Семь воронов
У одного отца было семь сыновей, а дочки-то ни одной, хоть он и очень желал бы иметь дочку; наконец явилась надежда на то, что семья должна будет ещё увеличиться, и жена родила ему дочку. Радость по поводу её рождения была очень велика, но ребёночек-то был и маленький, и хилый, так что родители даже вынуждены были поспешить с крещением.
Отец поскорее послал одного из мальчиков к ближайшему роднику за водою для крещения; и остальные шестеро вслед за посланным побежали, и так как каждому хотелось первому зачерпнуть воды, то оказалось, что кружка упала в воду. Это их так озадачило, что они стояли у воды, и никто из них не решался первым вернуться домой.
Подождал-подождал их отец, наконец потерял всякое терпение и сказал: «Верно, они, негодяи, заигрались там, да и забыли о деле». Он стал опасаться того, что, пожалуй, девочка умрёт у него на руках некрещённая, и в досаде своей проговорил: «А чтоб им всем воронами быть!»
И едва только произнёс эти слова, как услышал вдруг свист крыльев у себя над головою, глянул вверх и видит — низко-низко летят над ним семь чёрных воронов. Пролетели и скрылись.
Родители уж никак не могли снять с них заклятия, и как ни горевали об утрате своих семерых сыновей, однако же милая дочка их, которая вскоре окрепла и стала день ото дня хорошеть, служила им немалым утешением в горе.
Она и знать не знала о том, что у ней были братцы, потому что родители опасались при ней об этом и упоминать; однако же случилось как-то, что посторонние люди при ней однажды проговорились: дочка-то, мол, очень у них хороша, а всё-таки она была виною несчастия своих семи братьев.
Тогда она была очень этим опечалена, пошла к отцу с матерью и спросила, точно ли у неё были братья, — и если были, то куда же они подевались? Тут уж родители не посмели от неё скрыть тайну, но сказали, что случилось это по воле судьбы, а её рождение послужило лишь невольным поводом к тому.
Но девочка каждый день себя упрекала за то, что она загубила братьев, и задалась мыслью, что она должна их избавить от наложенного на них заклятия. И до тех пор она не успокоилась, пока потихоньку не ушла из дому и не пустилась странствовать по белу свету, чтобы разыскать своих братьев и освободить их во что бы то ни стало.
Она взяла с собою в дорогу только колечко от родителей на память, каравай хлеба, на случай, если проголодается, кружечку воды для утоления жажды да стулик, на котором бы присесть можно было, утомившись. И пошла, пошла она далеко-далеко — на самый конец света. Пришла она к солнцу; но оно было слишком жарко, слишком страшно, да ещё и пожирало маленьких деток.
Поспешно побежала она от солнца к месяцу; но месяц был уж чересчур холоден и тоже смотрел сумрачно и злобно, и, завидев девочку, стал поговаривать: «Чую — пахнет, пахнет человечьим мясом».
Убежала она и от месяца и пришла к звёздочкам, которые были к ней и добры, и ласковы, и каждая сидела на своем особом стулике. А как поднялась утренняя звёздочка, так она девочке и костылёк принесла и сказала: «Коли не будет у тебя этого костылька, не вскрыть тебе будет гору стеклянную, а в стеклянной-то горе и есть твои братья».
Девочка приняла костылёк, завернула его в платок и опять шла, шла, пока к стеклянной горе не пришла. Ворота внутрь той горы были замкнуты, и девочка вспомнила о костыльке, но когда вскрыла платок, то увидела, что костылька там нет: она потеряла на дороге подарок добрых звёздочек.
Что ей было делать? Хотелось братьев вызволить — и как раз ключа-то к стеклянной горе и не оказалось!
Тогда взяла добрая сестрица нож, отрезала себе мизинчик, сунула его в замочную скважину ворот и отомкнула их благополучно. Вошла она внутрь горы, вышел ей навстречу карлик и сказал: «Дитятко, ты чего ищешь?» — «Ищу моих братьев, семерых воронов», — отвечала она. Карлик сказал: «Господ воронов нет теперь дома, но если ты хочешь подождать их возвращения, то войди».
Затем карлик внёс воронам их кушанье и питьё на семи тарелочках и в семи чарочках, и с каждой тарелочки съела сестрица по крошечке, и из каждой чарочки отхлебнула по глоточку, в последнюю же чарочку опустила принесённое с собою колечко.
И вдруг зашумело, засвистало в воздухе, и карлик сказал: «Вот это господа вороны домой возвращаются».
И точно: прилетели, есть-пить захотели и стали искать свои тарелочки и чарочки. Тогда каждый из них поочерёдно сказал: «Кто же это из моей тарелочки ел? Кто из моей чарочки отхлебнул? Это человечьи уста и пили, и ели».
А когда седьмой осушил свою чарочку, из неё и выкатилось ему колечко.
Посмотрел он на него, узнал кольцо родительское и сказал: «Дай-то Бог, чтобы наша сестричка тут была — тогда бы и для нас наступило избавление».
Как услыхала эти слова сестричка (а она стояла за дверью и прислушивалась), тогда вышла к ним, и все вороны в то же мгновение вновь обратились в её братьев. И целовались-то они, и миловались, и радёшеньки-веселёшеньки домой пошли.
Бременские уличные музыканты
У одного хозяина был осёл, который уж много лет сряду таскал да таскал кули на мельницу, да наконец-таки обессилел и начал становиться к работе непригодным. Хозяин стал соображать, как бы его с корму долой сбыть, но осёл вовремя заметил, что дело не к добру клонится, убежал от хозяина и направился по дороге в Бремен: там, мол, буду я городским музыкантом.
Прошёл он сколько-то по дороге и наткнулся на легавую собаку, которая лежала на дороге и тяжело дышала: видно было, что бежала издалека. «Ну, что ты так запыхалась, Хватайка?» — спросил осёл. «Ах, постарела ведь я да ослабла и к охоте негодна становлюсь, — отвечала собака, — так хозяин-то мой убить меня собирался! Ну, я и удрала из дому! Да вот только не знаю, чем мне будет теперь хлеб заработать?» — «А знаешь ли, что я придумал? — сказал осёл. — Иду в Бремен и собираюсь там быть уличным музыкантом. Пойдём вместе, поступай тоже в музыканты. Я стану на лютне играть, а ты в медные тарелки бить». Собака согласилась с удовольствием, и пошли они далее.
Немного прошли, повстречали на дороге кота; сидит хмурый такой, пасмурный. «Ну, тебе что не по нутру пришлось, Усатый?» — спросил осёл. «Небось не очень развеселишься, когда до твоей шкуры добираться станут! — отвечал кот. — Из-за того, что я стар становлюсь и зубы у меня притупились и что я охотнее сижу за печкой да мурлычу, чем мышей ловлю, хозяйка-то моя вздумала меня утопить. Я, конечно, от неё таки улизнул и вот теперь и не знаю, куда голову приклонить». — «Пойдём с нами в Бремен. Ведь ты ночью вон какую музыку разводишь — значит, и в уличные музыканты пригодишься». Коту совет показался дельным, и он пошёл с ними по дороге. Пришлось затем нашим трём беглецам проходить мимо одного двора, и видят они — сидит на воротах петух и орёт что есть мочи. «Чего ты эго орёшь во всю глотку так, что за ушами трещит?» — спросил его осёл. «Да вот я предсказал на завтра хорошую погоду, — сказал петух, — потому что завтра Богородицын день; но из-за того, что завтра, в воскресенье, к нам гости будут, хозяйка всё же без жалости велела меня заколоть на суп, и мне сегодня вечером, наверно, свернут шею. Ну, и кричу я во всё горло, пока могу». — «Ишь ведь, что выдумал, красная головушка! — сказал осёл. — Да тебе же лучше с нами уйти! Идём мы в Бремен. Всё это лучше смерти будет! Да и голос у тебя такой славный, а если мы все вместе заведём музыку, так это будет очень и очень недурно».
Понравилось петуху это предложение, и вот они все четверо направились далее.
Однако же в один день им не удалось добраться до Бремена. Вечером пришли они к лесу, где и задумали заночевать. Осёл и собака легли у корня большого дерева, кот и петух забрались в ветви его, а петух взлетел даже на самую вершину дерева, где ему казалось всего безопаснее.
Прежде чем глаза сомкнуть, он ещё раз огляделся по сторонам, и показалось ему, что вдали что-то светится: вот он и крикнул товарищам, что где-нибудь неподалеку есть жильё, потому и огонёк мерцает.
Осёл и сказал: «Ну, так надо с места сниматься и ещё таки вперёд брести, потому что тут приют у нас неважный». Собака при этом подумала, что пара косточек да мясца кусочек ей были бы очень кстати.
Вот и пошли они на огонёк, и огонёк светил всё светлее, становился больше и больше, и наконец вышли они к ярко освещённому дому, который был разбойничьим притоном.
Осёл был повыше всех, подошёл к окошку да и стал смотреть. «Ты что там видишь, Серый?» — спросил петух. «Что вижу? Накрытый стол, а на нём и яства, и питьё, и разбойники за столом сидят и угощаются». — «Это бы и для нас не вредно было!» — сказал петух. «Да, да, хорошо бы и нам быть там!» — сказал осёл.
Тогда стали они между собою совещаться, как бы им ухитриться и разбойников из дома выгнать…
Наконец-таки нашли способ. Осёл должен был упереться передними ногами в подоконник, собака вспрыгнуть ему на спину, кот взобраться на спину собаки, а петух должен был взлететь и сесть коту на голову. Как условились, так по данному знаку разом и принялись за свою музыку: осёл заревел, собака залаяла, кот замяукал, а петух стал кукарекать. А потом и вломились в дом через окно, так что оконницы задребезжали.
Разбойники, заслышав этот неистовый рёв, повскакали со своих мест; им показалось, что в окно лезет какое-то страшное привидение, и они в ужасе разбежались по лесу.
Тут уселись наши четверо приятелей за стол, принялись за остатки ужина и так наелись, как будто им предстояло голодать недели три.
Покончив с ужином, все четверо музыкантов загасили огни в доме и стали себе искать постели, каждый по своему вкусу и удобству.
Осёл улёгся на навозе, собака прикорнула за дверью, кот растянулся на очаге около тёплой золы, а петух взлетел на шесток; и так как они все были утомлены своим долгим странствованием, то и заснули очень скоро.
Когда минула полночь и разбойники издали увидели, что огни в их доме погашены и всё, по-видимому, спокойно, тогда их атаман сказал им: «Чего мы это сдуру так заметались?» — и велел одному из шайки пойти к дому и поразнюхать.
Посланный видит, что всё тихо, и вошёл в кухню, чтобы раздуть огонь; подошёл он к очагу, и покажись ему кошачьи глаза горящими угольями. Он и ткнул в них серной спичкой, чтобы огня добыть. Но кот шутить не любил: как вскочит, как фыркнет ему в лицо да как цапнет!
Разбойник с перепугу бросился к чёрному ходу, но тут и собака сорвалась со своего места да как укусит его за ногу!
Он пустился напрямик через двор мимо навозной кучи, а осёл-то как даст ему задней ногою!
В довершение всего петух на своем шестке от этого шума проснулся, встрепенулся и заорал во всю глотку: «Ку-ка-ре-ку!»
Побежал разбойник со всех ног к атаману и доложил: «В доме там поселилась страшная ведьма! Она мне в лицо дохнула и своими длинными пальцами поцарапала! А у дверей стоит человек с ножом — мне им в ногу пырнул! А на дворе дрыхнет какое-то чёрное чудище, которое на меня с дубиной накинулось. А на самом-то верху сидит судья да как крикнет: „Давай его, плута, сюда!“ Едва-едва я оттуда и ноги уволок!»
С той поры разбойники не дерзали уж и носа сунуть в дом, а четверым бременским музыкантам так в нём полюбилось, что их оттуда ничем было не выманить.
Кто их там видал, тот мне о них рассказывал, а я ему удружил — эту сказку сложил.
Кот в сапогах
Было у мельника три сына, и оставил он им, умирая, всего только мельницу, осла и кота.
Братья поделили между собой отцовское добро без нотариуса и судьи, которые бы живо проглотили всё их небогатое наследство.
Старшему досталась мельница. Среднему — осёл. Ну а уж младшему пришлось взять себе кота.
Бедняга долго не мог утешиться, получив такую жалкую долю наследства.
— Братья, — говорил он, — могут честно зарабатывать себе на хлеб, если только будут держаться вместе. А что станется со мною после того, как я съем своего кота и сделаю из его шкурки муфту? Прямо хоть с голоду помирай!
Кот слышал эти слова, но и виду не подал, а сказал спокойно и рассудительно:
— Не печальтесь, хозяин. Дайте-ка мне мешок да закажите пару сапог, чтобы было легче бродить по кустарникам, и вы сами увидите, что вас не так уж обидели, как это вам сейчас кажется.
Хозяин кота и сам не знал, верить этому или нет, но он хорошо помнил, на какие хитрости пускался кот, когда охотился на крыс и мышей, как ловко он прикидывался мёртвым, то повиснув на задних лапах, то зарывшись чуть ли не с головой в муку. Кто его знает, а вдруг и в самом деле он чем-нибудь поможет в беде!
Едва только кот получил всё, что ему было надобно, он живо обулся, молодецки притопнул, перекинул через плечо мешок и, придерживая его за шнурки передними лапами, зашагал в заповедный лес, где водилось множество кроликов. А в мешке у него были отруби и заячья капуста.
Растянувшись на траве и притворившись мёртвым, он стал поджидать, когда какой-нибудь неопытный кролик, ещё не успевший испытать на собственной шкуре, как зол и коварен свет, заберётся в мешок, чтобы полакомиться припасённым для него угощением.
Долго ждать ему не пришлось: какой-то молоденький доверчивый простачок кролик сразу же прыгнул к нему в мешок.
Недолго думая, дядюшка-кот затянул шнурки и покончил с кроликом безо всякого милосердия.
После этого, гордый своей добычей, он отправился прямо во дворец и попросил приёма у короля. Его ввели в королевские покои. Он отвесил Его Величеству почтительный поклон и сказал:
— Государь, вот кролик из лесов маркиза де Карабаса (такое имя выдумал он для своего хозяина). Мой господин приказал мне преподнести вам этот скромный подарок.
— Поблагодари своего господина, — ответил король, — и скажи ему, что он доставил мне большое удовольствие.
Несколько дней спустя кот пошёл на поле и там, спрятавшись среди колосьев, опять открыл свой мешок.
На этот раз к нему в ловушку попались две куропатки. Он живо затянул шнурки и понёс обеих королю.
Король охотно принял и этот подарок и приказал дать коту на чай.
Так прошло два или три месяца. Кот то и дело приносил королю дичь, будто бы убитую на охоте его хозяином, маркизом де Карабасом.
И вот как-то раз узнал кот, что король вместе со своей дочкой, самой прекрасной принцессой на свете, собирается совершить прогулку в карете по берегу реки.
— Согласны вы послушаться моего совета? — спросил он своего хозяина. — В таком случае счастье у нас в руках. Всё, что от вас требуется, это пойти купаться на реку, туда, куда я вам укажу. Остальное предоставьте мне.
Маркиз де Карабас послушно исполнил всё, что посоветовал ему кот, хоть он вовсе и не догадывался, для чего это нужно. В то время как он купался, королевская карета выехала на берег реки.