Владимир Трофимович Клименко
«Как аукнется, так и откликнется…»
Павлик ногой распахнул калитку и выбежал со двора. Перед густыми зарослями кизиловника он вдруг остановился, обернулся и выкрикнул сердито и обиженно:
— Обманщик!.. Обманщик!.. Обманщик!.. Ухх!..
Стиснув зубы, тряхнул головой и помчался вниз, под обрыв. Ветки царапали шею, цеплялись за светлый чуб; он не обращал на это внимания: обида, которую ему только что причинили, была больнее всех царапин.
Сверху вслед ему несся встревоженный голос матери, но Павлик не откликался. Выбравшись на полянку, он бросился на разогретую солнцем траву и дал волю слезам.
В это время на тропинке, которая спускалась отсюда к морю, появилось двое ребят. Они прислушались. Потом осторожно раздвинули ветки и вышли на полянку. Ребята с любопытством смотрели на всхлипывающего незнакомца. В глазах рыжеволосого мальчишки в синих трусах, с боцманской дудкой на загорелой шее вспыхнули озорные искры. Он подмигнул своему чернявому дружку и начал подкрадываться к Павлику. Оказавшись рядом, рыжий нагнулся к самому его уху и что было силы свистнул в дудку.
Павлик ошалело завертел головой и вскочил на ноги. Перед ним, согнувшись, держась за животы, прыгали и звонко хохотали двое мальчишек. Слезы сразу высохли на глазах Павлика. Он сжал кулаки.
— А ну, чего надо?
Мальчишки захохотали еще дружней.
— Чего надо, говорю?
— Ну и потеха! — сквозь смех выкрикивал рыжий. — Как бодливый козел!
— На себя сперва глянь! — отпарировал Павлик. — Ржавый, как железяка!
Такое сравнение рыжему не понравилось. Сразу помрачнев, он недовольно произнес:
— Ну-ну, помягче! — и миролюбиво добавил: — Не ершись. Никто с тобой драться не собирается.
— Тогда проваливайте своей дорожкой, — не совсем твердо посоветовал Павлик, чувствуя, как уже остывает накал.
Рыжий усмехнулся.
— Это ты зря! — Он постучал босой ногой по земле. — Мы у себя дома, нам уходил, некуда. А ты — птичка залетная.
— Сам знаю, кто я, — буркнул Павлик.
— И на шутки в нашем краю не обижаются, — снова ухмыльнулся рыжий. — Или ты такое чучело, что не умеешь понимать шутки?
При слове «чучело» чернявый прыснул в кулак. А рыжий шепнул к Павлику и совсем уже по-приятельски протянул крепкую, в коричневых крапинках веснушек руку:
— Давай лучше знакомиться. Я — Игорь, он — Шурик.
Чернявый прыснул опять — неизвестно отчего.
Павлик решил выдержать характер до конца. Помялся, поморщился и лишь тогда сунул пятерню в ладонь рыжего.
— Павел, — произнес он с достоинством, но спохватился, что переборщил, и тут же поправился: — Пашка, значит.
Дальнейшее знакомство происходило на море. Ребята спустились с обрыва на каменистый берег, скинули майки и с шумом плюхнулись в тихую нежно-голубую воду. Павлик решил показать свое мастерство. Он первый нырнул с высокого и острого, как зуб, камня, хотя совсем не знал тут дна. В воздухе сделал «колесо» и с размаху ушел глубоко под воду. Игорь последовал его примеру. А Шурик, высмотрев, что за ним не наблюдают, прыгнул «солдатиком». Ребята возились, обдавали друг друга брызгами, отчаянно визжали. Павлик и Игорь плавали вольным стилем, легко и быстро, а Шурик колотил ногами и загребал «по-собачьи». Выдохся он быстрее всех и скоро завернул к берегу. Игорь и Павлик поплыли вслед за ним, улюлюкая.
На берегу Игорь шлепнул Шурика по мокрой спине и добродушно упрекнул:
— Эх ты, плавунец! — Повернулся к Павлику и с одобрением сказал: — А ты плаваешь мировецки! Где учился? У вас в городе, наверно, бассейн есть?
— У нас большая река за селом.
Ребята улеглись загорать под обрывом. Вдалеке, у песчаного мыска на городском пляже, стоял негромкий многоголосый гул, иногда прорывались выкрики и визг. Упираясь локтями в камни, Павлик весело посматривал на черные поплавки людских голов.
Проследив за его взглядом, Игорь вспомнил, должно быть, что их новый приятель тоже «курортник», и спросил:
— Ты у кого остановился? Ну, где живешь сейчас?
Павлик поскучнел, нехотя ответил:
— У папаниного брата, Егора Ивановича Крабова. Может, знаешь?
— Ого, как не знать! Мировейший рыбак! — с уважением воскликнул Игорь. — Самый рыболовный бригадир в нашем колхозе.
«Обманщик он, обманщик», — снова ожесточенно подумал Павлик и ничего не ответил Игорю.
Помолчали. Однако Игорь, видно, не мог долго сидеть спокойно. Встав на четвереньки, он пополз к своей майке, нашарил три окурка сигарет, кусочек терки и спичку. Один окурок ловко прилепил к нижней губе, другой бросил Шурику, а третий, самый большой, протянул новому знакомому.
— Закуривай!
Павлик отстранил его руку.
— Не курю.
— Совсем? Может, брезгаешь? — недовольно осведомился Игорь.
— Никогда в рот не брал. Противно!
— Здоровье бережет! — презрительно вставил Шурик. Он прикурил, глубоко (явно напоказ) втянул дым, но тут же закашлялся. На глазах выступили слезы. Чтобы их не замотали дружки, Шурик отошел к воде, отвернулся и принялся созерцать солнечную даль.
— Тоже мне куряка! Выбрось! — приказал Игорь.
— А зачем ты ему даешь? — с укором спросил Павлик.
— Клянчит, как не дашь! Я сам курю не взатяжку, да и то подальше от дома. Отец узнает — каюк.
— Строгий? — поинтересовался Павлик.
Игорь дернул плечом.
— Рыбак. А рыбаки все строгие. Понимаешь, штормы, ветрюганы… А твой батя — кто? Ну, где работает?
— На Енисее. Река такая.
— Знаю, что река. Кем работает?
— Лес сплавляет. Плотогон.
— Тоже на воде? Значит, тоже спуску не дает. Верно?
Павлик счел нужным неопределенно поморщиться, хотя отец у него был, кажется, самый добродушный человек на свете.
— Ты у Крабовых с батей гостишь?
— Не-е…
— А от кого ж тогда тебе влетело? — усмехнулся Игорь.
— И вовсе не влетело, — обиделся Павлик. — Так просто, от досады.
Игорь плутовато сощурился, — меня, мол, не проведешь, — но распалять нового приятеля не стал.
Шурик, откашлявшись, вернулся к мальчикам, улегся на гальке, глядя в накаленное солнцем чистое небо. Игорь долго вприщур глядел в морскую даль. Потом, отшвырнув окурок к воде, тряхнул рыжим чубом:
— Не нравится мне эта бунация!
Павлика заинтересовало незнакомое слово.
— Бунация — это по-какому? — спросил он.
— По-рыбацки! — с гордецой ответил Игорь. — Хочешь, объясню?
— Давай.
— Бунация — это самая тихая погода на море. Полный штиль. Вот сейчас полнейшая бунация. Видишь?
Море действительно было необыкновенно тихое. До самого горизонта — ни единой зыбинки. Солнечные лучи, отраженные зеркальным водяным простором, слепили глаза. Притихшие чайки белели на взморье, как бумажные кораблики.
Павлик не мог понять, отчего спокойное море не по душе Игорю.
— А почему тебе бунация не нравится? — спросил он.
— В бунацию, в мертвую бунацию очень неприятно по морю ходить, на соя тянет. Тоскливо как-то становится.
— А тебе-то что? Ты же на берегу сидишь.
— В том-то и дело, что мне не все равно. Я пока на берегу сижу. Понимаешь, пока! — сделал Игорь ударение на последнем слове. — Вечером уйду в море, — произнес он мечтательно.
— На путину, — добавил Шурик.
«Счастливчик!» — с завистью подумал Павлик и невольно проговорился:
— А меня обманули…
Игорь и Шурик принялись выпытывать, кто и как обманул, и Павлик рассказал им, наконец, о своей обиде.
Они с матерью приехали в Парусный из села Ильичевки, что на Енисее. Мать — лечить легкие целебным южным воздухом, а он, Павлик, так себе, сбоку припека.
Поселились у отцова старшего брата — Егора Ивановича Крабова. Павлику известно было, что дядя — рыбак, оказалось же, он еще и капитан-бригадир сейнера «Альбатрос».
И еще узнал Павлик, что дядя собирается через несколько дней на путину.
Путина! У мальчишки дух захватило, когда он услышал это слово! Павлик стал вслух рассуждать о том, что он желает каникулы провести не в беготне и хлюпанье в море, а как-нибудь толково, с пользой.
Егор Иванович намек племянника понял и подал надежду. Только предупредил, чтобы и оставшееся до отъезда на путину время не пропало даром. И кивнул в сторону сада.
Павлик, в свою очередь, отлично понял дядю. Он, как мартышка, лазил по деревьям, выискивая к столу первые сливы, подвязывал к проволоке тяжелеющие виноградные лозы, поил водой огурцы и помидоры, пропалывал грядки с луком, чесноком и укропом. Знал бы он, что все это зря!
В хлопотах неделя пролетела быстро. И вот настал долгожданный день. Сегодня дядя Егор вернулся о рыбацкого стана и объявил, что вечером отбывает на путину. «Отбываю!» — подчеркнул он многозначительно и виновато, как показалось Павлику, посмотрел на него. Павлика так и обдало морозом: «А как же я?!» Егор Иванович со вздохом ответил: «Очень сожалею, но тебе, племяш, придется и дальше заниматься садоводством. Начальство категорически запретило брать с собой несовершеннолетних».
В этом месте Игорь с возмущением перебил рассказ Павлика.
— Какой бессовестный твой дядька! — воскликнул он. — Почему же тогда это самое «начальство» разрешило бате взять меня? Почему, а? Врет дядька твой, ни больше, ни меньше. Такой известный рыбак, а врун оказался. Этого я от него никогда не ожидал!
— Обманщик! — вставил презрительно Шурик.
Откуда было знать мальчишкам, что Егор Иванович не по своей воле погрешил против истины. Причина была действительно вовсе не в «начальстве», а в Павликовой матери. Это она, боясь за сына, потребовала от Егора Ивановича, чтобы он нашел какой-нибудь предлог отказать Павлику в поездке.
Павлик же знал одно: обещал и обманул! И сейчас, пока Игорь и Шурик возмущались недостойным для такого «мирового» рыбака поступком, Павлик, совсем расстроившись, понуро молчал, разглядывая сизые голыши под ногами. Хоть он и оправдал перед ребятами свои недавние слезы, легче ему не стало. Наоборот, хуже еще: дядька-то, выходит, просто не захотел его брать с собой.
К его плечу притронулась осторожная рука рыжего Игоря.
— Ты, Паша, не тужи, — сочувственно произнес он. — Не вешай нос. Раз он тебя обманул, ты должен ему отплатить. Моя мать говорит: «Как аукнется, так и откликнется!»
— «Аукнется»… «Откликнется»… — уныло протянул Павлик. — Чем отплатить, когда он уже собрался в дорогу?
Игорь умолк, обдумывая, как бы насолить обманщику.
— Потопчи огурцы в огороде, — предложил Шурик.
— Огурцы? — встрепенулся Павлик. — Зачем их топтать?
— А чтоб знал. Ты их выращиваешь, ты их и сничтожь.
Нет, на такое Павлик пойти не мог.
— Тогда помидоры потопчи, — не унимался Шурик.
— И помидоры не я садил.
— Ну, сливы палкой посбивай.
Игорь сердито вытаращил глаза и прикрикнул на Шурика:
— Перестань чепуху молоть! Заладил, как попугай: потопчи да поломай. При чем здесь огурцы или помидоры? Тоже мне, ва?рвар объявился!
Шурик уловил что-то обидное в незнакомом слове и счел нужным бросить его обратно:
— Сам варва?ррр!..
Игорь опять задумался, но через минуту просиял и воскликнул:
— Идея! Ты его тоже обмани!
— Как — обмани? — поморщился Павлик.
— Очень просто. Вот послушай.
Игорь принялся объяснять свою «идею». Павлик внимательно слушал, и ему все больше нравилась затея рыжего приятеля. Он готов был уже согласиться, но тут его охладила тревожная мысль:
— Постой. А как же маманя?
Игорь запнулся.
— Маманя? Какая маманя?
— С моей маманей что будет?
Вопрос был вполне резонный. Игорь сразу не нашелся, что ответить. Он лишь замигал рыжими ресницами.
— Маманя… Маманя… — повторял он с неудовольствием, но тут его опять осенило: — Ах, маманя? Проще простого. Ты ей записку оставишь, Шурик отдаст. Я бы сам провернул, да не смогу — наша бригада раньше отчаливает. Ну, подходит?
На том и порешили.
Таинственный разговор в ночном море
Павлик затаился в кустах в стороне от тропинки, круто сбегавшей под обрыв, к рыбацкому причалу. Солнце спряталось за вершины гор, но было еще довольно светло. Сверху причал казался большой доской, брошенной на спокойное глянцевитое зеркало бухты. Бухта была овальной формы. Ее отсекали от моря два скалистых мыска, оставляя лишь узкий проход. На берегу, у самой воды, лежали перевернутые кверху днищами баркасы, высились прозрачные кубы донных неводов, а там, где круто обрывался левый мысок, тянулись приземистые постройки — рыбацкие балаганы.
Покусывая травинку, Павлик следил за Шуриком, который сновал в толпе женщин и детей, пришедших провожать своих близких. Игорь в «операции» не участвовал, так как перед заходом солнца ушел в море.
Под причалом стоял сейнер, весь белый, как лебедь. Четверо рыбаков переносили на него рыжие смолистые бухты[1] каната, огромные плетеные корзины, наполненные чем-то тяжелым. Еще пятеро стаскивали с причала сети и укладывали их горкой на кормовой площадке «Альбатроса». На судне было шумно. Доносились смех, крики, грохот.
Не тише было и на берегу, там, где теснились женщины в пестрых, нарядных платьях. Шурик толкался среди рыбачек, небрежно заложив за спину руки, и бесцеремонно разглядывал их. Он достойно выполнял поручение. Не найдя той, которой так опасался его затаившийся в кустах приятель, отошел под обрыв и, как было условлено, протяжно свистнул.
«Так, — с удовлетворением отметил Павлик. — Тети Лиды нет — значит, дядя Егор задерживается. Теперь хоть бы на минуту рыбаки ушли с «Альбатроса».
Но рыбаки не собирались покидать судно. Они продолжали неторопливо заниматься своим делом. Павлик ерзал животом по твердой каменистой земле: «Эх, ну что же это… Ведь с минуты на минуту нагрянет дядя Егор, тогда, считай, все пропало…»
Вдруг со стороны рыбацкого стана донесся тонкий протяжный крик. Павлик вздрогнул. Крик повторился. Павлик пристально всмотрелся, но никого не заметил. Женщина закричала в третий раз. Мальчуган насторожился: не маманя ли? Но голос был звонкий, сильный, и это успокоило Павлика: с больными легкими так не крикнешь.
Рыба?чки встревоженной толпой устремились на крик. В обгон им, бросив работу, помчались рыбаки.
Павлик выждал, пока вблизи никого не осталось, вихрем слетел с обрыва и ринулся к сейнеру. Встал на высокий борт судна, торопливо развязал несколько тесемок тента, которым была накрыта спасательная шлюпка, юркнул под брезент и затаился.
Сидеть было неудобно, мешала какая-то доска, упиравшаяся в затылок. Павлик сполз ниже, опрокинулся спиной на рассыпанную по днищу картошку. В шлюпке, где-то поблизости, лежал еще и лук; терпкий запах так и лез в ноздри.
Когда Павлик немного освоился, его стало разбирать любопытство; сквозь тент гул толпы доносился глухо, и он приподнял край брезента. Но хотя от сейнера до рыбацкого стана было не так уж далеко, отдельных слов разобрать не удавалось, только слышно было, что какой-то мужчина то и дело кричит: «Алло! Алло!»
Вдруг залаяла собачонка — лай был звонкий, приятный, точно колокольчик. На щенка накричали хором, он виновато взвизгнул и умолк.
Минут через десять вверху, на склоне горы, зарокотал мотор. Павлик в щелку увидел машину скорой помощи, которая осторожно спускалась по дороге к рыбацкому поселку.
«Что-то случилось», — подумал он.
Вскоре машина уехала. К сейнеру начали возвращаться рыбаки и рыбачки. Павлик опустил брезент. По причалу зачастили шаги. Рыбаки возбужденно говорили, о чем-то сокрушались. Кто-то задержался возле спасательной шлюпки, потрогал тент. «Наверно, Шурик. Хочет тесемки завязать, — подумал Павлик и встрепенулся, — да неужели он не понимает, что сейчас этого делать нельзя?! Раньше надо было! Раньше!» — чуть не выкрикнул он, но вовремя прикусил язык. Голос Шурика послышался где-то под обрывом. У шлюпки стоял, видно, один из рыбаков. Он снова потрогал тент и сердито позвал: