Огромный, выше отца и дяди Паши. Широкий в плечах, с огромной по грудь чёрной-пречёрной бородой. Такие же чёрные брови, из-под которых не видно глаз.
На голове большая шляпа. Она когда-то тоже была чёрная, а сейчас где-то серая, где-то рыжая, серая. Но с большими полями. Вся старая и бесформенная. Одет был этот страшный великан в старый брезентовый дождевик. На ногах стоптанные кирзовые сапоги, брюки с заплатами, прихваченные широкими стежками, заправлены в сапоги.
В руках у него как посох - большая. Толстая палка. Мужику почти по плечо.
Палка была много выше Славки.
Глаза у этого чудовища, когда развернул голову в сторону мальчишки, тоже были чёрные.
Руки были огромные. Широкие.
-- Что молчишь? Обомлел?
Славка, просто молча, смотрел на незнакомца, готовый в любой момент дать стрекача и удрать от него к родителям.
-- Что делаешь в мёртвом доме? Что искал?
Мужчина грозно смотрел на него.
От страха Славка начал волноваться. Сквозь спазм выдавил:
-- Н-н-ничего. П-п-п-просто смотрел.
-- Ты, что заикаешься?
-- Д-д-да!
-- Испугали?
"Ещё чего!" - подумал Славка. "Я - сын офицера! И ничего не боюсь!" "Ха! Три раза "ха"!
-- Н-н-нет! Я п-п-просто з-з-заикаюсь! Никто меня не п-п-пугал!
-- Ты с Дадоновыми приехал?
Славка просто кивнул головой. Этот страшный человек просто сковал его ужасом. Скорей бы к родителям уже!
-- Пошли! Нечего по заброшенным домам лазить. Не ровен час что-нибудь обвалится! Пошли!
Славка стоял.
-- Боишься?
Славка молчал.
-- Ладно. Я вперёд, а ты следом! Ты ничего не взял в доме?
Славка отрицательно помотал головой.
-- А хотел что-нибудь взять?
-- Д-д-да! Т-т-там часы на стенке. Ходики. Я их завёл. Но они не ходят. Сломаны.
-- Да. Часы. Такие часы уже не делают. Они когда тик-такают, так и на душе спокойно. Как будто в доме ещё одна живая душа. И говорит тебе, что всё в порядке. Ты не один. Понимаю, малец. Понимаю. Но ты их не взял?
-- Н-н-нет. Они сломаны.
-- Ну, и ладно. Пусть висят. Сломанные часы в мёртвом доме. Им там как раз и место.
Он покрутил головой, как будто ещё ища кого-то.
-- Пошли.
Он махнул палкой, показывая направление к дому дяди Паши. Славка на почтительном расстоянии держался от него, шёл следом, готовый в любой момент драпануть от этого страшного дядьки.
Рука в кармане, крепко держит алюминиевую коробочку.
Вот и дом дяди Паши.
Подошли к калитке. Отец с дядей Пашей на крыше приколачивают доски. Видно, что часть толи на крыше они уже заменили. Новая чёрным пятном чётко выделяется на фоне старой, серой, выгоревшей.
-- Бог в помощь - зычно сказал незнакомец.
Взрослые перестали колотить. Обернулись. Дядя Паша козырьком поднял ладонь над глазами, солнце светило ему в глаза.
-- А! Дед Епифан! Сейчас спущусь!
Славкин папа тоже стал спускаться следом.
Дядя Паша подошёл к калитке, отец следом.
-- Здравствуйте, дед Епифан!
Дядя Паша был почтителен. На фоне этого здоровяка он выглядел очень скромно.
-- Здравствуй, Павел! Крышу делаешь?
-- Делаю. Родовое гнездо. Нельзя бросать.
-- И это правильно. - дед Епифан кивнул своей большой головой.
-- Кто знает, может, на пенсию пойду, да, сюда и переберусь. Красота здесь. В городе такого не увидишь. Да и чисто здесь. Чистый воздух. Чистая вода. Да, и вам будет веселее.
-- Перебирайся. А то охотников до чужого добра тут много. И летом приезжают и зимой, чтобы поживиться чужим добром в домах. Чуть ушёл в тайгу, глядь, а птицы уже встревоженные кружат над деревней. Вот и возвращаешься, чтобы шугануть нечисть приезжую. Худой люд пошёл ноне. Вороватый. Работать не хотят, только бы чего утащить, что плохо лежит. Тут были умники, пытались дома разобрать, да, увезти. Еле отбил.
-- Тяжело было?
-- Да, нет! - дед Епифан пожал плечами. - Их четверо всего было. Я жердиной от них отбился, потом в машину загнал, чтобы убрались. А зимой этой завал из лесин соорудил. На снегоходах не пройдут, на машине не проедут. По бокам брёвна на противовесах поставил. Мимо на лыжах или в снегоступах не пройдёшь, тронешь ветку, а бревно сбоку прилетит. Не зашибёт насмерть, я осинку поставил, она лёгкая. Но зубы и рёбра помнёт. Вот, ежели, берёзку приспособить, да, заострить, то звериному обитателю пир будет. Но грех на душу брать не буду. - он широко перекрестился.
-- Рыба-то на пруду есть, дед?
-- Рыба есть. Много не бери.
-- Да, нет. Не больше ведра. Карасей.
-- Бери. - дед великодушно махнул рукой. - А на речке чего не хотите? Там и хариус есть.
-- Снасти взяли на медленную воду. Спокойно посидеть, да, пацана к рыбалке приучить. - дядя Паша кивнул на меня.
-- Так, это значит, ваш мальчишка?
-- Наш. Наш. Помогал ворота чинить, потом отправился осматривать окрестности. На крышу его брать побоялись.
-- А иду, смотрю, кто там под крыльцом Авдотьи шерудит. Вот и подошёл, поинтересовался. Понятно. А дочь твоя где?
-- В лагере летнем отдыхает.
-- Понятно. Я ей прполиса заготовил. Настойку сделал. Ты же говорил, что у неё горло слабое. Прополисом смазывайте - верное дело. И перги дам тоже. Для здоровья - пользительное средство будет. Ну. И просьба, Павел к тебе.
-- Говорите, дед Епифан.
-- Воска я приготовил. Отвезёшь в город, в церковь. Там немного. Около пуда будет. Не больше.
-- Конечно, отвезу. Ну, а я вам соли привёз, крупы.
-- Вот за заботу такую - поклон тебе. Никто уже из земляков не приезжает. Плохо. Ладно. Пойду я. Завтра принесу, что обещал. Ну и мёда прошлогоднего. И брусники с мёдом.
-- А вот за последнее - отдельное спасибо, дед Епифан! - дядя Паша встрепенулся.
-- Да. Мальчугану накажите, чтобы по мёртвым домам не лазил. Не ровен час придавит его. Дело такое... Брошенное. Дома будут мстить людям за то что их бросили. И не дело это...
Он махнул рукой, в которой был зажат посох. И пошёл обратно.
-- Славка, ты чего такой грязный? - отец подошёл к сыну.
-- Да, ладно, папа, сейчас умоюсь.
Славка быстро потёр щёки ладонями, как будто от этого лицо стало чище.
-- Я тебе дам сейчас "ладно"!
-- Дядя Паша, а кто это? - Славка махнул рукой в сторону удалявшегося великана.
-- Ведьмак это, Вячеслав, Ведьмак! - дядя Паша покачал головой. - Сколько я его помню, а всё такой же. Здоровый. Ни одного седого волоса. Только стал сутулится он.
-- Он? Сутулится?
-- Раньше он больше был. Откуда пришёл не знал никто. Пришёл и стал строить себе дом. На окраине. Почти в лесу. Обычно соседей просят о помощи. Этот сам. Сам валил лес для дома. Тщательно выбирал деревья. Сам добывал, сам шкурил - кору снимал, сам, на себе лесины вытаскивал из тайги. Сушил. Сам чашки рубил, сам сруб ставил. Никого ни о чем не просил. Людей сторонился. К себе никого не подпускал. А пока дом строил, то у бабки Авдотьи на постое был. Помогал по дому. Ремонтировал дом. По хозяйству помогал. Все шушукались, что роман у них. Ничего не было. Болтовня одна. А когда дом построил, то вообще отдалился от всех. Пасека у него была и есть. Травы он собирал, сушил. Если у кого какая хвороба случалась, так все к нему обращались. Но все шли к нему, когда всё уже. Нет мочи терпеть. Он и отвары делал и припарки всякие. Многим помогал. Его благодарили. Он сам начал сруб делать под часовню. Председатель приходил, стыдил, мол, Советская власть на дворе, а ты часовню ставишь. Он молчал. Только тюк, да, тюк топором. Не любил говорить. Вот сейчас он разговорился. А так - всё молча. Даже, когда я первый раз после смерти родителей приехал, так он и не пришёл ко мне. Издалека посмотрел, что я делаю. И ушёл. Я вечером к нему пришёл. Сахара, крупы, муки принёс. Только тогда он поблагодарил. Наутро принёс мёда, да, брусники на меду.
-- А что это такое?
-- Это он бруснику собирает. В бочки, закопанные в землю, засыпает, а сверху мёда много льёт. И всё это у него стоит. Год, два, три. Получается для иммунной системы очень хороший стимулятор, ну, и хмель присутствует. Съедаешь миску такого вот желе, и ноги как ватные, но наутро сил столько, что можешь марафон бежать, и организм очищается от всякой дряни. Однажды он пришёл ко мне, я с дочкой был, говорит, хотите посмотреть на медвежонка? Пошли мы. А там у него сарай, и там эти бочки закопаны. Медвежонок - пестун. Это годовалый, забрался, землю раскопал, и сколько смог съел этой брусники с мёдом. И свалился рядом.
-- Умер? - Славке жалко было медвежонка.
-- Нет, Вячеслав. Не умер. Он стал пьяным. Уснул. Мы с ним фотографировались. Светка поначалу боялась, за меня пряталась, а потом даже за лапу его держала.
-- А потом, что с медведем сделали? Убили?
-- Да, что ты заладил! "Убили! Убили!" Никто его не убивал! Погрузили на тележку и вывезли подальше в тайгу. Земли потом на бочки побольше накидали.
-- Это хорошо!
-- А почему Ведьмак? Потому что людей не любит?
-- Да, кто же го знает. Вся деревня его так звала за глаза. Но боялись. Силища невероятная в руках у человека. Он всех отвадил от Славкиной пади. Все тихо охотились. В каждом доме были ружья. Тайга же кругом. А этот нет. Только волчьи ямы. Силки, петли, брёвна на противовесах. У него ульи стояли там. Медведи шли на мёд. Так ни одного улья они не взяли. Вот такую оборону он устроил вокруг. А тут как то скот стал пропадать. Медведь стал скотину драть. Отбилась корова от стада. Он её и драл. Охотников полно в деревне, они и засаду на медведя устраивали. А он как заговорённый. Уходил от них. Обходил все ловушки, волчьи ямы с кольями на дне. Прямо как знал, что ему готовят. Как заговорённый. Обычно зверь так себя не ведёт. Бабки судачили на завалинках, что это оборотень вернулся. Того самого Славкина вспоминали. Это бабки. Им бы лишь бы лясы почесать.
Ну, и у народа и мысль созрела, что это раненный на ведьмаковской пасеке мишка мстит так людям. Выпили мужики и гуртом, человек тридцать повалили к деду Епифану. Я тогда мелкий был, но тоже увязался. Интересно же! Зашли во двор, кто на улице остался. Мы с пацанами забрались на забор, глядим, что дальше будет. Выходит Ведьмак. В рубахе нательной навыпуск.
-- Чего надоть?
Мужики горланят, перебивают друг друга, руками машут, угрожают. Понятное дело, пьяные.
Ведьмак посмотрел на них недобро так. Все враз заткнулись.
У него над входом в дом была подкова конская прибита. На удачу. Он так её легко потянул на себя, как будто она не прибита была вовсе, а приклеенная. Оторвал её. Гвозди аккуратно вынул, в карман к себе положил. Потом, не сильно напрягаясь, разогнул её. Бросил под ноги пришедшим.
-- Как сумеете снова согнуть - так и приходите снова. А от меня раненный зверь не уходит. Я над зверьём не измываюсь. Либо не подходит совсем или не уходит. Не мой медведь. А вы, мужики, ступайте по-добру по-здорову, а то места будет мало. Вы же потом лечиться пойдёте, да, власти жаловаться. Так, что не надо. Если нет среди вас охотников, способных с медведем справится, так я сам с этим мишкой разберусь. Только не надо всем кагалом ко мне бродить. Пришёл бы один-два, да, по-человечески попросил бы о помощи. Я помогу. А вот так... не надо. Меня горлом не возьмёте. Самим потом больно будет. А мне вас припарками лечить.
И мужики молча. Ни одного звука, развернулись, и вышли. Мы остались сидеть на заборе.
Так ведьмак подобрал это разогнутую подкову. О перила на крыльце снова её согнул её. Подправил на камушке, чтобы ровная была. Сходил в дом за топором и обушком снова повесил на место. Гвозди из кармана старые вынул, тоже поправил на камне том и на место приладил подкову.
А потом ушёл в тайгу. И через неделю на центральную площадь приволок медвежью лапу. Я медведей видел. Но такой лапы - никогда!
Огромнейшая лапища. Раза в два больше привычной. Страшная. Когти больше чем мой средний палец раза в два раза и толстые. Как большой палец на ноге. А он в одиночку его взял! После этого случая Ведьмака все стали ещё больше бояться и по мелочи старались не беспокоить. А он и не лез ни к кому.
Власти его тоже стороной обходили. Он сам по себе строил часовню. Потом уже и мужики к нему приходили. Сами. Спрашивали, что делать. Он говорил. А потом всё молча. Откуда-то привезли попа. Он освятил.
Дед Епифан добыл где-то рынду с корабля, повесил на звонницу. Нам интересно было позвонить. Он не пускал. Только в Пасху, пускал, чтобы звонили, все кто хочет. Но лишь бы без баловства. А когда лесные пожары были, то колоколенку использовали как наблюдательный пункт и звонили, когда пожар близко подходил.
-- Сколько же ему лет?
Отец Славы молча слушал.
-- Говорю же - не знаю. Может восемьдесят. Может и все сто. Никто не ведает. Всех пережил. Когда у бабки Авдотьи он жил, то всё про лётчика выспрашивал.
Часто его на кладбище видели у могилы пилота. Он её обихаживал. Своих родственников у него нет. Вот и взял шефство над ней. Снимет шляпу свою. Стоит, крестится, что-то говорит вполголоса. Голос-то у него, что труба иерихонская. За версту слышно. А тут вроде, как и шёпотом.
Слышно, что что-то говорит, а про что и что именно - не разобрать. То ли молится, то ли с душой покойного говорит. Не знали мы. И близко не подходили. И вопросов не задавали. Он вроде как и среди людей жил, а в тоже время и в стороне. Мы его не трогали, он нас не беспокоил.
Ладно. Хватит отдыхать. До темноты надо успеть с крышей закончить.
-- Славка! Марш к матери помогать! Умойся и помоги женщинам баню растопить как надо! Если надо, то и воды натаскай. И ещё! Накопать червей на завтрашнею рыбалку! Побольше! Задание понятно?
-- Так точно, товарищ майор! - Славка, памятуя, что отец не велел прикладывать руку к голове без головного убора, вытянулся по стойке "смирно".
-- Молодец! Выполнять!
Славка пошёл к маме. Ему не терпелось ещё раз посмотреть на карту, изучить её внимательно.
Он никому не сказал о своей находке. Славкина падь - это знак! Это его золото! Славкино золото! Славкино сокровище! Славкин самолёт!
Самолёт полный золота! Даже сокровища капитана Флинта меркли по сравнению с самолётом доверху забитым золотыми слитками!
У Флинта, его сокровища - это жалкая горсть старых, истёртых монет! А здесь САМОЛЁТ!!!
Самое главное, чтобы родители не нашли заветную коробочку, тогда всё пропало! Всё пойдёт прахом!
Славка не мог дождаться, когда они поедут домой. Хотелось, чтобы время побыстрее прошло. Только когда он копал червей, специально отошёл подальше, ему удалось мельком ещё раз осмотреть её. Старался запомнить ориентиры, которые были здесь на местности. Но кроме реки, деревни, ему не были известны другие.
Эх! Поскорее бы домой!
Но вечером была баня. Сначала пошли мужчины со Славкой. От души хлестались свежими берёзовыми вениками. Потом ужин. Славка пораньше пошёл спать. В деревне не было электричества, а генератор, который привёз дядя Паша давал только электричество для того места, где сидели взрослые.
Не удалось ещё раз посмотреть на найденную карту с сокровищами.
Утром его потащили на рыбалку. Солнце ещё не встало, туман был над прудом. Рыба как будто озверела. Клевала почти на пустой крючок. Славка быстро проснулся и с азартом удил рыбу. Меньше чем за час полное ведро было наловлено. Все караси как будто из инкубатора одного размера. С ладонь взрослого мужчины.
Азарт охватил Славку. Ещё! Ещё! Поплавок резко уходит под воду, удилище выгибается. Небольшой рывок делает Славка чуть вправо - подсекает, потом без рывков, быстро, равномерно вытягивает карася на сушу. Отводит удочку на берег и снимает рыбу, кидает в ведро, насаживает червяка, плюёт на него, по старой рыбацкой традиции, и забрасывает крючок в воду. Не проходит и трёх минут, как всё повторяется снова.
Славка даже поначалу не услышал, как дядя Паша сказал:
-- Вячеслав, ещё два карася и заканчиваем! Эй! Ты меня слышишь?
-- А! Что?!
Славка смотрит непонимающе на отца и дядю Пашу.
-- Клюет же! Зачем уходить?
-- Ведьмак, что сказал?
-- А что он сказал?
-- Одно ведро. И хватит! Так мы и наловили ведро.
-- А почему он такой жадный? Это же не его пруд, а общественный!
-- Он здесь живёт. Ему тоже надо кушать и на зиму рыбу заготавливать. Засаливать как селёдку в кадке, сушить. И потом чтобы рыба осталась в пруду, разводилась. А так мы всю рыбу выловим, и кушать Ведьмаку будет нечего. Он и за домом моим смотрит. И ещё. - дядя Паша перешёл на шёпот. - Можешь смеяться, но я его как-то побаиваюсь с детства. Может и смешно звучит со стороны, Но он нисколько не изменился, сколько его помню. А люди стареют. Мне уже скоро сорок лет, а ему хоть бы хны. Как замороженный или заговорённый. И то, что про него болтали всякое, типа, может и порчу навести, отчасти, я верю. Поэтому, давай, Вячеслав, сматываем удочки. В следующий раз поедем - наловим. Обещаю.