Анастасия Витальевна Перфильева
В одной московской квартире
— Глеб, я повторяю: пора вставать! — громко сказала Ольга Ивановна и поставила на стол две чашки. — Ты же прекрасно меня слышишь!
А Глеб в это время давным-давно не спал.
Он залез в другой комнате на подоконник и, прижавшись носом к стеклу, смотрел в окно. В ворота их дома медленно вползала легковая машина. Вот она попятилась, повернулась боком и, описав по двору полукруг, остановилась у их подъезда. И сразу же из дверцы выскочил человек, вытащил не то чемодан, не то узел, потом ещё один, а третий вылез сам, и оказалось, что это не узел, а обвязанная платком девочка. А потом вылезла ещё одна, поменьше, и человек захлопнул дверцу.
Тогда Глеб спрыгнул с подоконника и, как был, в одних трусах и майке, помчался к Ольге Ивановне и заорал на всю квартиру.
— Приехали! Уже приехали!
— С ума сошёл! — сердито сказала Ольга Ивановна. — Кто приехал? Куда?
— К нам! Жильцы новые! Два чемодана, две девчонки, а может, три!
Глеб подпрыгнул на одной ноге и вдруг замолчал, потому что в передней звякнул звонок. Ольга Ивановна повесила на спинку стула полотенце.
— Пожалуйста, пожалуйста, — сказала она через минуту, щёлкнув замком, и Глеб высунул из двери нос.
Посреди коридора, растопырив рукава меховой шубки, стояла маленькая девочка и хмурыми чёрными глазами разглядывала стену.
— Гандзя, — громко и нетерпеливо сказала она, — развяжи мне шарф! Мне здесь не нравится.
Узел побольше подошёл к ней, из него выглянули два глаза, и Глеб услышал:
— Шарф я уже развязала. И, пожалуйста, не начинай командовать, слышишь?
— Не слышу, — ответила девочка. — Мне здесь не нравится. Я хочу домой.
— Проходите, проходите, — повторяла в передней Ольга Ивановна. — От ваших комнат ключи на стенке. Мы даже соскучились одни в нашей новой квартире…
За Ольгой Ивановной по коридору шёл высокий человек. На нём была чёрная мохнатая куртка, длинные, с ремешками сапоги, а шапку, тоже мохнатую, он нёс в руках. И ещё Глеб успел заметить, что у него была чёрная, будто приклеенная борода и круглые запотевшие очки.
Новые жильцы
Когда Глеб прибежал из школы, на столе под чайником белела записка печатными буквами:
«Погрей супу, не буди соседей, я сегодня плаваю».
Это означало: второго Ольга Ивановна к обеду приготовить не успела, придёт после института из бассейна поздно. А насчёт соседей — это ещё посмотрим.
Глеб швырнул портфельчик на диван, суп греть не стал и отправился на разведку.
В коридоре, как баррикады, стояли ящики и чемоданы. Очевидно, их навезли, пока он был в школе. У дверей в ванную стояли две пары лыж (Глеб подёргал крепления — ничего, подходящие); в одной комнате кто-то тихонько посапывал, в другой — тихонько пищал.
Глеб присел, заглянул в замочную скважину: на подоконнике стоял термос, стопка папиросных коробок; с края стола свешивался рукав меховой шубки. И Глеб совершенно ясно услышал: «У-и-и-онг-онг-онг!..»
Так пищат очень маленькие щенки.
Глеб сложил трубочкой губы, почмокал — за дверью запищали сильней.
И вдруг дверь распахнулась, Глеб с размаху влетел в комнату и растянулся на полу. Перед ним стояла черноглазая девочка в полосатой пижамке, но босиком.
— Зачем моего Орешка чмокаешь? Ты Глеб — пшеничный хлеб, нам твоя мама говорила! — баском, пригнув голову, сказала она.
Глеб встал, попятился к двери. Черноглазая вдруг топнула ногой и громко сказала:
— Гандзя! Я уже встала и потеряла чулки.
— Опять! Не дадут человеку поспать с дороги! — услышал Глеб тонкий голос.
Из соседней комнаты вышла вторая девочка, тоже в полосатой пижамке.
— Вот твои чулки! — сердито сказала она и бросила их на стул.
— А ещё я потеряла валенки.
— Вот твои валенки!
Черноглазая подцепила одной ногой валенок, поболтала им и зашвырнула в угол.
— Не на ту ногу! — приказала она. — Дай сначала.
— Не дам, а вот не дам! — забормотала Гандзя, подбирая валенок. — Сама не можешь? Папа, как уходил, велел: сейчас же развяжи Орешка!
Черноглазая — её звали Люда — посапывая, натянула валенки, прошлёпала к столу и вывезла из-под него зелёный грузовик; в нём лежал спелёнутый, как младенец, рыжий щенок.
Глеб попятился ещё к двери, потом подумал и подошёл ближе.
— Это Орешек, — строго сказала Люда. — Он приехал с нами с завода. А наша мама — студент-митриолог. А твоя мама пловун?
— Ме-те-о-ролог! — взмахнув пижамкой, простонала Гандзя. — И не пловун, а пловец!
— Пловун, — упрямо повторила Люда, — которая плавает.
— У моей мамы чемпионский значок! — выкрикнул вдруг Глеб. — Моя мама теперь…
— А наша мама на большой горе погоду ловит. Мы приехали к вам насовсем. У тебя есть бабушка из Саратова?
Глеб только хотел буркнуть «Нет!», но в это время в передней так громко зазвенел звонок, что он мигом выскочил в коридор и побежал к двери.
— Вам кого? — спросил он, становясь на цыпочки.
— Жильцы новые к вам переехали? Фамилия — Петровых. Телеграммы две срочные примите.
Глеб скинул цепочку, и так как старших никого не было, помогая языком, расписался в получении двух срочных телеграмм на имя инженера Геннадия Петровича Петровых. Телеграммы были: одна из Свердловска, другая непонятная, из какого-то Дырсу-Гая.
Глеб и его мама
Вечером Глеб сидел за столом я старательно протирал в тетрадке по чистописанию на месте кляксы дырку.
Ольга Ивановна тоже сидела за столом и пришивала к своему новому купальнику яркокрасный четырехугольный лоскуток; на нём белела большая, перечёркнутая полоской буква «С», что означало: «Спартак».
Потом Ольга Ивановна взялась за Глебкину шубу с оторванной пуговицей, но задумалась, воткнула иголку в скатерть, подпёрла ладонями подбородок и сказала:
— Люди! Как много на свете людей! Вот мы с тобой, Глебушок, конечно, очень одинокие. Если бы с нами был наш папка (тут Глеб перестал тереть резинкой и уставился на моргнувшую почему-то лампочку), — если бы так, нам, конечно, жилось бы веселей. Но теперь, понимаешь, вместе с нами будут жить хорошие люди, и там есть две девочки, очень хорошие, особенно старшая. Ты с ними, пожалуйста, не ссорься. Ладно, Глебушок?
Дверь в комнату скрипнула и отворилась. На пороге появился Орешек. Он посмотрел на Глеба и его маму добрыми глупыми глазами, сел и сладко зевнул.
Глеб поводил снова резинкой и спросил:
— Мам, а откуда они взялись? Ты не знаешь, мам?
— Немного знаю, — ответила Ольга Ивановна. — Они приехали сюда с очень большого нашего завода, где-то на Урале. Это очень далеко. А их мама сейчас ещё дальше — на Северном Кавказе, высоко в горах. Понимаешь, как интересно: на самой высокой горе где-нибудь над палаткой или горной избушкой день и ночь завывает ветер, летят белые снежные облака. А люди слушают, смотрят и записывают, о чём он завывает, куда они летят. А потом посылают в Москву радиограмму: так и так, ждите на севере хорошей погоды, посылайте на юг самолёты. Они могут лететь спокойно…
Ольга Ивановна подняла голову. Кисти на абажуре тихонько качнулись, точно на них тоже подул далёкий снежный ветер.
— А их папа, — помолчав, продолжала Ольга Ивановна, — их папа — инженер-металлург.
— Это-то я знаю, — сказал Глеб, принимаясь за вторую кляксу. — Такой инженер. Я сегодня получил для него две телеграммы. Его зовут Геннадий Петрович Петровых.
Две телеграммы
Геннадий Петрович Петровых стоял посреди комнаты.
В одной руке у него были зажаты обе телеграммы, другой он захватил бороду и дёргал её так, как будто хотел вырвать.
Гандзя и Люда спали у стенки на матраце. В ногах у них свернулся Орешек. Один чемодан торчал, как башня, другой разинул пасть — из него выглядывал кусок скатерти. В углу на радиоприёмнике лежали в салфетке оставшиеся с дороги холодные котлеты.
— Хоть воды попить, что ли? — с горечью сказал Геннадий Петрович, взял с окна термос — чашки были ещё запакованы — и пошёл на кухню.
Тут он громко вздохнул, сунул под кран сперва голову, потом подставил термос.
— Да что же им сырую? Давайте я вам чаю налью, сказала Ольга Ивановна. — Девочки ваши уже легли?
— Ох, не говорите! — ответил Геннадий Петрович. — Голова идёт кругом! Уж вы меня извините. Что делать, не знаю. Вот, полюбуйтесь. — Он протянул Ольге Ивановне обе телеграммы. — Эта — от жены. Говорил ей: зачем на практику в такую даль забираться? Должна была вылететь в Москву одновременно с нами, и вдруг… Эта — с завода. Договорились: перевезу дочек, вещи, сдам их жене, а сам вернусь на два дня по делу. И вот теперь… — Он отчаянно махнул рукой и грустно улыбнулся.
Ольга Ивановна взяла телеграммы и прочитала.
В первой было написано: «Задерживаюсь связи нелётной погодой. Снежная метель. Вылетаю первой возможности. Целую Люду Гандзю тебя. Благополучна».
Во второй: «Сборка генератора второй очереди закончена. Срочно выезжайте по договорённости в комиссию приёмки. Директор завода Слонов».
— Не поняла, — сказала Ольга Ивановна. — Снежная метель — на метеорологической станции, где ваша жена, студентка, проходит практику, это мне девочки уже рассказали. А почему «благополучна»?
— Мой приказ, — уныло ответил Геннадий Петрович, — просил: если прямой опасности нет, телеграфа одно слово: «благополучна». — Он опять махнул рукой. — Мать из Саратова выписал, думал — она тоже здесь, а её нет ещё… Верно, задержалась. Что делать, что?..
Геннадий Петрович Петровых надел очки, поставил термос на плиту и схватился за бороду обеими руками.
— Заберу девчонок и собаку и поеду принимать генератор вместе с ними, вот что, — мрачно решил он наконец.
— Нет, — сказала Ольга Ивановна.
Она сняла с плиты термос, подвинула Геннадию Петровичу табуретку:
— Садитесь и слушайте внимательно. Жена ваша, как только кончатся заносы, немедленно прилетит в Москву, так? Мать ваша из Саратова тоже приедет рано или поздно, так? Девочки ваши большие, хлопот с ними немного. А потому — поезжайте-ка вы спокойно на свой завод, а мы с сыном как-нибудь присмотрим за ними. Идёт?
— Вы? С сыном? Невозможно!
— Почему невозможно?
— Вы не знаете Люду. Это такой ребёнок… — Геннадий Петрович подвинулся к Ольге Ивановне и оглянулся. — Такой ребёнок!..
— Ничего, узнаю. Обыкновенный ребёнок, — ответила Ольга Ивановна. — Серьёзно, оставляйте девочек и поезжайте по вызову. Идёт?
Геннадий Петрович не стал садиться на табуретку, усадил Ольгу Ивановну, пожал ей руку, и очки у него подозрительно заблестели.
Рабочий день начинается
— Ну-с, начали, — сказала Ольга Ивановна. — Раз, два, левой… Дышите глубже, становитесь на носки…
В открытую форточку весёлыми клубками врывался морозный воздух, вместе с ним в комнату залетели две снежинки. В репродукторе через коридор кто-то громко сказал тоже. «Раз, два, левой!..» и заиграла задорная музыка.
— И Орешку зарядку делать? — спросила Люда, слезая с матраца.
— Пусть и Орешек попробует. Все по порядку!
Ольга Ивановна хлопнула в ладоши, и по коридору задвигалась такая колонна физкультурников: первым шёл Глеб, как полагается — в трусах, майке, тапочках. За ним — Гандзя. Косички, чтобы не мешали, были связаны тесёмкой у неё над головой и торчали хохолком. Так как туфли были ещё в чемодане, а в валенках нельзя же делать зарядку, она шла в шерстяных носках, а поверх рубашки Ольга Ивановна надела ей свой новый купальник. Люда потыкала пальцем в пришитый к нему красный четырехугольник и сказала:
— Буковка! Я знаю — «С».
Сама Люда шла в старых Глебкиных тапочках. Орешек — как был: в рыжей шкурке.
А Ольга Ивановна не шла, а стояла и приговаривала, хлопая в ладоши под музыку:
— Раз, два, левой! Дышите глубже. Гандзя, шире плечи, Глеб, не лови ртом мух!..
Потом делали упражнения: приседания с разворотом туловища и плеч, потом бег на месте и прыжки. А потом Ольга Ивановна крикнула:
— Теперь быстро в ванную, мыться! — и пошла на кухню разогревать завтрак, потому что Глебу было время итти в школу.
За столом в их комнате Ольга Ивановна сказала:
— Глеб, сейчас напишу записку, придётся тебе уйти с последнего урока и помочь мне немного. Я свободна только до двух часов. И, кроме того, надо узнать насчёт школы для девочек — пусть Гандзя тоже начинает учиться. Так?
Люда, с полным ртом и округлившимися глазами, спросила:
— А я? Ш кем я буду, ешли Гандзя пойдёт в школу?
— С Орешком, — сказала Ольга Ивановна. — Ведь ты уже большая девочка. У тебя какой последний урок, Глеб?
Глеб поднял к потолку глаза, пошевелил губами и сказал:
— Чтение. У меня последний чтение.
Тогда Ольга Ивановна, пока ребята кончали завтрак, написала на листке из блокнота:
«Уважаемая Марья Петровна! (Так звали учительницу Глеба.) Очень прошу вас, отпустите моего сына Авдеева Глеба с последнего урока, так как он должен помочь мне по важным хозяйственным делам. Домашние задания он выполнит.
О. Авдеева».
Важные же хозяйственные дела были такие:
1. Съездить на вокзал и узнать, когда придёт багаж — мебель, книги, охотничьи принадлежности Геннадия Петровича. (Он, правда, просил об этом не беспокоиться, но…)
2. Разобрать вещи носильные и постели, чтобы девочки до приезда родителей могли жить в человеческих условиях. (Так сказала Ольга Ивановна.) Глеб поможет перенести с чердака раскладную койку и ещё один матрац.
3. Купить и сварить обед — теперь не на двоих, а на четверых. Здесь помогут Гандзя и Люда: Люда, например, почистит картошку, а Гандзя может пойти вместе с Ольгой Ивановной в магазин.
4. Кроме того, масса всяких мелочей, не говоря уже о собственных обязанностях Ольги Ивановны: она преподавала плавание в Институте физической культуры и работала тренером в бассейне.
Глеб ушёл в школу. Хлопнула парадная дверь, и пошло отдаваться по лестнице эхо. Радио замолчало: его, дослушав последние известия, выключила Ольга Ивановна, чтобы не отыскаться от дел.
За двойными рамами окон, где-то внизу, слабо гудели машины, звенели трамваи — в Москве тоже начинался рабочий день…
Люда
Люда уселась на опрокинутую табуретку.
Большие и маленькие картофелины наезжали на неё полукругом, как войска. На самой главной вместо головы торчала шишка.
Люда поболтала валенком, подвинула таз с водой.
Чистить картошку! Конечно, её заставили чистить картошку! В тысячу раз интересней залезть опять в ванную — там можно по очереди открывать краны. Или, например, забраться на подоконник и смотреть в окно…
Но Ольга Ивановна, уходя с Гандзей в магазин, сказала:
— Люда, даю тебе поручение. Вот специальный ножик, ты им не обрежешься, потихоньку вычисти нам это к обеду. Смотри, вот так…
Конечно, ножик был специальный — со щёлкой и зазубринками. Может, всё-таки попробовать и сказать, что ничего не получилось?
Люда повертела ножик и положила его в таз. Орешек подошёл и обнюхал его. Где-то в конце коридора прозвонили часы.
Люда не выдержала, встала и зашлёпала валенками из кухни.
Дверь в их комнаты была открыта. Все вещи Ольга Ивановна с Гандзей уже расставили по местам.
Люда пошла по коридору. Заглянула в комнату Ольги Ивановны и Глеба. Глаза у неё сразу разбежались. На стене висели фотографии — маленькие, длинные, даже разноцветные. По полу прыгали солнечные зайчики. Солнце светило с разгулявшегося неба, отражаясь в каких-то блестящих стаканах на столике у окна. Над диваном висела самая большая фотография — военного с орденом на груди. Смотрел он совсем как Глеб, точно спрашивал что-то.