Тотчас же золото расплавилось, закипело и разлилось по всему дому, как вода. И вот весь домик, стены, крыша, деревянное кресло, скамья, сундук, кровать, коровьи рога, даже пауки в углах — все превратилось в золото. Можно было подумать, что это сказочная китайская беседка.
При свете луны, сквозь чащу деревьев домик блестел, как звезда во мраке ночи. Когда Финетта подоила корову и напилась молока, она, не раздеваясь, бросилась на кровать и, усталая от дневных невзгод, заснула, вся в слезах.
Старухи не умеют держать язык за зубами, особенно в Бретани.
Добравшись до деревушки, находившейся недалеко от замка Керверов, старуха побежала к дворецкому. Это было важное лицо, которое не раз заставляло трепетать старуху, когда та ненароком заходила на барскую кухню. Дворецкий выслушал сообщение старухи, покачал несколько раз головою, заявив, что все это вздор и пустяки. Затем незаметно он взял весы, взвесил старухины монеты, которые оказались отличной чеканки и высокой пробы, оставил у себя самую лучшую, какую только смог найти, и, в заключение, посоветовал своей собеседнице никому не говорить об этом странном приключении.
— Если в это дело вмешается судья или господский управляющий, — сказал он, — то, самое меньшее, что с тобою может случиться, это то, что ты никогда не увидишь этих маленьких золотых кружочков. Эти господа не любят дележа: без долгих размышлений и разговоров они берут себе всё.
Старуха поблагодарила дворецкого за совет и решила ему последовать. Поэтому в тот же вечер она никому не рассказала своей истории, кроме двух соседок, своих самых лучших подруг. Обе поклялись ей головами своих маленьких деток хранить все в тайне. Клятва была так торжественна и так свято хранима, что на другой день в полдень в деревне не было мальчишки, который не указывал бы пальцем на старуху. Даже собаки, лая на нее, казалось, говорили на своём языке о золоте.
Не каждый день можно встретить девушку, которая занималась бы наполнением ведер золотыми монетами.
Будь она даже колдуньей, в хозяйстве такая девушка была бы настоящим сокровищем. Дворецкий, который не был женат, был занят этими размышлениями вечером перед сном. Утром он встал до рассвета, чтобы отправиться к незнакомке. В утренних сумерках он заметил вдалеке нечто вроде сияния среди деревьев и весьма удивился, когда вместо убогой хижины увидел золотой дом. Но что удивило и восхитило его гораздо более при входе в этот маленький дворец — это красавица с темными волосами, прявшая у окна с величием императрицы.
Как и все мужчины, дворецкий знал себе цену и сознавал в глубине души, что не было на свете женщины, которая не сочла бы за счастье отдать ему свою руку. Поэтому он объявил немедленно Финетте, что пришел на ней жениться. Девушка начала смеяться, и дворецкий взбесился.
— Берегись, — сказал он ей угрожающим голосом, — я здесь хозяин. Неизвестно, кто ты такая, неизвестно, откуда ты пришла. Золото, которое ты подарила старухе, подозрительно. В этом доме неладно. Если ты тотчас же не согласишься сделаться моей женой, я арестую тебя, и тогда, быть может, сегодняшним же вечером на костре перед дворцом Керверов сожгут колдунью.
— Вы весьма любезны, — сказала Финетта с грациозной улыбкой, — но у вас очень оригинальный способ ухаживать за дамами. Любой вежливый человек всегда щадит их робость и застенчивость.
— Мы, бретонцы, — сказал дворецкий, — весьма услужливы. Мы идем прямо к цели. Свадьба или тюрьма? Выбирай.
— Хорошо, — промолвила Финетта, оставив свою прялку. — Ах! Посмотрите, огонь выпал из очага в комнату!
— Не беспокойся, я брошу головни обратно в очаг.
— Поправьте огонь как следует, — попросила Финетта, — отодвиньте золу подальше. Вы хорошо держите щипцы?
— Очень, — отвечал дворецкий, подбиравший в это время дымившиеся угли.
— Абракадабра! — воскликнула, вставая, Финетта. — Держи щипцы, злодей, до вечера, не расставайтесь друг с другом до заката солнца!
Сказано — сделано. Злой дворецкий оставался на своем месте в течение целого дня, подбирая и бросая в очаг щипцами дымившиеся угли, которые отскакивали ему в лицо, горячий пепел летел ему прямо в глаза. Сколько он ни кричал, ни молил, ни плакал, ни ругался — никто не слышал его. Если бы Финетта осталась дома, она, без сомнения, сжалилась бы над несчастным, но, заколдовав его, она побежала к морю. Там, позабыв все на свете, она стала вновь поджидать Ивона, который все не возвращался.
Как только зашло солнце, щипцы выпали из рук дворецкого и он пустился бежать без оглядки, точно сам дьявол гнался за ним по пятам. Он делал такие прыжки, испускал такие вопли, был так чёрен, опалён и напуган, что вся деревня в страхе смотрела на него, как на сумасшедшего. Самые смелые пытались заговорить с ним, но он бежал, не отвечая, и скрылся в своем доме, посрамленный больше, чем попавший в капкан волк.
Вечером, когда опечаленная Финетта возвратилась в свое жилище, она застала там уже не дворецкого, а другого, хотя и не менее грозного посетителя.
Местный судья, узнав историю с монетами, тоже решил жениться на иностранке. Он не был так груб, как дворецкий, это был веселый толстяк, который не мог сказать слова, не покатываясь со смеху и не показывая своих желтых зубов. Но, в сущности, он был не менее навязчив и грозен, чем его предшественник. Финетта умоляла господина судью оставить ее в покое, господин судья расхохотался и дал вежливо понять ей, что по праву, присвоенному его должности, он может сажать в тюрьму и вешать без суда и следствия кого угодно. Финетта со слезами и мольбой сложила руки. Вместо всякого ответа судья вынул из кармана свиток пергамента, написал на нем акт о бракосочетании и объявил Финетте, что он не уйдет, пока она его не подпишет, даже если бы ему пришлось провести в ее доме всю ночь.
— Но, — прибавил он, — если моя особа вам не нравится, я не буду настаивать, вот другой лист пергамента, на котором я могу написать все, что угодно, и, если вид мой вам неприятен, нет ничего легче, как навсегда закрыть вам глаза.
Говоря это, он провел рукой вокруг шеи и высунул язык так мило, что мог развеселить всякого.
— Боже мой! — сказала Финетта. — Я, быть может, и решилась бы на то, чего вы желаете, если бы я была уверена, что найду в вас доброго мужа, но я боюсь.
— Чего же, дорогое дитя? — сказал судья, улыбаясь и принимая гордый вид, как распустивший хвост павлин.
— Неужели вы думаете, — отвечала она капризным тоном, — что добрый муж оставил бы эту дверь отворенной и не чувствовал бы, что холодный ветер дует на его жену?
— Вы правы, моя красавица, — сказал судья, — я невежлив, но сейчас же исправлю свой промах.
— Вы нашли засов? — спросила Финетта.
— Да, моя прелесть, — отвечал счастливый судья, — я сейчас запру им дверь.
— Абракадабра! — закричала Финетта. — Пусть же дверь тебя держит, злодей, и держи ее сам до рассвета!
И дверь начала отворяться и затворяться, стукаясь о стены, точно орел, машущий крыльями. Посудите же сами, как выплясывал бедный пленник целую ночь. Никогда ему не приходилось танцевать такой танец, и я полагаю, что никогда после этого он не желал повторить его. То он сам распахивал дверь на улицу, то дверь его прихлопывала, придавливая к стене. Он бегал взад и вперед, кричал, плакал, просил. Напрасный труд: дверь была глуха к его мольбам, а Финетта спала.
На рассвете его сжатые руки раскрылись, и он хлопнулся головой о землю. Недолго думая, он бросился бежать, как будто его преследовали сарацины. Он даже не оглядывался, боясь, что дверь гонится за ним по пятам. К счастью, когда он возвратился домой, все еще спали, и он мог спрятаться в постель прежде, чем ужасный вид его был кем-либо замечен. Великое счастье! Он был в пыли с головы до ног и так бледен, растерян и испуган, что его можно было принять за убежавшую из ада тень.
Когда Финетта открыла глаза, она увидела около свой постели высокого человека в черном платье, бархатной шляпе и со шпагой, как у рыцаря.
То был сенешаль[1] двора и владений Керверов. Скрестив руки, он смотрел на молодую девушку таким взглядом, который пронизывал ее холодом до мозга костей.
— Как твое имя, вассалка? — спросил он громовым голосом.
— Финетта, сударь, — отвечала она, дрожа всем телом.
— Этот золотой дом и эта золотая мебель принадлежат тебе?
— Да, сударь, всё к вашим услугам.
— Именно этого я и хочу, — сурово заметил сенешаль. — Встань, вассалка, я хочу оказать тебе честь: я женюсь на тебе и беру под покровительство твою личность и имущество.
— Сударь, — сказала Финетта, — это слишком большая честь для такой бедной девушки, как я, я иностранка и не имею ни родных, ни друзей.
— Замолчи, вассалка! — сказал сенешаль. — Я твой властелин и начальник и не нуждаюсь в твоем мнении. Подпиши эту бумагу.
— Сударь, — отвечала Финетта, — я не умею писать.
— Неужели ты воображаешь, что я это умею лучше тебя? — возразил сенешаль голосом, от которого задрожал дом. — Уж не принимаешь ли ты меня за писаря? Простой крест — вот подпись рыцарей. — Он поставил большой крест на бумаге и протянул перо Финетте.
— Подпиши, — сказал он. — Если ты не поставишь крест, то сама вынесешь себе приговор, безбожница, и я приму на себя его исполнение.
Говоря это, он вынул из ножен тяжелую шпагу и бросил её на стол. Вместо ответа Финетта выскочила в окно и спряталась в хлеву. Сенешаль бросился за ней, но, когда он захотел туда войти, его задержало непредвиденное препятствие. Испуганная корова при виде молодой девушки попятилась назад и заняла проход. Финетта держала ее за рога, пользуясь ею, как щитом.
— Ты не уйдешь от меня, колдунья! — закричал сенешаль и, схватив с силой, достойной Геркулеса, корову за хвост, вытащил ее из хлева.
— Абракадабра! — закричала Финетта. — Пусть же коровий хвост тебя держит, злодей, и держи его сам до тех пор, пока вы вместе не совершите кругосветное путешествие!
И вот корова полетела, как молния, волоча за собой несчастного сенешаля. Ничто не могло остановить неразлучных путешественников, они бежали через горы и долы, переносились через болота, рвы и леса, скользили по поверхности моря, не погружаясь в воду, мерзли в Сибири, пеклись на солнце в Африке, взлетали на Гималаи, спускались с Монблана и, наконец, после тридцатишестичасового беспримерного путешествия наконец остановились, задыхаясь и выбившись из сил, на площади деревни Керверов.
Сенешаль, привязанный к коровьему хвосту, — зрелище, которое не каждый день случается видеть. Поэтому все крестьяне окружили его, чтобы посмотреть на это чудо. Но как ни был сенешаль растерзан по милости африканских кактусов и азиатских кустарников, он нисколько не утратил своего величия. Грозным жестом он рассеял толпу черни и, ковыляя, отправился домой, чтобы освежиться и отдохнуть, в чем он начинал чувствовать потребность.
VI
В то время как дворецкий, судья и сенешаль претерпевали эти маленькие невзгоды, рассказывать о которых они считали излишним, в замке Керверов готовились к важному событию — к свадьбе Ивона и белокурой дамы. Все было готово за два дня, со всей округи на двадцать миль вокруг собрались друзья и знакомые. И вот в одно прекрасное утро Ивон со своей невестой вместе с господином и госпожой де-Кервер заняли место в убранной зеленью карете и с большой пышностью отправились в знаменитый монастырь Сен-Маклу. Справа и слева жениха с невестой сопровождали сто рыцарей в железных латах на разукрашенных парадными лентами конях. В знак особого почета у каждого из них было поднято забрало и опущено копье. За каждым ехал, держа знамя, оруженосец. Во главе процессии гарцевал сенешаль с золотым жезлом в руке. За каретой шел с важностью судья в сопровождении вассалов и вассалок, между тем как дворецкий укрощал любопытную толпу крестьян, столь же невоздержанных в своей страсти к зрелищам, как и в болтовне.
Но, едва они отъехали на милю от замка, как при переправе через ручей у кареты сломался один из вальков. Пришлось остановиться. Исправив повреждение, хлестнули лошадей, которые так сильно дернули, что и другой валёк разлетелся на несколько частей. Шесть раз меняли этот злополучный кусок дерева, шесть раз он снова ломался, и все никак не могли выбраться из ямы, в которой увязла свадебная карета. Каждый подавал советы, крестьяне, занимавшиеся каретным ремеслом, не отставали от других, стараясь щегольнуть знанием дела. Это придало смелости дворецкому, он подошел к барону де-Керверу, снял шляпу и, почесывая затылок, сказал:
— Ваша светлость, в доме, который блестит сквозь листву, живет иностранка, которая щедра, как никто. Попросите ее одолжить вам свои щипцы, чтобы из них сделать валек, я думаю, они-то выдержат до завтра.
Барон кивнул головой, десять человек крестьян побежали к дому Финетты, которая очень охотно дала им золотые щипцы. Их вставили вместо валька, пристегнули постромки, лошади рванули и вынесли карету, как перышко.
Радость была общая, но она продолжалась недолго. Через сто шагов затрещало и выпало дно кареты и с ним едва не погибла вся благородная семья Керверов. Каретники и тележники тотчас же принялись за работу, напилили досок, прибили их крепко-накрепко гвоздями и в одно мгновение поправили беду. Вперед, Керверы! И что же? Все двигаются в путь, пол кареты остается на месте, госпожа де-Кервер неподвижно сидит рядом с невестой в то время, как Ивон с бароном несутся вскачь.
Новое затруднение, новое отчаяние. Но все усилия напрасны — три раза чинили карету, и три раза она снова ломалась. Можно было подумать, что она заколдована.
Каждый подавал советы, и это придало смелости судье. Он подошел к барону де-Кервер и, отвесив низкий поклон, сказал:
— Ваша светлость, в доме, который блестит там сквозь листву, живет иностранка, которая щедра, как никто. Попросите ее одолжить вам половинку двери, чтобы сделать из нее дно колесницы, я думаю, она-то выдержит до завтра.
Барон кивнул головой, и двадцать человек крестьян побежали к Финетте, которая очень охотно отдала половинку золотой двери. Ее вставили в колесницу, и она пришлась так хорошо, словно нарочно для этого была сделана. В путь! Монастырь уже виден, конец всем дорожным передрягам. Ничуть не бывало! Лошади останавливаются и не хотят везти дальше. Вместо четырех лошадей впрягли шесть, восемь, десять, двенадцать, двадцать четыре — напрасный труд, карета не трогалась с места. Чем больше хлестали лошадей, тем глубже погружались в землю колеса, точно лемеха у плуга.
Что делать? Идти пешком было неприлично. Сесть верхом на лошадей и подъехать к монастырю, подобно мещанам, было не принято у Керверов. Поэтому всеми силами старались поднять карету, толкали колеса, кричали, сердились. Но, несмотря на то, что говорили много, вперед не двигались. Между тем наступил вечер, и назначенный для венчания час прошел.
Каждый подавал советы, и это придало смелости сенешалю. Он подошел к барону де-Кервер, слез с коня и, сняв бархатную шляпу, сказал:
— Ваша светлость, в доме, который блестит там сквозь листву, живет иностранка, которая щедра, как никто. Попросите ее одолжить вам свою корову, чтобы довезти карету, я думаю, что это животное может везти хоть всю ночь.
Барон кивнул головой, и тридцать человек крестьян побежали к Финетте, которая очень охотно дала им свою корову с золотыми рогами.
Въехать в монастырь на корове, быть может, и не соответствовало мечтам белокурой дамы, но это было всё же лучше, чем сидеть на дороге, не венчаясь.
Итак, корову впрягли во главе четверки и ждали, что будет делать хваленое животное.
Не успел кучер ударить кнутом, как корова понеслась вскачь, как будто хотела совершить кругосветное путешествие. Лошади, карета, барон и невеста, кучер — все умчались за бешеным животным. Напрасно рыцари пришпоривали коней, чтобы поспеть за женихом и невестой, напрасно вассалы и крестьяне бежали со всех ног напрямик, желая пересечь ей дорогу, карета неслась, как на крыльях, даже птица не смогла бы ее догнать.