Вот сколько ни есть у нас разных дел, а с библиотекой получается особенно интересно. Мы ее уже открыли. И Маша-Рева выдает книги. Но у нас очень мало взрослых читателей — еще не все доверяют БУПШу. А ребят — хоть пруд пруди: мы сами записались и Рудимчиковых дружков привлекли. Так что детских книг у нас теперь даже не хватает. Вот мы и решили принести свои, какие у каждого есть дома.
Я должен отдать «Кратер Эршота». Только мне его надо еще дочитать — до сих пор не успел. А сейчас у меня и еще две книги: Люсина «Борьба за огонь», да в нашей библиотеке взял «Остров сокровищ».
Так что хочешь не хочешь, а садись, Георгий Данилович, за книжку.
Мы ручаемся!
Ну, вот, дочитал «Кратер». Здорово написан конец. Всех героев спас Петя Одинцов. Совсем еще парнишка, а молодчага. А мамонты и вправду сдохли в кратере. Жалко.
Я отнес книжку в БУПШ, но у меня опять три: прибавилась еще Сашунина. Получилось так.
Пришел я в БУПШ, когда там были одни девочки. Вика перебирала какие-то свои бумажки. А Маша-Рева готовилась к выдаче. Люся тут же сортировала книги, принесенные ребятами. Я сунул ей свой «Кратер» — в общую кучу. Вдруг с шумом и криком вкатился розовый, как колобок, приглаженный Сашуня. Он весело улыбался — пухлые щеки его надувались, как паруса ветром. Он потрясал большой красной книгой. Я сначала подумал, что он хвастается, какую хорошую книгу принес в нашу библиотеку. Но он крикнул:
— Внимание! Слушайте б ушли некий гимн. — И, вынув листок с нотами, начал напевать. — Тру-ту-ту.
Я не могу передать, какую музыку написал Сашуня, но мне понравилось. А он, все еще размахивая книжкой, пел, когда вдруг снаружи раздался женский голос:
— Сашуня! — В дверях появилась Сашунина мать, Ангелина Павловна. — Сашуня, — сказала она, прищуриваясь в полумраке нашего БУПШа, но не переступая порога. — Ты забыл носовой платок. — Сашуня подошел к матери и взял аккуратно сложенный белый квадратик. — Если я задержусь, — продолжала она, — молоко в холодильнике, понял?
— Понял. — Он направился назад к нам, засовывая платок в карман брюк, но тут Ангелина Павловна испуганно вскрикнула:
— Стой! А это что? — Она взмахнула синей сумочкой, показывая на красную книжку, которую держал сын. — Что я вижу?
— Ну, книжка, — торопливо заговорил Сашуня. — Все ребята приносят, а я хуже их, что ли?
— Но тебе было сказано, какую можно.
— Да та совсем изорванная, мама.
— А ты хочешь, чтоб была изорвана и эта? Так ты ценишь мой дорогой подарок? Сейчас же отнеси обратно.
— Но, мама…
— Отнеси сейчас же!
Мне стало обидно, что у Ангелины Павловны такое о нас мнение, будто мы будем рвать и кромсать ее дорогую книжечку. И я сказал:
— Да вы не бойтесь, мы не порвем.
Она повернулась ко мне:
— Что? — Словно не расслышала.
Но тут заговорила и Маша-Рева:
— Мы будем очень аккуратно. Я ведь все выдаю под расписку.
— И у нас не одни ребята берут, — добавила Люся. — У нас и взрослые. Вам, наверное, говорил ваш сын? И пригласительный тоже… Вы получили?
Все-таки умеет она солидно ввернуть: «Ваш сын». Ангелина Павловна улыбнулась:
— Мой сын действительно говорил мне.
— А вы запишитесь к нам, — предложила Маша. — Выберите себе. У нас много. Вот, посмотрите.
Она повела Ангелину Павловну к полке. И все мы пошли за ней. Только Вика осталась на своем месте, за столом, и нарочно громко сказала Маше:
— У тебя ведь не приемные часы.
Но разве важно — приемные, не приемные, если мы уговаривали записаться в нашу библиотеку еще одного взрослого — пускай и не знаменитого? И Ангелина Павловна записалась! Сначала она подошла к полке с небрежным видом: дескать, ну-ну, поглядим, что у вас имеется. А потом как начала перебирать книги, так и уткнулась. И говорила уже не «ну-ну», а «гм», «н-да» и «ишь ты». И отобрала себе сразу три книги. Маша-Рева заполнила бланк, записала за Ангелиной Павловной все, что она выбрала, и объяснила, когда приходить менять. А Сашуня все еще стоял с красной книжкой в руках посередине БУПШа. Проходя мимо него, Ангелина Павловна сказала:
— Ладно уж. Оставляй эту здесь. — И еще раз улыбнулась, кивнув нам. — Если они так ручаются за ее сохранность.
— Ручаемся, ручаемся! — закричали мы хором, а она засмеялась и ушла, прижав к груди наши книжки.
Рудимчик подлетел к Сашуне и прочитал на красной корочке:
— Шота Руставели.
— «Витязь в тигровой шкуре»? — сразу догадалась Люся, взяла книжку и стала ее перелистывать. — Да, — сказала она. — Очень хорошее издание. У моего папы есть, но без картинок, а здесь — видите! Это храбрый витязь Тариэл. Герой грузинского народа. А это его друзья — Автандил и Фридон.
Маша-Рева и я прилепились с краю и тоже разглядывали. В книжке были напечатаны короткие строчки.
— Стихи, — поморщился Рудимчик.
Я тоже хотел поморщиться: стихи не очень люблю. Но Люся сказала:
— Поэма. Очень интересная. Героическая.
И положила книжку на стол в общую кучу.
Вика застучала ладошкой по своему портфелю:
— Пора открывать абонемент. Маша, займи свое место. — Перед входом в БУПШ уже толпились малыши. — Становитесь в очередь, — приказала им Вика и принялась расставлять их в затылок друг другу.
Сашуня подмигнул мне: «Начальница!» Я махнул рукой и сказал:
— А ловко с твоей матерью вышло — агитнули! — Сашуня засмеялся, его щеки опять надулись, как паруса.
— А давай, — сказал я неожиданно для самого себя, — ты мою книжку возьмешь, а я твою.
— Давай, — согласился Сашуня.
Мы подошли к Маше, и она записала нам по книжке.
Я держал поэму про храброго витязя Тариэла. Она лежала на моей ладони — тяжелая, красивая, дорогая, с золотыми буквами на толстых корочках. И я отвечал за нее перед всеми, потому что мы поручились, что она останется в целости и сохранности. От этого она сделалась словно еще дороже: свою собственную я трепал и перегибал, как хотел, а эту надо очень беречь. Мы ведь сообща дали такое обещание Ангелине Павловне, и она доверила нашему БУПШу…
Борис вернулся!
Нет, все-таки не вовремя начал я писать дневник!
Так много каждый день случается, что просто не успеваешь! Или это пока не было БУПШа, все шло потихонечку, а теперь — попробуй угонись.
Вот уже два раза ходили в кино. Вчера смотрели «Друг мой, Колька». Эту картину я видел и раньше. Но опять здорово переживал, когда на Кольку напали жулики. А еще перед этим были в зоопарке. С малышами. Когда шли назад, одна лупоглазая девчушка пристала ко мне: «Давай я буду птичка, а ты волк. Ешь меня!» Я сделал страшные глаза и раскрыл рот, а она захохотала и завизжала: «Ой, я уже улетела!»
В паре с ней шел озорной пацан. Вдруг он надумал:
— Давай перевернемся. — Повернулся и пошел.
Пришлось его как нужно устанавливать.
Забавная мелюзга!
Но овраженский Гошка признался:
— Без них спокойнее.
Это верно. Зато матери, забирая каждая своего, радуются: «Спасибо, выручили. А то целый день будто руки связаны». Наши девочки, конечно, довольны. Только Вика-Жига опять потребовала:
— Пишите справку, сколько матерей обслужили сегодня.
Она отыскала где-то большой портфель — старый, потертый, с оторванной ручкой, но с двумя застежками и таскает его под мышкой.
— Брось ты эту бухгалтерию, — посоветовала ей Римма, но Вика сделала такие глаза, будто под ее ногами началось землетрясение.
— Что вы! А как мы докажем при отчете, что сделали летом?
Тима засмеялся:
— Ладно! Копи доказательства.
Но, по-моему, зря ей взрослые разрешили. Только все портит. Вчера рыжий Серега хотел тренировать не футболистов, а боксеров. Пришел вечером и сказал-:
— Давайте сегодня заниматься боксом.
Так Вика раскричалась:
— Это не по плану! По плану у вас футбол, вот и не срывайте.
Или с этим Пушкинским переулком.
Два дня мы заваливали его песком. Не весь, конечно, только полквартала — как раз между Овраженской и нашей, Кудряшевской. Так Жигалова тоже сначала не хотела: это, говорит, не наша территория. Я сказал:
— Что ты делишь? Чужая страна за углом, что ли?
И ребята меня поддержали. А я был настойчивый вот почему.
Прихожу три дня назад домой вечером, а мама лежит в постели. И встретила меня ворчанием:
— Долго будешь до поздней ночи шататься?
— Да еще не темно совсем, — сказал я, хотя в комнате уже горело электричество.
Мама сказала:
— Вот ногу сломаешь.
Я засмеялся, а дед накинулся:
— Правильно она говорит. Не видишь — лежит! Оказывается, мама подвернула ногу в Пушкинском переулке.
Там всегда грязь. После дождя лужа разливается на всю улицу. Один раз «Волгу» трактором вытягивали. А когда дождей нет, грязь засыхает, как камень, и торчит острыми кочками. Вот мама и подвернула ногу. Я уже не смеялся. Дед весь вечер ворчал:
— За великого поэта обидно. Назвали его именем, а порядок навести ни у кого руки не доходят. И дело-то пустяковое — впадину засыпать. Три машины песку привезти.
Я помалкивал, но в голове у меня зрел мировой план.
На другой день я, как начальник разведки, внес его на рассмотрение БУПШа.
— А где же ты возьмешь столько песка? — поинтересовалась Вика, когда увидела, что все ребята поддерживают меня.
Ей ответил Сашуня:
— Да вон его сколько хочешь!
Совсем недалеко, в Крыловском переулке, экскаватор накопал огромную кучу. И мы объявили всеобщую мобилизацию. Собрали ведра, корзины и начали таскать песок. К делу привлекли всех, даже Рудимчиковых дружков — они вооружились лопатами и разравнивали. В БУПШе не осталось никого. Тима пошутил:
— Как в гражданскую войну: «Райком закрыт. Все ушли на фронт».
— А мы на трудовой! — отозвался Назар.
— Фронт так фронт, — согласился Тима и через некоторое время привел нам «подкрепление» — Славку Криворотого с его компанией.
Как уж он уговаривал их, не знаю. Сначала они взялись за ведра, посмеиваясь, а потом начали бегать наперегонки: устроили между собой соревнование. И дело пошло быстрее. А вечером из домов вышли жители и тоже стали нам помогать.
Вика-Жига в первый день бегала с карандашом в руках и все подсчитывала, сколько получается ведер. Потом сбилась со счета и сказала:
— Хватит, кончайте.
— Да ведь не засыпано еще, — ответили ей.
— А сколько можно? — возмутилась она. — Второй день никакой работы по плану. Ну, засыпали немножко — и хватит. Всем видно, что мы делали.
Как будто самое главное — вид делать!
Домой я пришел поздно и такой усталый, каким еще не бывал сроду. Даже когда целый день гонял футбол. Адмирал объяснил, что ноги у нас к футболу привычные, а плечи и руки к ведрам с песком — нет. Вот у носильщиков наоборот. Сашуня чуть не стонал: «Умираю!» Но Тима весело говорил:
— Не волнуйся, от работы еще никто не умирал.
А песок очень тяжелый. Когда я приношу воду, то без отдыха тащу почти полное ведро целый квартал, а тут полведра песка — и то я часто останавливался и махал рукой, как маятником, чтобы прогнать из нее усталость.
Ужинать я не захотел, и мама опять рассердилась:
— Просто невыносимо становится. Посмотри, на кого стал похож. Кожа да кости. Избегался совсем.
Леха подбавил:
— Да, брат, крутишься ты, как шпиндель.
Я ничего не ответил. Пусть сами потом пройдут по Пушкинскому переулку и увидят, что уже никаких кочек, никакой грязи. И не утонет теперь никто, и ногу не подвернет.
Но спал я плохо. Никак не мог приладиться к подушке — то в плечо давила, то в шею. И я вертелся с боку на бок безостановочно, словно заправдашний шпиндель.
А утром не вытерпел и побежал в Пушкинский переулок «осмотреть при дневном свете. И не узнал места, честное слово! Дорога была вся, от тротуара до тротуара, желтая, ровная, притоптанная, ну прямо загляденье! И песка на ней, наверное, не три, а — я даже не знаю сколько! — все десять машин.
Я думал, что буду один такой любопытный, но на другом углу стояла Маша-Рева и тоже смотрела на переулок. Я крикнул ей:
— Что рано встала?
Она ответила:
— На тебя посмотреть. — И вдруг сказала: — А знаешь, Борис приехал.
— Где? — кинулся я к ней.
— Сейчас встретила. Туда шел, — махнула она рукой в сторону БУПШа.
Я побежал.
И еще за целый квартал увидел Бориса, почти у БУПШа. Около него стояла Вика Жигалова. Борис был какой-то совсем другой — непохожий на себя: чисто одетый, аккуратно причесанный.
Вика опять наседала на него. Даже издали было видно, как она трясла своими кудрями и размахивала растопыренными пальцами. Борис вдруг тоже что-то сказал ей — очень коротко, всего одно слово. И пошел. Но не навстречу мне, а еще дальше, к оврагу.
— Борис! — крикнул я. Он оглянулся, но не остановился. Я подскочил к Вике. — Что он сказал тебе?
Она повернулась со злым лицом:
— Что и всегда. Нагрубил, как самый последний хулиган.
— А ты ему что?
Она разозлилась еще сильнее.
— Отчетов тебе давать не обязана! — Мотнула кудрями и пошла в БУПШ.
Борис уже давно исчез за углом. Гнаться за ним сейчас было бесполезно. Я повернул к дому — ведь я еще не завтракал.
Люся недовольна
Но не успел я проглотить поджаренную колбасу с яичницей, как явился Рудимчик.
— Тебя, — сказал он, — экстренно вызывает начальница.
Он выделил словечко «экстренно»: должно быть, перенял его у Назара и теперь хвастался.
— Зачем я ей понадобился?
— Приказ по БУПШу, — невозмутимо ответил Рудимчик.
Я прошипел сквозь зубы что-то непонятное и самому себе: только что видел «начальницу» на улице, и вот нате, пожалуйста, — «экстренно»! Но мало ли что стряслось. Пришлось пойти.
В БУПШе была еще Люся. И Маша-Рева.
Я спросил у Вики мрачно:
— Чего тебе?
Она сидела перед столом в бархатном «председательском» кресле, пристукивая ладонью по своему пузатому портфелю.
— Садись. Кольцова и Рудимчик, садитесь тоже. Маша, ты можешь работать, только не мешай нам. Сейчас заслушаем руководителя нашей разведки Георгия Зайцева. Придвигайся, Зайцев. Докладывай, что делается в разведке по нашему плану.
Тон у нее был действительно начальнический, и голос звенел напряженно, как всегда, когда она выступает на собраниях. Она сидела с гордым видом в белом платье с зеленым воротничком. Шелковый пионерский галстук ярко горел на белой материи платья. И кресло ярко горело красным бархатом за ее спиной. Она была в этот миг даже красивая, только мне все равно не нравилась, потому что много воображала. И еще мне стало противно, что она снова требует от меня какого-то отчета. Я сказал:
— Чего говорить-то? Сама все знаешь.
— Мало ли что. Доложи официально.
И Рудимчик начал меня упрашивать:
— Ну, трудно, что ли, доложить?
Я заупрямился:
— А что переливать из пустого в порожнее.
Вика даже привстала с места:
— Для тебя не порожнее только футбол гонять? Или на кулаках драться? Сколько дней прошло, а вы еще не выявили, что можно сделать в ателье мод и в хлебном магазине.
— Она свихнулась, — сказал я, поворачиваясь к Люсе и Рудимчику, а пальцем тыча в Жигалову. — При чем здесь ателье и магазин. Вспомни еще про похоронное бюро.
Рудимчик фыркнул, но Вика даже не улыбнулась.
— Не насмешничай. Никакого похоронного бюро на нашей территории нет, а магазин, ателье и почта есть.
— И сберкасса, — добавил Рудимчик.
— Вот именно, — не взглянув на Главного Связного, подтвердила Жигалова. — И нужно охватить все. Понятно?
— Мы и так много охватили, — заметила Люся.
— А надо еще, — настаивала Жига. — Надо на все сто процентов. Чтоб никто не сказал, будто мы пропустили.
— А по-моему, это неправильно — гнаться, чтоб больше, — сказала Люся. — Пусть будет сколько есть, зато — как следует.
Вика вскочила будто ужаленная.
— Значит, по-твоему, у нас ее как следует, да? Ты недовольна?
И тут Люся отрезала:
— Да, недовольна!
Мы все — Рудимчик, Маша, стоявшая около своих книг, и я — удивленно уставились на Люсю. Что ей не нравится? Делаем вроде неплохо. Нас уже хвалят. Разговоры о БУПШе пошли по всем окрестным улицам. Взрослые сами записываются в нашу библиотеку. И приводят малышей: «Пожалуйста, присмотрите». А Люся — недовольна. Только она добавила, глядя на Вику: