— Что теперь бу-удет! — схватилась за голову Варя.
— Чему быть, того не миновать, — устремился Герасим следом за тетей Лизой.
Биологичку они застали в той же позиции. Прижимаясь ухом к двери, она повторяла:
— Сердечный приступ. Тяжелый сердечный приступ.
Не знавший истории вопроса, легко мог бы предположить, что Мона Семеновна впала в глубокий транс.
— Ну-ка, примись! Не закрывай скважину! — И тетя Лиза, к немалому удовольствию ребят, бесцеремонно отпихнула Травкину в сторону.
Пятеро друзей, затаив дыхание, молча наблюдали за действиями уборщицы. Сейчас она отопрет дверь. Монстр убедится, что её нагло надули. И репрессии с её стороны последуют по полной программе.
Нужный ключ отыскался на большой связке не сразу. Руки у тети Лизы от волнения тряслись. К тому же, перебирая ключи, она постоянно отвлекалась на причитания: «Держись, Афанасий! Держись, мой миленький! Мы сейчас!»
— Вы лучше дверь поскорее откройте! — не выдержала наконец биологичка. — Словами тут горю не поможешь. Нужна срочная медицинская помощь.
— А ты меня не понукай! — огрызнулась уборщица.
В этот момент она наконец нашла нужный ключ и со словами: «Ах ты, горе какое. Не приведи бог, помрет!» — вставила его в скважину.
Пятеро друзей обменялись паническими взглядами. В отличие от тети Лизы, у них были все основания совершенно не опасаться за жизнь и здоровье Тараса Бульбы. Куда больше их волновали последствия собственного вранья. И кара с каждой секундой делалась все реальнее.
Уборщица повернула ключ. Нарушители спокойствия теперь напоминали пять изваяний. Пять пар напряженных глаз уставились на замок.
— Ах ты господи! — воскликнула вдруг тетя Лиза. — Не открывается!
— Как не открывается! — раздался трагический бас биологички.
— Вертится, но не открывается, — по инерции крутила ключ то в ту, то в другую сторону уборщица. — Ах ты господи! Что ж теперь будет-то? Что будет? Сломался. Афанасий-то, видно, так там и засел. Кричал, наверное. Звал на помощь. А в школе-то никого. А потом, наверное, разволновался. Вот через это его удар и хватил.
— Надо ломать, — биологичка выпятила костлявый подбородок.
— Ой, батюшки! Ой, батюшки! — все ещё вертела ключ уборщица. — Афанасий, миленький наш! Ты уж там продержись! А ну, ребята! — она повернулась к пятерым друзьям. — Там, в подсобке, у меня ломик стоит.
И, выбрав из связки нужный ключ, она протянула его Павлу. Друзья со всех ног устремились вниз. Если бы кто-нибудь их спросил сейчас, куда они так торопятся, никто из пятерых толком не смог бы ответить. Паника, поднятая уборщицей и биологичкой, передалась ребятам, и они сейчас почти верили, что там, за закрытой дверью учительской, действительно кто-то нуждается в срочной помощи.
Они ещё не достигли первого этажа, когда их обогнала спешившая на всех парах вниз Мона Семеновна.
— Вы куда? — окликнул её Павел.
— В канцелярию. «Скорую» вызывать!
— Может, со «Скорой» пока подождем? — робко произнес Герасим.
— Промедление в подобных случаях действительно смерти подобно, — пробасила биологичка и скрылась из вида.
Пока ребята нашли лом и возвратились обратно, Мона Семеновна успела вернуться к учительской.
— «Скорая» сейчас будет, — проинформировала она пятерых друзей. — Ломайте!
Герасим заколебался. И, впервые за последние десять минут отчетливо осознав, что за дверью никого нет, спросил:
— Мона Семеновна, вы действительно этого хотите?
— Я не хочу! Я приказываю! — рявкнула биологичка. — Шевелитесь! Шевелитесь! Чего вы там возитесь, как сонные мухи.
Павел, завладев ломиком, попытался отжать замок. Однако зазор между дверью и косяком был слишком маленьким. Лом сорвался.
— Бездарь, — Муму вырвал у него лом. — Не знаешь элементарных вещей. Дверь полагается отжимать снизу. Чтобы она снялась с петель.
— Скорее! Скорее! — поторапливала Мона Семеновна.
Подстегнутый её командами, Герасим мигом просунул ломик между дверью и полом и воспользовался им как рычагом. Послышался хруст, и дверь, лишь только каким-то чудом не зашибив Луну и стоящую рядом с ним тетю Лизу, с грохотом упала посреди коридора.
Мона Семеновна вихрем ворвалась в учительскую. За нею с громкими воплями: «Афанасий, ты ещё жив?» — туда же просеменила тетя Лиза. Ребята в нерешительности топтались возле порога. Они совсем не были уверены, что им сейчас стоит входить в учительскую.
— Никого! — басом сообщила из глубины помещения биологичка. — Ровным счетом никого!
— А где ж Афанасий? — уборщица в недоумении остановилась посреди учительской.
— Вот он я, — возник на пороге Тарас Бульба. — Что тут у вас творится?
Уборщица оглянулась на его голос. Из горла у неё сперва вырвался пронзительный писк. Затем, прохрипев: «Покойник!» — она стала оседать на пол.
— Елизавета Сергеевна! Елизавета Сергеевна! — бросился к ней Тарас Бульба.
Уборщица лежала на полу и видимых признаков жизни не подавала.
— Воды! Воды! — закричал завуч.
— Пропустите! Пропустите! Кому там плохо? — послышались крики из коридора.
Не успели Иван и его друзья что-либо сообразить, как к учительской, расталкивая толпу преподавателей и учеников, которые успели к этому времени скопиться в коридоре, пробились два врача и два санитара с носилками.
— Кому тут плохо? — ещё раз осведомился у сидящего на корточках Тараса Бульбы врач.
— Сами, что ли, не видите? — отвечал завуч. — Ей, конечно.
— Тогда пустите, — врач склонился над тетей Лизой.
Тарас Бульба покорно ретировался к проему, в котором сейчас осталась лишь одна створка двери.
— Ну «Скорая» у нас стала работать!.. — с восхищением произнес он. — Не успел человек в обморок упасть, а они уже тут.
Тетя Лиза уже сидела на носилках, таращась на окруживших её людей. Потом, переведя взгляд на завуча, слабым голосом поинтересовалась:
— Так, значит, ты, Афанасий, жив?
— А чего мне сделается? — ответил цветущий Тарас Бульба.
— И вы, бабушка, будете жить, — убежденно произнес врач. — Сейчас вам укольчик сделаем. После у нас пару дней полежите. И, как говорится, снова в бой. Несите её в машину, — велел он санитарам.
Пока присутствующие выясняли, что случилось, Варя, не теряя даром времени, шмыгнула к шкафу. Схватив оба журнала седьмых классов, она дернула за рукав Марго. Прежде чем кто-нибудь успел обратить на них внимание, девочки скрылись в туалете.
— Ну, Елизавета Сергеевна, возвращайтесь скорее, — напутствовал её завуч.
— И ты, Афанасий, не болей, — как-то странно глянула на него уборщица.
Санитары унесли её.
— Уф-ф! — провел ладонью по лбу Тарас Бульба и, будто очнувшись от страшного сна, громко осведомился: — Почему дверь выломана? Что случилось?
Взгляд его упал на жавшихся возле стены Ивана, Павла и Герасима.
— Это вы сделали?
— Мы, — покорно кивнул Герасим.
— Что-о? — Казалось, глаза у Тараса Бульбы готовы вылезти из орбит. — Как вы могли?
— Нам велела Мона Семеновна, — объяснил Иван.
— Мона Семеновна? — дернул себя за ус завуч и повернулся к биологичке. — Зачем вам понадобилось ломать дверь учительской?
— Мы думали, что вы там и вам плохо, — растерялась она.
— Кто это «мы»? — продолжал допытываться завуч.
— Мы с ребятами, — указала Мона Семеновна на троицу у стены.
— Это вы такое сказали Моне Семеновне? — грозно уставился на мальчиков завуч. — И вам не стыдно? Вы же видели, как я уходил.
— Мы этого не говорили! — Луне даже не пришлось кривить душой. — Просто мы услышали, что тут, за запертой дверью, кто-то вроде стонет. И Мона Семеновна тоже слышала. Правда?
— Да, — вынуждена была признать биологичка.
— Ну, вот, — подхватил Герасим. — А потом прибежала тетя Лиза и стала говорить, что в учительской вы находитесь.
— А у вас языки отсохли её разубедить? — в праведном гневе проорал завуч.
— Мы-то откуда знали? — развел руками Луна. — Тетя Лиза была так уверена, что там стонете именно вы. Ну, мы и думаем, вдруг правда, вы, Афанасий Иванович, сперва ушли, а потом как-нибудь незаметно для нас успели вернуться.
— Точно! — Иван пришел другу на помощь. — И тогда мы помогли Моне Семеновне открыть дверь.
— Допустим, — смягчился Тарас Бульба. — Но в таком случае, кто же внутри стонал?
— Не знаем, — пожали плечами мальчики.
— Я вошла первой. Тут не было ни души, — отчеканила биологичка.
— А стоны, значит, слышали? — не сводил с неё напряженного взгляда Афанасий Иванович.
— Слышала, — убежденно отозвалась она.
Словно бы по заказу, учительскую огласил жалобный скрип. Мона Семеновна вздрогнула.
— Ах это! — громко расхохотался завуч и, подбежав к окну, подвигал взад-вперед распахнутую форточку.
— Мне-то почем знать, что у вас тут все расхлябано и скрипит, — обиделась Травкина.
— Мона Семеновна! — завуч продолжал трястись от нервного смеха. — Только на будущее очень вас прошу. Если вам ещё когда-нибудь что-то покажется, школу больше не ломайте.
— Не вижу ничего смешного! — пробасила биологичка и, подхватив сумку на длинном ремне, с достоинством удалилась.
Тут как раз раздался звонок.
— А ну, марш на занятия! — велел завуч ребятам. — Без вас обойдемся! Вы тут и так натворили делов. Теперь ещё дверь придется вставлять.
Впрочем, мальчики и не собирались больше задерживаться в учительской. Оказавшись на безопасном расстоянии от нее, Луна напустился на Герасима.
— Если бы не твои идиотские шуточки с ключом, мы бы уже давно каким-нибудь образом взяли эти журналы.
— Интересно, каким? — набычился Муму.
— Каким-нибудь, — счел излишним вдаваться в подробности Луна. — А теперь нам, по твоей милости, к учительской на пушечный выстрел нельзя подходить.
— Теперь только завтра, — вздохнул Иван. — Кстати, — он огляделся, — где наши девчонки?
— Где, где, — проворчал Герасим. — Естественно, смылись. Во, трусихи.
— Ладно, пошли на физику, — поторопил Луна.
Едва переступив порог кабинета, они увидали девчонок. Те преспокойно устроились за партой в третьем ряду и что-то оживленно обсуждали.
— Ну, вы хороши, — подбежал к ним Герасим. — Смотались под шумок, а нам отдуваться.
— Эх, Муму, Муму, — У Марго чуть поднялись уголки губ. — Ты…
Больше она сказать ничего не успела. В кабинет торопливой пружинящей походкой вошел маленький щуплый физик Виктор Антонович.
— Встали. Сели. Приготовились, — даже не поглядев сквозь очки с толщенными стеклами на ребят, бросил он и, приглаживая остатки былой шевелюры, уселся за стол.
Класс затих. Учитель, заявив, что в этом году программа по физике предстоит особенно напряженная, принялся объяснять новую тему. Класс послушно уставился на физика. Каждый сейчас усиленно изображал сосредоточенность и внимание. Потому что всем в восьмом «А», кроме Ивана, было известно: несмотря на сильную близорукость, Виктор Антонович обладает феноменальной наблюдательностью, в сочетании со злопамятностью.
Он умудрялся заметить любого, кто позволял себе на его уроке заняться собственными делами или хотя бы отвлечься. Другие учителя в таких случаях просто делали замечания. Виктор Антонович до подобного не опускался. Зато на следующем занятии непременно вызывал таких учеников к доске. И спрашивал их с большим пристрастием. Метод оказался весьма продуктивным. Дисциплина на уроке физики царила железная.
Наконец Виктор Антонович повернулся к доске и, продолжая излагать тему, начал быстро писать формулы. Класс немного расслабился. При всей своей наблюдательности, видеть спиной физик пока ещё не умел.
Столы в кабинете были на трех человек. Так что Иван, Герасим и Павел устроились вместе. Как только физик стал писать формулы, ребята оглянулись на девочек. Те что-то тихонечко обсуждали и улыбались.
— Нахалки, — шепотом возмутился Герасим. — Смылись. Все дело нам испортили. А теперь ещё веселятся.
— Брось ты, — вступился за девчонок Иван. — Ничего они не испортили.
— Нет, испортили, — заело Герасима.
Физик резко обернулся. Поблуждав глазами по классу, он пристально посмотрел на Муму и вновь как ни в чем не бывало принялся писать формулы.
Павел выразительно покосился на друга:
— Готовься как следует. Вызов к доске на следующем уроке тебе обеспечен.
— Все из-за них, — вновь обернулся на девочек Герасим.
Варвара, встретившись с ним взглядом, одарила его лучезарной улыбкой.
— Ну, это же просто хамство, — завелся Муму.
— Чего тебя разбирает? — не понимал Иван.
— Обостренное чувство справедливости, — прошептал Герасим и, вырвав листок из тетради, принялся быстро писать.
Это было послание наглым девчонкам. Герасим в лапидарной, но выразительной форме выражал свое мнение по поводу «трусости и вероломства». А также высказывал мнение, что «виновные в срыве операции должны искупить свою вину тем, что завтра сами достанут журналы седьмых классов».
В последний момент он спохватился и, вымарав слова «журналы седьмых классов», заменил их выражением «необходимое». Мысленно похвалив себя за предусмотрительность (всегда нужно помнить, что подобные послания могут случайно попасть в руки врагов!), Муму сложил записку в несколько раз, и она полетела по назначению.
Герасиму очень важно было увидеть реакцию. А потому, совершенно забыв о бдительном Викторе Антоновиче, он по-прежнему сидел, обернувшись к Марго и Варваре. Те развернули записку и склонились над ней. Затем, подняв головы, разом показали Герасиму языки и тихонько хихикнули.
Это показалось Герасиму вконец возмутительным. И он, окончательно позабыв, где находится, достаточно громко и отчетливо произнес:
— Ну, знаете ли!
— Каменев! Если ты ищешь меня, то я тут! — немедленно отреагировал физик.
Герасим в панике развернулся.
— Великолепно! — казалось, искренне обрадовался физик. — Наконец мы с тобой нашли друг друга. Ты вроде в чем-то со мной не согласен?
Герасим подавленно молчал. Узкое скуластое лицо его позеленело от нервного напряжения. Еще никогда на памяти Муму физик не обращался к ученикам с подобными речами. Видимо, это был знак неумолимо надвигающейся большой беды.
— Да я… собственно… просто… вот… — пытался выкрутиться Муму.
— Не стесняйся, Каменев, — ободряюще улыбнулся Виктор Антонович. — Мы же тут все свои. И знаем друг друга давно. Итак, отбросим условности.
По кабинету физики пронеслись гул и сдавленные смешки. А Сеня Баскаков, сидевший за самым дальним столом, отчетливо произнес:
— Лопух наш Муму! Даром что Каменный!
— Баскаков! — радостно воскликнул физик. — Ты тоже с чем-то не согласен?
— Не, — мигом стерло улыбку с Сениного лица. — Какие у нас с вами могут быть споры!
— Ну, тут ты в корне не прав, — возразил физик. — Споры — штука полезная. В них, как известно, рождается истина. Поэтому предлагаю тебе, Каменев, выйти к доске, — тоном, каким обычно радушный хозяин зазывает гостей на день рождения, продолжал учитель. — Устроим с тобой небольшую научную полемику. Это послужит лучшему усвоению материала.
— Виктор Антонович, может, не надо? — Герасим совершенно не рвался вступать в полемику.
— Что ты! — замахал на него руками физик. — Обязательно надо.
— То есть вообще-то я с вами согласен. Дело очень полезное, — решил подольститься к учителю Герасим. — Но, по-моему, это было бы целесообразней устроить на следующем занятии.
— Почему? — Физик направил на него взгляд из-под толстых стекол очков. — Обоснуй. Я всегда открыт для дельных предложений.
«Господи, пронеси! «— молил про себя Герасим. Тут ему в голову пришел великолепный аргумент.
— Потому что, Виктор Антонович, к следующему занятию мы глубже вникнем в тему.
— Логично, — кивнул учитель. — Что ж, Каменев, ловлю тебя на слове. Значит, на следующем уроке.
И, отвернувшись от класса, он снова начал писать на доске. Герасим в изнеможении откинулся на спинку стула.
— Придется тебе к понедельнику позубрить, — шепнул ему Луна.
— Без тебя знаю, — поморщился Муму. — Теперь он от меня долго не отстанет.
— Эй! — предупредил Иван. Он заметил, что рука физика с мелом вдруг замерла.