— Верно, — согласился Медведь, — главное в жизни — деньги, но что-ж делать, раз мы родились бедняками и бедняками умрём.
— Потерпи ещё немножко, и на твою долю достанется.
— Не кричи так громко. Может, за нами кто-нибудь следит, — предупредил Медведь.
— Следит? Пусть знает, что и мы за ним следим, не спим. Если мы чего-нибудь добьёмся, своим трудом добьёмся. Нам государство денег не даёт. Не боюсь я его летящих штучек, ничего не боюсь, — кричал Хромоногий в порыве дикого злорадства.
— Тише! Они узнают наши планы! — испуганно крикнул Медведь.
— Идём! На работу! Ступай, Медведь!
— Постой! — остановил его тот. — Ты что-то говорил про огонь и воду.
— А, да! Слушай!
Хромоногий развернул лист пергамента и начал читать по складам:
«Кто разводит огонь, жизнь того обратится в пепел, а кто захочет остановить воду, тот станет слабее муравья».
— Ничего не понимаю, — пробормотал Медведь.
— Чего там, и я этого не понимаю. Ну-ка, идём! Здесь мы разойдёмся в разные стороны, а потом — так, как я говорил.
Их шаги постепенно заглохли в шуме осыпающихся песков, и Павлик, выйдя из своего укрытия, увидел только их спины на склоне. Первой его мыслью было проследить их, но он этого не сделал.
Когда шум заглох, он нашёл их следы и двинулся по следам в обратном направлении. Пробрался по крутым утёсам и попал на странную каменную дорожку, ведущую по осыпи к вершине. Странность этой дорожки состояла в том, что она вилась по самой осыпи. Кто не знал этой дорожки, не мог бы двигаться по ней: она была засыпана толстым слоем пыли. Однако, каменные ступени выделялись совсем ясно, потому что те, кто здесь недавно прошёл, волочили ноги, стараясь открыть для себя дорожку. Вряд ли они думали, что так скоро кто-то другой последует за ними.
Сверху вели к пропасти другие ступени, отклоняющиеся влево, около чёрной задымлённой скалы, и ведущие в узкую как жёлоб седловину, скрытую от взоров случайного прохожего. Ступени огибали скалу и снова вели наверх.
Павлик уже собирался вернуться, когда заметил, что на скале видны какие-то свежие царапины. Он подошёл ближе, посмотрел внимательнее. Стёр платком пыль с этого места, и перед ним появилось на скале барельефное изображение факела. Тут, возле скалы, остались следы нескольких робких шагов в сторону пропасти, но видимо посетители не решились спуститься дальше.
Павлик мгновенно оценил значение этих двух-трёх нерешительных шагов. С помощью приклада своего карабина он спустился немного ниже этих следов и заглянул на дно пропасти. В воронкообразной бездне видны были чёрные задымлённые скалы и недоступные, осыпающиеся обрывы.
«Вот она, Чёртова Берлога», подумал Павлик и оглянулся, соображая каким способом можно было бы поглубже проникнуть в неё.
Удобнее всего было бы оценить это с вершины скалы. Не колеблясь более, Павлик тотчас стал выискивать способ влезть на скалу, чтобы оттуда лучше заглянуть в глубину бездны, которая как будто притягивала его. Несколькими ловкими движениями он взобрался на самую верхушку скалы. В этот момент кто-то за его спиной крикнул:
— Слезь сейчас же! Упадёшь!
Павлик обернулся посмотреть, кто там. Он не удивился, когда в человеке на противоположном скате пропасти узнал пилота вертолёта, — профессора Иванова.
— Как видите, я пришёл, — сказал улыбаясь профессор и вытер платком потное лицо. Явно было, что он бежал, чтобы попасть сюда вовремя. — Надеюсь, машина в целости? Но, хлопец, — крикнул он тревожно, — сейчас же слезь со скалы.
Павлик не слушался.
— Вертолёт невредим. Вот он, там он находится. — показал Павлик рукой.
Однако, от этого плохо рассчитанного движения он потерял равновесие, зашатался на скале, а скала как будто только того и ждала, она тоже качнулась под ним. Павлик пошатнулся, понял, какая опасность грозит ему и постарался отскочить в сторону, но это был отчаянный безуспешный опыт, потому что и он, и скала одновременно рухнули в облаке пыли. Послышался грохот катящихся камней, зашумела лавина песка, поднялись тёмные облака над зловещей бездной и потом всё сразу заглохло. Как будто и человек, и скала ушли вглубь земли. Не раздалось ни звука, ни стона. Только осыпающиеся пески продолжали свой невнятный шорох.
Свеча, напуганная мраком
погасла, и повеял смертный хлад.
Халдор Лакснес
Профессор Иванов бросил недокуренную папироску, скинул пиджак, оставил его на краю пропасти, положил на него маленький портфель, очки, а сверху оставил записку, что спускается в осыпь. Всё это он закрепил камнем и ступил в песок. Песок под его тяжестью посыпался. Не успев опомниться, профессор упал на спину, перевернулся, и осыпь поволокла его вниз. Он пытался руками направлять своё движение, но безуспешно. Так как он съезжал в пропасть ногами вперёд, то попробовал замедлить падение, раздвинув ноги. Тотчас получилось так, что он сидел верхом на куче песка. С каждым метром спуска эта куча росла. Но тут появилось самое страшное. Песок действительно задержал его, что позволило ему оглядеться. Но массы песка, движущиеся быстрее, надавили на его спину. Он оказался между двумя сыпучими массами, движущимися с различными скоростями.
Ему предстояло погибнуть, так как силы его были недостаточны, чтобы уравновесить эти две массы. Поняв своё отчаянное положение, профессор пустился на хитрость: сильным движением он изогнул всё тело, повернулся, открыл путь пескам, сыпавшимся вслед за ним, но они сами отбросили его далеко от себя. Он задержался возле голой белесой скалы. Эта неожиданная спасительная опора вселила в него надежду. Он схватился руками за скалу, чтобы подняться и взобраться на неё, но скала сдвинулась со своего места, и он вместе с ней полетел вниз…
Когда он опомнился, первое его чувство было, что кто-то стоит над ним. Он приподнял голову и увидел тонкие чешуйчатые ноги, с длинными хищными когтями, вцепившимися в его плечи. Инстинктивно он попытался отшатнуться, но только тут понял, что не в силах двинуться. Он целиком потонул в песочной лавине, и чем больше двигался, пытаясь освободиться, тем глубже тонул.
— Пш-ш… — прохрипел вне себя профессор.
Над ним задвигалась большая чёрная тень. Он почувствовал острую боль, расправил плечи, стремясь освободиться, но погрузился ещё глубже. Всё же ему удалось слегка повернуться набок, и тут он разглядел, что на него спустился огромный орёл.
— Пш-ш! Пш-ш! — отчаянно закричал профессор, с большим усилием высвободил руку и замахал ею.
Орёл взмахнул крыльями, но не разжал когтей. Они ещё глубже вонзились в тело профессора. Тот от боли резко повел плечами, орёл подскочил, поднялся в воздух, описал круг и сел на противоположном склоне пропасти.
Теперь был удобный момент вырваться из сыпучих песков. Профессор напряг все силы, но почувствовал, что его попытки ни к чему не приводят, и беспомощно опустился в песочную могилу. Он так глубоко затонул, что голова и плечи едва оставались над поверхностью. Болезненно изогнутая рука торчала над песками, направленная к синеве безоблачного неба, как сухой прут.
Звать на помощь не имело смысла, никто не мог его услышать.
Раскалённые пески душили его. Кровь сильно стучала в висках.
Он снова посмотрел на орла. И тот внимательно глядел на него, как на свою добычу, с напряжённым ожиданием.
— Вот так судьба, — отчаянно простонал профессор. — Засыпанный в песках или жертва стервятника. — Он не смел пошевелиться, песок уже доходил ему до подбородка.
В этот миг орёл снова вскочил на плечи профессора, крепко вцепился в них и стал бить крыльями, вытягивая кверху засыпанное тело. От мощных взмахов пески задвигались и посыпались книзу тонкими быстрыми струйками. С радостным волнением профессор почувствовал, что плечи его быстро высвобождаются, потом песок остался только под мышками, затем стал доходить только до пояса, дышать стало свободно.
Его закрыло облако пыли, подымаемой мощными взмахами крыльев. Но сквозь это облако сквозила надежда. Увидев, что руки его освободились, профессор приподнялся, схватился за ноги орла, чтобы освободить плечи от острых когтей. Орёл испугался, подскочил, взлетел и опять сел на другом склоне.
Теперь профессор смог без особых усилий высвободиться из песков, прополз до скалы и, ступив на твёрдую землю, лёг на спину, усталый до изнеможения.
В этот же момент до ушей профессора достиг радостный крик «Во-да!»
— Павлик! — всплеснул руками профессор.
Несмотря на свою усталость, он вскочил на ноги, обошёл вокруг скалы, под которой едва не погиб и недалеко от неё увидел широкое отверстие колодца. Возле колодца валялись разбитые куски каменных плит.
«Так вот где заглох грохот падающей скалы!» — подумал профессор и лёг возле устья колодца.
Снизу донесся новый крик. В двух метрах под собой профессор увидел Павлика, скрючившегося в углу колодца.
— Ты ранен? — спросил профессор.
Павлик в ответ смог только невнятно прорычать что-то.
— Поднимись, подай мне руку! — крикнул профессор и протянул ему руку.
Павлик не двинулся. Растревоженный профессор решил спуститься в колодец. Ему это казалось совсем лёгким, так как он видел в стенках колодца каменные плитки, выступающие как ступени. Некоторые из них были разбиты упавшей скалой, но многие оставались целы.
Профессор одной рукой схватился за край колодца, а другой попробовал схватить Павлика под мышки и притянуть к себе. Это оказалось невозможно. Пришлось ступить на провалившуюся в колодец скалу. Она не шевельнулась, так как прочно застряла между стенками колодца. Профессор, к счастью, всё же не доверился этому, а крепко ухватился за ступени, и только после этого наклонился и потащил Павлика наверх. От этого движения скала внезапно скользнула и с грохотом провалилась на дно колодца.
Выбравшись на поверхность, весь в поту, профессор облегчённо вздохнул. У Павлика не оказалось серьёзных ран. Он съехал по скату вслед за рухнувшей скалой, у него на теле были только царапины. Профессор разорвал на куски свою рубаху, перевязал лёгкие раны Павлика, прикрыл его от палящего солнца, и, оголившись до пояса, подошёл к колодцу. Его тянуло посмотреть, какая глубина открылась там, после того, как застрявшая скала провалилась на дно.
Чтобы разглядеть это, он собрал пучок прутьев, прочно перевязал его жилистыми травинками, и вылил на них бензин из своей зажигалки.
Факел полетел вниз, оставляя, как ракета фейерверка, долгий светлый след. Подобно комете он прорезал мрак колодца и осветил обросшие мхом стены. Но спустившись на дно, он не потух, а сильно вспыхнул. Теперь уже горела не маленькая связка прутиков, разгорелось яркое пламя. Ослепительный блеск на миг наполнил колодец, потом раздался будто взрыв бомбы, от которого скалы задрожали.
В последнее мгновение профессор отпрянул от колодца, но всё же страшная воздушная струя подхватила его и отбросила на несколько метров.
Клубы дыма и пыли понеслись к небу, заволокли утёсы, засыпали их сухой травой.
Раздался ещё более сильный грохот со стороны осыпей, поднялись грозные тучи песка. Целые лавины понеслись вниз.
Загрохотало эхо в горах. А со дна пропасти вставали к небу гигантские столбы дыма, застилавшие солнце.
Волк шерсть меняет,
а нрав — никогда.
Пословица
Старший геолог проснулся с головной болью. Повернулся лениво на другой бок, зажмурился, словно собираясь снова уснуть. Но в его сознании промелькнуло что-то тревожное, неприятное, и он протёр глаза, чтобы прогнать кошмарные предчувствия. В это мгновение он осознал положение, в котором находился, и резко откинул толстые одеяла. С пустой, обманчивой надеждой он ощупал постель рукой и в отчаянии уронил её.
— А-ах! — вырвалось стоном из его груди. Он вскочил на ноги.
В его памяти возникли против воли впечатления вчерашнего дня. Вот он глотает фруктовую водку; возле него сопит Медведь, потный и неуклюжий, с отвислыми усами, и уговаривает его выпить ещё; профессор Мартинов строго простирает к нему руку с образчиком сфалерита и говорит: «Кто заинтересован в том, чтобы твоя мысль помутилась? Кто заинтересован в том, чтобы здесь не велось работ? Чтобы не трогали Чёртовых Берлог, не копались в старинных выработках? А? Мы-то знаем, если у вас нет доблести сказать». Хромоногий, насупив брови, расспрашивает его, глядя злыми глазами, а он так позорно терпит его вопросы, терпит всю эту отвратительную обстановку…
Он почувствовал, что задыхается. Подошёл к окну, чтобы распахнуть его, но увидел, что крепкая железная решётка снаружи не позволяет этого. С его губ сорвался беспомощный крик, и он с такой силой ударил по сетке, что разбил стекло и поранил руку острым осколком. Показалась капля крови, он яростно смахнул её и стал шагать по комнате, как раненый зверь.
Сел. Постарался спокойно обсудить своё положение. Его собственного ружья не было, патронов тоже. Мысли его понеслись: «Хромоногий — злодей. В его глазах видна зверская кровожадность. Он без всяких угрызений воспользуется моим ружьём. Если встретит профессора, застрелит его. После вчерашней стычки каждый укажет на меня, как на убийцу!.. Хромоногий — подлец! Он потому так ожесточённо защищал Чёртовы Берлоги, потому хотел направить исследования в другое место, что здесь есть спрятанный клад. Он сам вчера мне всё открыл. Мне надо сейчас же, сейчас же выбраться из этой ловушки! Я сам во всём виноват и я должен всё исправить».
Старший геолог принялся ходить по комнате, обдумывая положение. В то же время он осматривал место своего заключения. Только сейчас он дал себе отчёт в том, что находится в приземистом турецком доме, с глиняным полом и саманными стенками на деревянном каркасе. Это было видно по неровности грубо обмазанных глиной стен, по трещинам вдоль заложенных в стены брусьев. Этот турецкий образец строительства, столь различного от строительства болгар, ясно указывал на национальность обитателей. Приземистые хибарки с маленькими окошками, выстроенные из глины, просто и невзрачно, по турецкому обычаю, никогда не были присущи одарённому и обладающему богатой душой болгарину.
Сердце Петрова пылало негодованием от безысходного положения, в которое он сам себя вовлёк. Он взглянул на часы — давно перевалило за полдень.
Медвежья шкура перед топчаном привлекла его внимание. Она была туго натянута. Он обратил внимание на то, что она прибита гвоздями. У него мелькнула мысль, что гвозди не могут так прочно держаться в глинобитном полу. Ответ напрашивался: гвозди вбиты в дерево. Но, в таком случае, пол не глиняный, или в него встроены куски дерева… да и они бы не держались так прочно в глине.
Геолог осмотрелся. Возле двери висел большой старинный турецкий кинжал, скрещённый со старинным кремнёвым ружьём. Он вынул кинжал из ножен. Порывшись в земляном полу, нащупал в нем деревянную балку. Продолжая исследование пола, он услышал стук о доску, под которой, по-видимому, было пустое пространство.
В волнении он вскочил на ноги, подошёл к окну и, с сильно бьющимся сердцем, стал рассматривать через решётку двор. Видна была только мусорная свалка и возле неё приземистая постройка, крытая позеленевшей от времени черепицей, местами засыпанной прошлогодними почерневшими листьями развесистого ореха, простиравшего над нею могучие ветви.
Он вернулся к тому месту, где обнаружил доску, и стал рыть смелее. Выстукав сквозь слой глины дощатый настил, он установил, что в нём есть люк. Не теряя времени, Петров отрыл крышку люка и поднял её. Наступил решительный момент. Посветить ему было нечем. В слабом свете, еле проникавшем через маленькое окошко в этот ранний час, чуть вырисовывались грубо выделанные ступеньки.