— Да работы, хозяин! — ответил Савка.
— Работы? Это можно! — с готовностью ответил хозяин, прошмыгнув быстрым глазом по фигурам и лицам ребят: «Корпусом крепкие, лицом глупые: подойдут!»
Хозяин замахал рукой, приглашая войти в барак. Здесь в одной из комнатушек помещалась его «контора». Выспросив, откуда и когда они приехали да работали ли где раньше, хозяин окончательно убедился, что ему попался подходящий товар.
Савка, поощряемый участливыми расспросами хозяина, чистосердечно рассказал о своих бесплодных поисках работы и безвыходности своего положения.
Все это было на руку хозяину: «Таким бежать некуда, хоть масло из них жми».
Но мысли его на лбу написаны не были, и ребята ног под собой не чуяли от радости, что нашли наконец работу.
Смущало только хмурое выражение лиц двух шахтеров, присутствовавших при сговоре.
«Место, что ли, чье отбиваем? Похоже, злятся на нас здешние», — подумал Савка. А шахтеры, доложившись хозяину, вышли наружу и занялись сортировкой жердей. Увидев вышедших ребят, окликнули:
— Эй, парни! Подойдите-ка сюда! Ребята подошли.
— Вы дальние, верно?
— Дальние, с Орловщины.
— Ив наших местах впервой? — Впервой, а что?
— То-то и мы видим, что впервой. И не знаете, куда попали. А попали вы на «мышеловку» — так наша шахта по округе славится. Потому что не штреки в ней, как в настоящих шахтах, а норы мышиные, ни повернуться, ни вздохнуть. Хозяин у нас — по капиталу скорпион небольшой. А по жадности к деньгам да по лютости к рабочему человеку — любого большого за пояс заткнет. Вентиляция дорого стоит — так он и не ставит вентиляцию, а что люди задыхаются, как мыши в мышеловке, — ему наплевать. Лампы и те гаснут от духоты: чем же людям дыхать? Не ходите в нашу шахту. Вы ребята молоденькие, враз затомитесь, как рыба на берегу. Опять же, крепи дает — вот посмотрите, как хворостинки, — экономит. Ставить страшно. Крепильщики мы с Семихиным… Эх! Бежали бы сами, да некуда. Увольняют вишь везде шибко… — с горечью закончили крепильщики.
— Вот и нам, дяденьки, деваться некуда. Четыре дня без толку по шахтам рыскали: не дают работы. Не домой же ворочаться! — тихо и серьезно сказал Савка.
Радость его от слов шахтеров померкла. Ее место заступило безразличие: будь что будет.
— Н-да… Раз такое дело — раздумывать не приходится. Ну, тогда айда, ребята, в барак, под крышу. Мокрые вы до нитки.
И, показав им на второй барак, шахтеры начали грузить жерди в бадью. Другая уж давно стояла внизу с углем: ждала встречного груза. В помощь перевозке рядом была конная установка: тянула нижнюю бадью, если та была тяжелей, или задерживала верхнюю, если нижняя была легче. Так спускались и люди — по одному-два человека враз.
В бараке встретила ребят высокая худая стряпуха? не то старая, не то молодая — не поймешь. Видать только, что шибко хворая: все кашляла.
Тихо ответила она на приветствие ребят:
— Здравствуйте, сироты горемычные.
— Да мы, тетенька, не сироты: у нас отцы есть. А у товарища и мать жива, — сказал Савка.
Женщина ничего не ответила и, натужившись, стала передвигать по печке тяжелый котел. Савка с Андреем поспешили ей помочь, и все же она долго потом не могла отдышаться и откашляться.
Скоро пришли шахтеры — такие же страшные, как и земляки после работы. Так же мылись, так же ели, пригласив и Савку с Андреем и успокоив их тем же неписаным законом: «Расплачиваться будете из получки, а пока ешьте, не бойтесь: на то артель». Среди них не было ни одного земляка. И все же они кормили ребят «задаром». «Почему?» — недоумевала Савкина крестьянская голова. И, как бы отвечая на его думы, один из шахтеров сказал:
— Нынче мы вас поддержим, завтра — вы нас. Без работы и куска хлеба может очутиться каждый, и, если б рабочие друг другу не помогали, давно б сожрали их хозяева вместе с требухой.
Большие неясные мысли зашевелились в Савкином мозгу, перекликаясь с прежними, учителем туда заложенными.
Вот что значит «идти рука с рукой».
Потеплело, посветлело у Савки на душе. Раз есть на свете такие люди, может, и жизнь такая есть, о какой в учителевых книгах написано? Настоящая, справедливая?
Однако здесь ее, как видно, не было.
Этим шахтерам жилось еще теснее, чем землякам. На шахте их было около тридцати человек, и все они жили в этом небольшом щелявом бараке. Спали боком на нарах, на спине — под нарами и крючком в других частях пола, где место нашлось. Ночью выходящие «до ветру» спотыкались о лежащих в проходе, но ни те, ни другие не выражали при этом ни удивления, ни досады: исстари так ведется.
Савке и Андрею достались, разумеется, «проходные места».
В «мышеловке»
Утренние гудки сегодня воспринимались ребятами, как строгий голос хозяина. Горошком вскочили они с места, умылись, еле усидели за столом — кусок не шел в горло — и, захватив мешок, холщовые штаны и войлочные наколенники, сделанные еще дома по указанию свата Акима, отправились вместе со всеми к спуску. В бадью Савка погружался почти без волнения. Вниз, в подземную тьму, летел вместе с бадьей почти без страха. Безразличие, овладевшее им вчера, не покидало его и сегодня.
Вот и на дне.
Шахта была по сравнению с «земляковой» неглубокой, метров тридцать — тридцать пять, но для человека, привыкшего к простору полей и ясному небу над головой, и такая глубина кажется страшнее могильной. Днем в стволе прямо над головой еще маячил кусок светлого неба, а сейчас, в шесть часов осеннего утра, небо темно и в стволе тьма кромешная. У шахтеров — у кого на груди, у кого в руках — еле мерцают масляные коптилки, освещая лишь вблизи, зато коптя и зловоня на гораздо большее расстояние.
Савке и Андрею предстояло работать саночниками. Они надели свою «амуницию» и привязали к коленкам по куску войлока. Затем шахтеры помогли им надеть пояса из мешковины и приладили спереди на кольцо цепь до самой земли.
Полз, как по остриям гвоздей, скрипя зубами от боли.
Одевались у входа в лаву, в которую им предстояло ползти. Перед тем они смотрели, как ползут другие, и, подражая тем, встали на колени лицом к лаве. Опустились на руки и проползли, пока цепь, пройдя между ног, не оказалась позади. При этом она гремела и позвякивала, и Савка показался себе похожим на кобеля на цепи.
К свободному, волочившемуся концу цепи прикрепили деревянные санки с железными полозьями, и Савка пополз.
Санки скользили по угольной крошке сравнительно легко; но самому Савке эта крошка оказалась лютым врагом. Маленькие скользкие кусочки невероятной крепости, с режущими краями проникали в самые ничтожные щелки одежды и впивались в тело. Особенно страдали колени: крошки ежеминутно попадали под войлок. Вначале Савка пытался их вытряхивать; снимал наколенники, очищал, снова перебинтовывал, но, убедившись в бесполезности этого занятия, махнул рукой: на место вытряхнутых тотчас же набивались новые.
Полз, как по остриям гвоздей, скрипя зубами от боли.
Не лучше было и рукам. Рукавицы, надетые вначале, пришлось снять: они мешали цепляться за стенки «когтями», подтягивая тяжелый груз.
Доставалось и спине: низкий потолок местами выдавался остриями и они раздирали и мешок, и рубашку, и спину. Крошка к концу дня беспрепятственно осыпала уже всю спину.
Но трудней всего был воздух: затхлый, отравленный смрадом и копотью керосиновых коптилок, спертый в беспорядочно расположенных ходах. Недра разрабатывались хищнически: мощные пласты выгрызались, победнее — обходились стороной. «Работа дороже стоит», — рассуждал хозяин.
В разрабатываемом пласте тоже оставлялись нетронутые куски для поддержки грунта взамен крепей, почему и получались в пласте «норы».
Согласно уставу, между этими норами полагалось проходить воздушным штрекам — для вентиляции.
Но их прорывали только для видимости и не прочищали в дальнейшем. Грунт вспучивался снизу, опускался сверху, штрек затягивался — его задувало: циркуляция воздуха прекращалась, и оттого-то на «мышеловке» и был такой тяжкий, «трудный» воздух.
Но всему бывает конец. Кончился и первый ребячий шахтерский рабочий день…
Шатаясь, вылезли ребята из бадьи и пошли, спотыкаясь, в барак.
— А я, кажись, ходить по-человечьи разучился. Того гляди, на четвереньки брякнусь и побегу по-собачьи, — сказал Савка.
— Оттого что на карачках нужда тебя ходить заставляет, собакой не станешь. А вот ежели ты перед хозяином хвостом вилять начнешь да руки ему лизать — тогда ты и будешь настоящий хозяйский пес, хоть и в пиджаке будешь ходить и на двух ногах! — . сказал шахтер, по фамилии Катаев.
И при этом он выразительно поглядел на чисто одетого шахтера, вместе со всеми поднимавшегося из шахты и теперь шагавшего рядом. Тот, засунув руки в карманы и посвистывая, с безразличным видом повернул к конторе.
— Суконин — хозяйский прихвостень, — пояснил Катаев. — Приставлен к нам для ябеды. Вместе с хозяином гнильем нас кормит, гнилье для крепей достает: дешевле. А жизнь шахтерская ему еще дешевле: продает он ее хозяину за полбутылки при случае.
Дорога немного времени отняла: барак рядом. Обед тоже: глотали наспех, проголодались. Да и разносолы невелики: щи да каша, почти без масла. Земляки лучше кормились.
После обеда большинство шахтеров завалилось на нары, остальные занялись кто чем.
Разговаривали мало: усталому человеку не до разговоров. Все же поинтересовались:
— Ну, как день прошел, ребята? Спина-то еще цела?
— Спина-то цела, дяденька, а вот мешок, что на спине привязан был, в клочья изодрался! Чем завтра спину прикрывать? — уныло ответил Савка, разглядывая остатки злополучного мешка. — Такой был мешок здоровущий. Новенький дала бабушка. Самый изо всех мешков лучший…
— Нашего уголька ни один мешок не выдержит! — сказал из дальнего угла Катаев. — Как резанет его уголек-то, так и пополам, что твоя бритва.
— Тут брезент нужен, — вставил его сосед, ладивший в это время заплату на штаны, не снимая их с себя.
— Да где же мы его возьмем? — робко спросил Андрей. — Дома у нас такое не водится, брезент-то…
Но не успел он договорить, как самый первый их знакомец на этой шахте — Семихин уже вытянул из-под нар кусок брезента, разрезал его пополам и, приложив к Савкиной спине, сказал довольно:
— Как раз в самый раз! Получайте!
Помогли старшие товарищи и подушки наколенные приспособить, чтобы меньше крошек туда попадало.
А немолодой уже шахтер, лежавший неподалеку на нарах, увидев Андрееву спину в царапинах и синяках, покряхтывая, слез с нар и, став на четвереньки, несколько раз прополз рядом с ним между нар, давая наглядный урок бестолковому парию, как надо «вилять» задом и спиной, чтобы меньше доставалось и заду и спине.
Все легче, все теплей становилось на душе у Савки, и щелявый тесный барак сегодня уже не казался ему таким темным и холодным, как вчера. Когда рядом товарищи — везде, знать, жить можно, не пропадешь. И посмелевший Савка уже начинал чувствовать себя среди этих чужих людей как дома, в семье, со своими.
Но тут заявился Суконин.
Все сразу помрачнели и замолчали, кроме Катаева. Тот наоборот: повысил голос и стал, не называя имен, рассказывать о подлецах, которым копейка дороже человеческой жизни.
Не выдержал и крепильщик Семихин:
— Чего далеко ходить и на стороне таких искать? У нас свой такой имеется. Вот он, явился… Спросите у него: сколько барыша себе и хозяину на последних крепях заработал? И можно ли такими крепями потолок удержать?! А как сядет он нам на головы да побегут к господу богу души новопреставленные — какой ответ будешь перед ним держать?
— С богом у него разговор короткий будет, — сказал шахтер, учивший Андрея ползать. — Поставит ему за каждую душу по пятикопеечной свече — вот и в расчете! А панихидку по убиенным закажет даст попу доход, — так и тот поможет грехи замолить: свои люди, сойдутся…
Шахтеры вспоминали недавний обвал. Хорошо, что ночью, без людей. Опасались будущего и все настойчивее приступали к Суконину, требуя замены крепей.
Испуганный Суконин доказывал, что «крепи — лучше не надо!», а сам задом пятился к выходу и, улучив минутку, выскочил за дверь. Только его и видели.
— Живот, знать, со страху заболел. Теперь только ночью явится, когда все спать лягут. Гад… — сказал сквозь зубы Семихин и первый повалился на нары «по-ночному», на положенное ему место.
Один за другим, бок о бок, как селедки в бочке, укладывались и другие. Последними ложились те, что спали в проходе, среди них и Савка с Андреем.
Жизнь шахтерская
Трудны двенадцатичасовые рабочие дни шахтерской жизни, а и они своим чередом идут. Второй… третий… пятый…
Свыкаются ребята с работой, приобретают навыки. Великое дело — тренировка: не так уже ломит спину и плечи от карачек, меньше ушибаются. Меньше крошек попадает в усовершенствованные наколенные подушки, а значит, и коленям легче.
А руки грубеют, покрываются защитной коркой.
— Обойдется. Через годок заправскими шахтерами будете! — подбадривают товарищи.
Только на шахтах Савка понял по-настоящему значение слова «товарищ».
А вскоре он узнал здесь и еще одно слово: расправа.
Дикое, страшное, темное слово и дело. Но и оно бросило в Савкин мозг хорошее семя, из которого впоследствии выросло могучее и светлое понятие — борьба.
Расправа настигла «прихвостня» за очередной донос, повлекший за собой увольнение двух всеми уважаемых товарищей: Катаева и Семихина.
Дело было так.
Дня за три до получки шахтеры узнали от знакомого конторщика, что получка выписана с вычетом за баню.
А бани на «мышеловке» и в помине не было! И мечтать-то о ней никто не смел! Бани вообще были редкостью на шахтах, даже на больших. А тут на тебе: бани нет, а денежки плати!
Весь барак поднялся на ноги, возмущались и шумели до полночи, и на следующий день никто из шахтеров не вышел на работу.
Хозяин поневоле уступил: вычет сняли, но решил для устрашения и для будущего спокойствия уволить главарей.
Стачка возникла стихийно, но Суконин тотчас же представил сведения о «смутьянских речах» двух своих врагов: Катаева, не больше других шумевшего в тот раз, и Семихина, вовсе уж неповинного в этой стачке — его и в бараке-то не было.
Катаеву и Семихину предъявили расчет.
В этот день шахтеры пришли в барак молчаливей обыкновенного: не шумели, не спорили.
«Поджали хвосты… струсили, — ликовал в душе Суконин, сидя со смиренным видом за столом. — Не хочется по конторам пороги обивать, работы искавши? Так-то, голубчики!»
Но он ошибался. На уме у шахтеров было другое.
Савка и Андрей в тот вечер еле дождались обеда (он же и ужином бывал). Еще днем узнали они, что один из шахтеров, спавших под нарами, заболел и ушел в больницу.
Ушел и не вернулся. За ужином говорили, что, видно, оставили его там на лежку, надолго.
Андрей слушал — ушами хлопал, а Савка враз сообразил: раз такое дело, надо его спальное место занимать, пока другие не заняли. И тотчас же после ужина, пошушукавшись с Андреем, он полез под нары, толкая впереди себя узелок с «добром». За ним полез и Андрей.
Там, положив узелки под головы, друзья тесно прижались друг к другу, чтобы — упаси бог! — не занять лишнего места, и заснули в то же мгновение, не помня себя от радости, что наконец-то спят на настоящем, непроходном, спокойном месте.
Как и когда укладывались рядом другие жильцы, стискивая ребят с обеих сторон, — те не чуяли. Сколько часов спали они первым непробудным сном, — не знали.
Потом почему-то с боков посвободнело, и Савка с Андреем отвалились друг от друга и даже руки-ноги раскинули. Хорошо!
Потом откуда-то пришло беспокойство, тревога… Савке снится, что пасет он табун лошадей на выгоне, а лошади ногами топочут, топочут. Кто-то кричит нехорошим голосом, будто его душат… Загремело что-то… Опять крик…
Савке становится страшно. Он старается освободиться от дурного сна, очумело трясет головой и, наконец, просыпается…