Некоторое время после ее ухода девочки молча переглядывались, Валя положила тетради на стол.
— Вечно вы что-нибудь натворите! Разделывайтесь теперь.
— Уж очень она рассердилась! — сказала Лена Родионова.
И тут же, точно по сигналу, в классе поднялся шум. Негодование Анны Юльевны вызвало совершенно неожиданное последствие. Девочки, которые сначала перепугались своей проделки, теперь не испытывали никакого раскаяния.
Люда Григорьева принялась поднимать штору.
— Позор еще какой-то выдумала, — удивленно говорила она. — Взяли просто и затемнились, и никакого позора нет.
— Она нас всегда обвиняет, — обиженно заявила Маня, — Тихо сидишь, как на математике, а ей все плохо кажется. Не буду больше повторять. — И она закрыла учебник французского языка.
— Директора приведет, — вздохнула Тася Добросклонова, — за поведение сбавят.
Француженка привела не директора, а Дарью Леонидовну. Дарья Леонидовна вошла в класс привычной стремительной походкой, и девочки увидели в ее глазах тревогу.
— Ваши воспитанницы! — презрительно сказала француженка. — Хорошенький у вас класс! Они сорвали мне письменную. Я требую, чтобы вы их наказали.
— Анна Юльевна, — ответила Дашенька, — я обещаю, больше этого никогда не повторится.
— Как? — изумилась француженка. — Вы берете их под защиту?
— Нет, нет! — заторопилась Даша. — Вы меня не поняли. Не я. Весь класс обещает. — Она смешалась и, чтобы успокоить Анну Юльевну, пояснила: — Уверяю вас, у них и в мыслях не было вас обидеть.
Француженка подозрительно взглянула на Дашу и сухо ответила:
— Боюсь, что вы ошибаетесь.
Раздался звонок. Анна Юльевна вышла.
— Вы обидели Анну Юльевну. Она шла в класс работать. Когда человек работает, его надо беречь, — сказала Дашенька.
— Дарья Леонидовна, — призналась Люда Григорьева, — честное слово, я нечаянно! Мы пошутили.
— Мы не думали, что это обидно, — смутилась Наташа.
— А как вы нас накажете? — с беспокойством спросила Тася, которая все время гадала — классом придется отвечать или вдвоем с Людой.
«В самом деле, как же мне их наказать?» — подумала Даша.
— Дарья Леонидовна, — заявила Люда Григорьева, — мы сделаем вместо одного два перевода. Вы уходите. Никто не будет списывать. Я отвечаю.
В другое время все удивились бы, что Люда Григорьева берётся отвечать за класс, но сейчас никто не удивился.
Валя Кесарева складывала книги, собираясь идти домой. Неожиданно она спрятала книги в парту.
— Я староста, — заявила она. — Отвечать буду я.
— Хорошо, — согласилась Дарья Леонидовна.
Девочки были довольны: Дарья Леонидовна им сразу поверила.
Захар Петрович ходил из угла в угол в пустой учительской. Увидев Дарью Леонидовну, он снял с вешалки шинель…
— У вас заметно бледнеют щеки, — сказал он ворчливо. — Идемте в столовую.
Он ежедневно напоминал ей об обеде.
— Сегодня утром, — рассказывала Даша, застегивая пуговицы пальто, — мне показалось, что я одержала полную победу. Если бы вы их видели утром! Я подумала: теперь всё изменится и будет по-другому, но сегодня же они устроили затемнение. Я не знаю, что они выкинут завтра.
Захар Петрович ждал у порога.
— На дворе холодно, — ответил он. — Неужели у вас нет теплого шарфа?
Даша, не слушая его, повторила:
— Я думала, что одержала победу и всё сразу изменится.
Захар Петрович рассердился.
— На фронте месяцами подготавливают победу. Вы захотели за один час. Не слишком ли быстро?
Они вышли из школы. Мелкий злой дождь сыпался с неба. На тротуаре ветер рябил в лужах воду.
— Осторожно, — сказал Захар Петрович. — Вы опять без калош!
Они молча шли под дождем.
— Вы правы, — сказала Даша, когда они подошли к столовой. — За один час — это… невозможно.
VII
Наташа никому, даже Жене, не говорила о задуманном. Возвращаясь из школы, она делала наспех домашние дела и садилась за математику. Решив несколько уравнений и геометрических задач, она открывала наудачу страницу и испытывала себя — получится или нет. За последнее время стало получаться на любой странице из пройденного. Но Наташа все еще не верила и каждый день упрямо повторяла. Иногда Наташа час или два грызла карандаш и размышляла над задачкой, но ни за что не хотела идти к Добросклоновым. Она хотела добиться сама.
Когда в передней раздавался звонок, Наташа со всех ног бросалась встречать маму. Она снимала с мамы шляпу, довоенную, с помятым бантиком, и стряхивала с полей капельки растаявшего снега. А мама некоторое время еще сидела на табурете и ладонями приглаживала волосы, которые завивались в мелкие колечки от мокрого снега.
— Сегодня все печи на полной нагрузке? — интересовалась Наташа. — А на тельфере кто работает? Сегодня мины или снаряды?
Иногда мама отвечала:
— Этого сказать нельзя.
— Военная тайна? — понимающе кивала Наташа, чувствуя уважение к маме и гордость за нее.
— Теперь ты рассказывай, — говорила мама. — Только все — и хорошее и плохое.
— Плохого давно уж нет, Дарья Леонидовна опять похвалила за сочинение.
Наташа любила сидеть на коврике около кресла и опираться подбородком о мамины колени.
— Мамочка, ты думаешь, Дарья Леонидовна не строгая? Она строгая, она обязательно снизит балл, если не ответишь. Только мы на неё не сердимся. Знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что она справедливая и нам доверяет. Она в нас уверена. Вот мы и стараемся.
— Это хорошо, что она в вас уверена, — согласилась мама. — А еще?
— А еще, мама, она не притворяется, будто всё знает.
— Как же так? — удивилась мама. — Что же она не знает?
— Нет, ты не думай, я не про литературу. — Наташа испугалась, что мама неправильно её поймет. — Когда Дарья Леонидовна по литературе рассказывает, я даже стараюсь не дышать. Она не притворяется, что сразу про жизнь объяснить может.
Мама все-таки не понимала и с интересом смотрела на Наташу.
— Ну, например?
— Например, мы любим с ней о постороннем разговаривать. Женя Спивак спросила, какая у человека цель в жизни. Дарья Леонидовна задумалась. А потом сказала: «Одним словом не определишь».
Мама облокотилась на ручку кресла и внимательно смотрела на Наташу.
— Тогда мы много говорили, и все согласились обязательно приносить пользу. Дарья Леонидовна сказала — каждый по-своему приносит пользу, а еще, что нужно свое место в жизни найти и это тоже цель. Только она не так сказала, складнее.
— Дарья Леонидовна пожилая? — спросила мама.
Наташа всплеснула руками и расхохоталась.
— Пожилая?! — воскликнула она. — Да ты бы посмотрела на нее! Она почти такая же, как Катя. Только Катя обыкновенная, а Дарья Леонидовна особенная.
— Ты счастливая, — сказала мама, — что у тебя такая учительница.
— А Захар Петрович, мама… — в приливе откровенности продолжала рассказывать Наташа — и замолчала. На столе лежал раскрытый задачник. — Мамочка, давай порешаем задачки, — заторопилась Наташа, боясь выболтать секрет. — Вот смотри: «Если нам известны все стороны четырехугольника и отрезок ED…»
В комнату влетела Катя, в распахнутом пальто, с красными щеками, часто дыша от быстрого бега по лестнице. У Кати блестели тёмные глаза. Она бросила пальто на стул, берет и портфель на диван и залпом сообщила:
— Умираю от голода. Умираю, хочу спать. По общей медицине сдала зачет. Ничего. Так себе. Профессор похвалил. Наталка, хватит мучить маму! Смотри, у нее глаза закрываются.
Мама потянулась в кресле, закинув под голову руки.
— Почему, в самом деле, такая страсть к математике? — спросила она шутливым голосом.
Наташа загадочно молчала.
Захар Петрович, войдя в класс, прислонял к стене суковатую с набалдашником палку и пристально озирал учениц. Тася не сводила безмятежного взгляда с учителя. Уловка иногда удавалась, и Тасю не беспокоили.
— Математика не терпит приблизительности, — рассуждал Захар Петрович, пока вызванная к доске ученица, кроша мел, старательно записывала условие задачи и на всякий случай держала в руке тряпку. — Положите тряпку на место. Постараемся обойтись без нее. Итак, математика требует точности. Многие из моих учеников это усвоили.
И вот однажды, выслушав такое рассуждение, Наташа встала. Ее что-то подняло помимо воли, и она стояла и испуганно смотрела на учителя.
— Я хочу, — сказала она наконец неестественным голосом, — я хочу, чтобы вы меня спросили и увидели, что я знаю все не хуже ваших мальчишек, которых вы всегда нарочно хвалите.
— Батюшки! — охнула Тася, искренне пожалев Наташу за ее безумный поступок.
Валя Кесарева оцепенела. Наташа ждала, неподвижная, как столб, но чувствовала облегчение, потому что самое трудное было сказать эту фразу, придуманную заранее, а дальше всё должно идти само собой.
Захар Петрович побарабанил пальцами по столу.
— Вот как! — сказал он и посмотрел в журнал. — У вас двойки и тройки. Впрочем, пожалуйста.
«А вдруг нарочно провалит?» — подумала Наташа.
Она искоса посмотрела на учителя. «Нет, — успокоилась она, — он не такой, чтоб нарочно проваливать».
С первым вопросом повезло — решение могло быть только одно, и оно было ясно Наташе. Наташа торопливо стучала мелом. Белая пыль сыпалась на пол. Со вторым вопросом тоже повезло. И, когда повезло и в третий раз, Наташа развеселилась. Мел не дрожал больше в руке. Захар Петрович стал вдруг очень симпатичен. Хотелось, чтобы он давал задачи труднее и спрашивал весь час. Наташа была недовольна, когда ее отправили на место.
Захар Петрович сидел за столом, подперев подбородок рукой. Другой рукой он выстукивал дробь на обложке журнала.
— Так, так, так! — повторял он задумчиво. — Как же это вы меня провели? Я думаю, сидит у меня Тихонова и ничего не понимает. А она взяла вдруг да всё поняла. Рады небось, что сконфузили учителя?
Наташе все больше нравился Захар Петрович, и жаль было, что он волочит правую ногу и, может быть, действительно оконфужен перед всем классом и теперь уж перестанет хвалить других учеников, хотя ему очень нравится их хвалить.
— Досадно, досадно, — сказал Захар Петрович.
— Что досадно? — удивилась Наташа.
— Досадно, что никто, кроме вас, не рассердился. Однако мои мальчишки заявляют, что в математике они сильней.
Вывод был неожидан, и Наташа возмутилась.
— Что же, вы считаете, что мы не перегоним, если захотим?
— Да ведь не захотите, — развел руками Захар Петрович. — Захотеть-то уж очень трудно. Не на один ведь день.
— А вот и захотим! — воскликнула Наташа, приходя в задор и сердясь и желая во что бы то ни стало доказать учителю, как он неправ. — Мы еще получше ваших мальчишек будем учиться!
— Кто это «мы»?
— Мы. Весь класс.
— Да ну? — Захар Петрович даже встал от изумления. — Вот уж это хватили через край. Признайтесь, что хватили!
— Ничего не хватили, — наперебой закричали девочки. — Увидите, докажем!
Захар Петрович меланхолично махнул рукой.
— Нет, уж лучше не беритесь. Не осилите. Нет! — Потом он передумал: — А впрочем, попробуйте. В самом деле, вдруг перегоните? Но я не вмешиваюсь. Ваше дело.
Наташа все ещё тёрла руки платком, хотя давно уже смахнула весь мел на платье. Валя Кесарева вытянулась в струнку, ошеломленная Наташиным успехом, а Люда Григорьева открывала и закрывала парту, изнемогая от желания вступить в спор, но она удерживалась от искушения, не доверяя веселому настроению Захара Петровича.
После звонка Тася напустилась на Наташу.
— Теперь он расскажет мальчишкам. Они нам проходу из-за тебя не дадут. Скажут: «Вот воображалы, вздумали тягаться!» Получила пятерку и сидела бы тихо. Обязательно расхвастаться нужно!
Валя Кесарева живо представила картину: она идет домой, беспечно размахивая портфелем, а в переулке поджидает толпа семиклассников из мужской школы. Семиклассники кричат на весь переулок:
«Вон староста из седьмого «А»! Все равно вам по математике нас не перегнать!»
И сколько бы Валя ни отличалась, все равно ее теперь будут дразнить, потому что она староста седьмого «А». Валя нахмурила брови.
— Даже обидно, — сказала она: — Учишься, учишься, а из-за какой-нибудь лентяйки приходится страдать.
— Чем же ты из-за меня пострадала? — удивилась Тася.
Люда Григорьева от удовольствия захлопала в ладоши.
— Ага! Призналась, сама призналась, что лентяйка. Поймали на слове!
Тася спохватилась, но поздно.
— Ничего и не признавалась. Просто у меня к математике никаких способностей нет. У меня к французскому способности.
— В окно смотреть у тебя способности, — ворчливым взрослым тоном заявила Лена.
— Ну и ладно. А вам какое дело?
— Такое и дело, — строго вмешалась Валя. — Ты должна слушаться.
— Кого?
— Меня, потому что я староста.
— Всех слушаться — слишком умная будешь!
Тася явно дразнила одноклассниц. Она щёлкнула замком портфеля и, приплясывая, пошла мимо парт. В дверях она весело крикнула:
— Математики, физики, химики! Все равно, Менделеевыми не будете! — и захлопнула за собой дверь.
Наташа собралась было догнать Тасю и расправиться с ней, но махнула рукой.
Наташа была возбуждена. Ей нравились подруги, хотелось самой всем нравиться, хотелось, чтобы все вместе с ней радовались.
— Ушла — и хорошо, — сказала она. — Девочки, давайте разговаривать.
В интернате разговаривали часто. Забирались куда-нибудь в тихий уголок, чтобы не попадаться взрослым на глаза. Было уютно. Говорили о доме, о войне, о родных, и все начинали чувствовать себя хорошими, и хотелось друг другу помогать. Здесь, в школе, еще ни разу не разговаривали.
— О чем? — спросила Люда?
— Ну, вот о том, как мы теперь будем, — объяснила Наташа.
И всем было понятно, что быть, как раньше, больше нельзя. Девочки уселись на парты, поджав под себя ноги. Маня-усердница подперла кулаком подбородок и сказала мечтательно:
— Стал бы у нас самый замечательный класс! Все бы дружили! Вот бы хорошо!
— Конечно! — поддакнула рассудительная Лена. — А то как-то стыдно, если кто-нибудь двойки получает. Борька и то удивляется. Он нас сознательными считает.
Но Вале Кесаревой не давала покоя математика.
— Девочки, если обещали Захару Петровичу, как же теперь быть? Ведь он каждый день вспоминать будет.
Наташу все еще не оставляло возбуждение, и она заговорила быстро и весело:
— Я смогла? Смогла. Значит, все могут. А если кому трудно, помочь, думаете, нельзя? Верно, Женя?
— Ве-ерно, — кивнула Женя.
— Главное, мальчишкам нос натянуть бы, — прервала Люда.
Люде больше всего хотелось удивить мальчишек.
— Только давайте, — предложила Кесарева, — предупредим Захара Петровича, чтобы держать план в секрете.
Перед уходом домой Люда с Валей пошли в учительскую предупредить Захара Петровича. Дверь в учительскую была полуоткрыта, Люда осторожно заглянула в щелку.
Захар Петрович стоял в шинели посреди комнаты и, постукивая палкой об пол, говорил Дарье Леонидовне:
— У нас такое дело, что начинать надо с маленького. А иной раз и с шутки. Да. Вам это ясно?
«Батюшки! — испугалась Люда. — Он, кажется, и здесь всех отчитывает. Ой, страшно! Ничего не скажу. Ни за что не скажу!» Она осторожно, чтобы не скрипнуть, прикрыла дверь, и со всех ног пустилась догонять подруг.
Даша сидела, опустив голову, и задумчиво водила пальцем по обложке журнала. Захар Петрович видел ее русые гладкие волосы, разделенные на прямой пробор, родинку на кончике уха и тонкую, почти детскую шею.
— Дашенька, вас любят ученицы? — спросил он.
Даша подняла голову.
— Захар Петрович, — сказала она, не отвечая на вопрос, — у меня на уроке никогда не бывает так тихо, как у вас. Объясните, почему на ваших уроках тишина?
— Ох, Дашенька, — возразил Захар Петрович, — доживите до моих лет, превратитесь в такого старого крокодила, как я…