после того как Ася вместо меня встретилась у фонтана с Борисом, было ещё одно письмо. Три страницы, исписанные мелким торопливым почерком, и там были такие слова, от которых у меня похолодело в груди! Такие письма получают раз в жизни, если вообще получают… Со страниц на меня летела нетерпеливая счастливая энергия, как солнечные брызги, от волшебных слов кружилась голова… и, может быть, это и есть любовь?
Под одним дождём
Я не показала письмо Асе. И ещё я твердо решила, что не пойду на встречу. Зачем?! Чтобы Борис сказал мне, какая я врунья?
…В половине четвёртого я стояла перед зеркалом в джинсах и новом плаще, в котором я похожа на японку.
— Ты куда собралась? — спросила бабушка. — А обедать?
— Я не хочу…
От нашего дома до технического института — минут десять пешком, но я вышла раньше: мне хотелось посмотреть на Бориса «со стороны», пока я для него — просто прохожая-невидимка. Я шла через парк и наслаждалась своим «инкогнито».