Оставалось только надеяться, что подобный путь окажется менее практичным для банды Черволицего. Хотя возможности предотвратить его успех я не видел.
Кто-то сбросил мне еще одну банку – спагетти с мясными тефтелями. Будь это консервированные персики, у меня не хватило бы духу на то, что я сделал: прежде чем открыть банку, я использовал ее вместо молотка. Я сплющил ею уже опорожненную консервную банку и, как мог, сбил ее конец в острие, которое наточил на краю бассейна. Теперь у меня был кинжал – не очень хороший, но благодаря ему я почувствовал себя менее беспомощным.
Затем я поел. После еды меня сморило. Я все еще оставался пленником, но имел теперь какое-никакое оружие и, вроде бы, определил, с кем имею дело. Изучить проблему – значит, на две трети решить ее. На этот раз кошмары меня во сне не мучали.
* * *
В следующий раз вместо банки мне на голову скинули Толстяка. Секундой позже за ним приземлился Тощий. Отпрянув к стене, я изготовил кинжал. Не обращая на меня внимания. Тощий встал, подошел к воде и начал пить. Толстяка можно было не опасаться: он потерял сознание. Я смотрел на него и вспоминал, какая он дрянь. Но потом подумал: да какого черта, он-то мне делал массаж, когда мне было плохо? – и начал делать ему искусственное дыхание. Минуту спустя Толстяк задышал сам и выдавил:
– Хватит!
Я снова отпрянул к стене, держа кинжал наготове. Тощий сидел у стены напротив, не обращая на нас внимания. Толстяк окинул взглядом мое жалкое оружие и сказал:
– Убери эту штуковину, малый. Мы с тобой теперь лучшие друзья.
– Ну да?
– Угу. Нам, людям, лучше держаться заодно. – Он уныло вздохнул. – И это называется благодарность! После всего, что мы для него сделали!
– О чем ты? – спросил я.
– О чем? Да все о том же. Он решил, что обойдется без нас. Вот мы и сменили адрес.
– Заткнись, – буркнул Тощий безо всякого выражения.
Толстяк скривил лицо.
– Сам «заткнись», – ответил он злобно. – Мне это надоело. Все «заткнись», да «заткнись», а чем это кончилось?
– Заткнись, тебе говорят.
Толстяк заткнулся. Я так никогда и не узнал толком, что же произошло, потому что Толстяк каждый раз все рассказывал по-другому, а от Тощего вообще не было слышно ничего, кроме однообразных советов заткнуться. Но одно было ясно: они потеряли свою должность то ли подручных гангстеров, то ли членов пятой колонны, то ли как еще можно назвать людей, служащих врагам своего племени. Как-то Толстяк сказал:
– А ведь все из-за тебя.
– Из-за меня? – я положил руку на сделанный из жестянки нож.
– Угу. Не вмешайся ты, он, может, не разозлился бы так.
– Но я же ничего не делал.
– Это по-твоему. Ты всего лишь увел у него из-под носа двух ценнейших пленников и сорвал все планы, когда он спешил со стартом сюда.
– Да, но вы-то здесь не виноваты.
– Я ему так и сказал. Но поди объясни ему! Да брось ты хвататься за свою пилку для ногтей, я ж говорю, кто старое помянет…
И наконец, я узнал то, что интересовало меня больше всего. Когда я в пятый раз заговорил о Крошке, Толстяк спросил:
– А какое тебе до нее дело?
– Да просто хочу знать, жива ли.
– Жива, конечно. По крайней мере, была жива, когда я ее в последний раз видел.
– Это когда же?
– Больно ты много вопросов задаешь. Здесь я ее видел.
– Так она здесь? – с надеждой переспросил я.
– Про то и толкую. Шляется где попало и все время под ногами путается. Живет, надо сказать, как принцесса. – Толстяк поковырял в зубах и нахмурился. – Никак не пойму, почему ее он обхаживает, а с нами так поступил. Неправильно это!
Мне это тоже показалось странным, но по другим причинам. Трудно было представить себе отважную Крошку любимицей Черволицего. Либо здесь какой-то секрет, либо Толстяк врет.
– Так она что же, не под замком?
– А что толку ее запирать? Куда она отсюда денется?
Я подумал над этим. Действительно, куда – если шаг наружу означает самоубийство. Даже будь у Крошки скафандр (а уж он-то наверняка заперт), даже окажись под рукой корабль без экипажа, в который она сумеет забраться, корабельного «мозга» – маленького приспособления, служащего ключом к системе управления кораблем, – ей все равно не найти.
– А что стало с Материней?
– С кем, с кем?
– Ну, – я запнулся, – ну, с тем инопланетным существом, которое я нес в скафандре. Ты должен помнить, ты же был там, когда вы нас нашли. Та, что с ней? Она жива?
– Эти насекомые меня не интересуют, – хмуро отрезал Толстяк, и больше ничего вытянуть из него мне не удалось.
Но теперь я знал, что Крошка жива, и из горла исчез, наконец, комок. Она здесь! Я стал обдумывать возможность подать ей весточку. Инсинуации Толстяка, что она подружилась с Черволицым, нисколько меня не беспокоили.
Верно, что Крошка вела себя непредсказуемо, а иногда и просто ужасно, доводя меня до ручки – тщеславно, высокомерно и просто по-детски. Но она скорее сгорит на костре, чем предаст. У Жанны д'Арк не было такой силы духа, как у нее.
Между нами тремя установилось натянутое перемирие. Я держался в сторонке, спал в один глаз, и старался не засыпать, прежде чем не захрапят они. Кинжал я всегда держал под рукой. Со времени их появления в камере я не мылся, чтобы не подставиться под удар. Тощий просто не обращал на меня внимания. Толстяк вел себя почти по-дружески и всячески показывал, что не боится жалкого оружия, хотя, по-моему, только притворялся, что не боится. Во всяком случае, мне так показалось во время конфликта, возникшего во время кормежки.
Сверху сбросили три банки. Одну подобрал Тощий, вторую – Толстяк. Когда я осторожно, кругами, приблизился, чтобы взять третью, он схватил и ее.
– Отдай ее мне, пожалуйста, – сказал я.
– С чего ты взял, что она твоя, сынок? – усмехнулся Толстяк.
– Три банки, трое людей.
– И что с того? У меня сегодня аппетит, видишь ли, разыгрался, так что вряд ли смогу с тобой поделиться.
– У меня тоже. Так что не валяй дурака.
– Ммм… – казалось, он обдумывает мои слова. – Знаешь что? Пожалуй, я тебе ее продам.
Я заколебался. До какой-то степени его позиция казалась логичной. В самом деле, не мог же Черволицый зайти в магазин Лунной базы и купить консервы; по всей вероятности, Толстяк и его партнер покупали их на свои. И почему бы мне не подписать долговое обязательство хоть по сотне, а то и по тысяче долларов за банку? Деньги больше ничего не значат, а его это ублажит.
Нет! Поддайся я сейчас, покажи ему, что поддаюсь, лишь бы только получить свой паек, и он сядет мне на шею. И кончится это тем, что я стану прислуживать ему и вилять хвостом, только бы поесть.
Я показал ему свой жестяной кинжал:
– Будем драться.
Кинув взгляд на мою руку, Толстяк улыбнулся во весь рот:
– Ну что ты, шуток не понимаешь? – и бросил мне банку. Больше споров по поводу еды не возникало.
Жили мы как «счастливая семья», которую любят показывать в бродячих зоопарках – лев в одной клетке с ягненком. Зрелище впечатляющее, только вот ягненка приходится все время заменять.
Толстяк любил поговорить, и я многое узнал от него, когда был способен отличить правду от вымысла. Звали его – по его словам – Жак де Барр де Вигни («Зови меня Джок»), а Тощего – Тимоти Джонсон. Однако сдавалось мне, что их настоящие имена можно узнать, только тщательно изучив полицейские объявления о розыске преступников. Джок всячески пытался показать, что знает все и вся, но вскоре я пришел к выводу, что ему ничего не известно ни о происхождении черволицых, ни об их дальнейших планах. Черволицый вряд ли стал бы вступать в беседы с «существами низшего порядка», он просто ездил на них, как мы на лошадях.
Очень охотно Джок рассказал мне следующее:
– Да, девку заманили мы. Урана на Луне и в помине нет, все эти басни о нем на сопляков рассчитаны, чтобы завлечь их туда. Так что времени мы впустую потратили изрядно, а есть-то человеку надо?
Я ничего не ответил, чтобы не перебить поток информации. Однако Тим буркнул:
– Заткнись.
– Да брось ты, Тим! Ты что, ФБР испугался? Думаешь, легавые тебя даже здесь достанут?
– Заткнись, тебе говорят.
– Сам заткнись. А мне поболтать охота. Дело было плевое, – продолжал Джон. – Эта соплюшка любопытна, как семь кошек. И он знал, что она прибывает на Луну, и знал, когда. – Джок задумался. – Он всегда все знает, на него очень много людей работает, и некоторые из них – большие шишки. Так что мне всего-то пришлось пошататься в Лунном городе и с ней познакомиться – это выпало на меня, потому что наш Тим никак не сошел бы за доброго дядю. Разговорился я с ней, угостил кока-колой. Наплел всякого такого о романтике лунной геологии. Потом вздохнул и пожалел, что не могу показать ей наш с партнером шурф.
Тут-то она и клюнула. Когда ее тургруппа посещала станцию Томба, она удрала через шлюз – эту часть она сама и разработала. Хитрюга, скажу я тебе! А нам только и оставалось, что поджидать ее в условленном месте, даже руки скручивать не пришлось, пока она не забеспокоилась, что едем мы к нашей шахте намного дальше, чем предполагалось. – Джок усмехнулся. – Для своего веса дерется она здорово. Изрядно меня поцарапала.
Да, на Крошку это похоже – уверенная в себе, не боясь никого, она не могла пройти мимо каких бы то ни было новых «познавательных» впечатлений.
– Но ему вовсе не эта сопля была нужна, – продолжал Джок. – Он хотел заполучить ее отца. Задумал заманить его на Луну, но ничего не вышло. – Джок кисло усмехнулся. – Туго нам доставалось, когда у него не получалось так, как он хотел. Но пришлось ему удовлетвориться девчонкой. Это Тим ему подсказал, что ею можно воспользоваться как заложницей.
Тим выдавил словечко, которое я воспринял как общее отрицание. Джок задрал брови:
– Нет, ты послушай только! Ну и манеры!
Мне, наверное, следовало промолчать, поскольку я добивался фактов, а не рассуждений, но я страдаю тем же недостатком, что и Крошка: если я чего не понимаю, то чувствую непреодолимый зуд добраться до сути. Я не мог (и до сих пор не могу) понять, что движет Джеком.
– Зачем ты это сделал, Джок?
– Что?
– Послушай, ведь ты же человек. (По крайней мере, выглядел он по-человечески). И, как ты сам выразился, мы, люди, должны держаться заодно. Как же ты мог заманить для него в ловушку маленькую девочку?
– Ты что, парень, псих?
– Думаю, что нет.
– А говоришь как псих. Попробуй-ка ему воспротивиться, я на тебя погляжу. – Я понял, о чем он: возражать Черволицему – все равно что кролику плюнуть в глаз удаву; это я и сам усвоил. А Джок продолжал: – Ты должен понять чужую точку зрения. Я всегда говорил – «живи и давай жить другим». Он нас схватил, когда мы искали минералы, и после этого выбора у нас уже не было. Это все равно, что упираться против властей – шансов никаких. Так что мы пошли на сделку: мы на него работаем, а он нам платит ураном.
Слабый намек на сочувствие, который у меня к нему появился было, немедленно испарился. Меня чуть не стошнило.
– И вам платили?
– Ну, скажем, записывали нам на счет.
– Неважную вы заключили сделку, – сказал я, обводя взглядом камеру.
– Может быть, может быть, – скорчил физиономию Джок. – Но, малый, будь благоразумен! С неизбежным всегда приходится мириться. Эти ребята захватят Землю – у них все для этого есть. Сам ведь видел. А человек, он ведь должен понимать, откуда ветер дует. Меня, знаешь, одна история много чему научила, когда я еще был в твоем возрасте. Жили мы себе в своем городке тихо, жили не тужили, но хозяин у нас стал староват и начал отпускать вожжи… ну тут-то ребята из Сент-Луиса и начали прибирать нашу территорию к рукам. Такая пошла катавасия, ничего не поймешь. Человеку, понимаешь, надо знать, какой стороны держаться, чтобы не проснуться в деревянном пиджаке… Ну, те, которые быстро смекнули, что к чему, приспособились, а остальные… нечего плыть против течения; без толку это все, ясно?
Понять его логику было нетрудно, особенно с точки зрения «живой гниды». Но от самого главного он увильнул.
– И все же, Джок, как же ты мог поступить так с маленькой девочкой?
– Да я же тебе битый час объясняю, что выхода не было.
– Нет, был. При всем том, что отказаться, когда он приказывает, просто невозможно, у тебя ведь была возможность бежать.
– Куда?
– Он же тебя послал за ней в Лунный город, ты сам говорил. И у тебя ведь был неиспользованный обратный билет на Землю – я знаю правила. Тебе всего-то было нужно затаиться и с первым же кораблем махнуть на Землю, а не заниматься его грязными делами.
– Но…
Я перебил его:
– Допускаю, что ты не мог укрыться в лунной пустыне, допускаю, что не чувствовал бы себя в безопасности даже на станции Томба. Но у тебя был шанс удрать, когда он послал тебя в Лунный город. Ты должен был воспользоваться им, а не заманивать маленькую девочку в лапы пучеглазого чудовища.
Он выглядел обескураженно, но ответил живо:
– Ты нравишься мне, Кип! Ты хороший парень. Но не умный. Без понятия ты.
– Нет, почему же, я все понимаю.
– Нет, не понимаешь. – Он наклонился ко мне, хотел положить мне руку на колено, я отпрянул. Он продолжал: – Есть еще одно обстоятельство, о котором я тебе не сказал… боялся, что ты примешь меня за зомби или что-то в этом роде. Они нам операцию сделали.
– Какую операцию?
– Такую. Вделали нам в головы бомбы с дистанционным управлением, как на ракетах. Попробуй только ослушаться… Он нажмет кнопку, – и б-бах! Мозги весь потолок залеплют. – Он ощупал пальцами шею у затылка. – Видишь здесь шрам? Волосы у меня уже отросли, но если приглядеться, то шрам еще виден, так навсегда и останется. Хочешь поглядеть?
Я уж было склонился посмотреть и вполне поверил бы (за последнее время пришлось поверить и в более невероятные вещи), – но Тим все поставил на место одним взрывным словечком.
Джок дернулся, потом взял себя в руки и сказал:
– Да не обращай ты на него внимания.
Я пожал плечами и отошел. Джок в тот день больше со мной не заговаривал, что меня вполне устраивало.
На следующее «утро» я проснулся от того, что Джок тряс меня за плечо.
– Проснись, Кип, проснись!
Я на ощупь потянулся за своим игрушечным кинжалом.
– Здесь он, у стены, – сказал Джок, – но только теперь он тебе не поможет.
Я схватил кинжал.
– Почему же? А где Тим?
– Ты что, никак не проснешься?
– То есть?
– Все проспал, значит? Ничего не видел? Я тебя потому и разбудил, что страшно; поговорить с живой душой хочется.
– Что я проспал? И где Тим?
Дрожащий Джок весь покрылся потом.
– Они парализовали нас голубым светом, вот что! И забрали Тима. – Его передернуло. – Хорошо, что его. Я ведь думал… ну, ты понимаешь, ты же заметил… я немножко толстый… а они любят жир.
– О чем ты? Что они с ним сделали?
– Бедный старина Тим. Были, конечно, у него свои недостатки – у кого их нет? – но… Из него, должно быть, уже суп сварили, вот что! – Его опять передернуло. – Суп они тоже любят – с костями и все такое.
– Не верю. Ты просто пытаешься запугать меня.
– Не веришь? – Он смерил меня взглядом с головы до ног. – Тебя, наверное, потащат следующим. Если ты хоть что-нибудь соображаешь, сынок, возьми лучше свою пилку для ногтей и вскрой себе вены. Так будет лучше.
– А сам-то ты что же? – спросил я. – Хочешь, одолжу?
– У меня духу не хватит, – ответил Джок, дрожа.
Я не знаю, что стало с Тимом. Я не знаю, ели черволицые людей или нет. (И «людоедами» их не назовешь – может, мы для них все равно что бараны). Но я даже не особенно испугался, потому что все предохранители в моих «цепях» страха давно уже полетели. Мне было безразлично, что случится с моим телом после того, как я сведу с ним счеты. Но у Джока эти мысли вызывали безотчетный ужас. Не думаю, чтобы он был трусом – трус вряд ли займется изыскательством на Луне. Но он трясся оттого, что всерьез верил своим догадкам. Он сбивчиво дал понять, что оснований верить им у него больше, чем я мог предполагать. По его словам, он летал на Плутон и раньше, и остальные люди, которых в тот раз доставили сюда кого добром, кого силой, обратно на Луну не вернулись.