— И я никак не соображу. А вот чувствую — пахнет.
— И ничего не пахнет, — возразил Бакланов. — Просто воздух сегодня в комнате тяжелый, и все. А может, накурено у нас? Были же здесь и директор и комендант— всё курящие…
— Людей не смеши! Станут они тебе курить в общежитии! Придумал! А насчет дыма — ты Коле это пой, он может поверить, а Мазая, брат, не проведешь. Я чеснок за километр чую, никогда ошибки не получалось. — Мазай вздохнул, зажмурил глаза и сладостно произнес: — Эх, братцы, и люблю же я чеснок! Верите, мог бы с чаем пить вместо сахара.
— Тоже сказанул! — рассмеялся Сережа. — Сахар сладкий… одним словом, сахар, а чеснок что?
— Кому что нравится, — вмешался Коля. — Тебе, может, сахар нравится, потому что он сладкий, а вот Ваське— чеснок, потому что, наоборот, горький.
Мазай неожиданно повернулся к Егору:
— Баклан, давай менять: я тебе сахару, а ты мне чесноку. Идет? Или не хочешь? Давай! Ты же сластёна, сладенькое любишь.
Егор почувствовал, как тело его немеет и становится легким, почти невесомым.
— Скажет такое, чудак человек! Где же я возьму чеснок? — возразил он, стараясь говорить как можно решительней. — У меня никакого чеснока нету. А если бы был, я и так, без всякого сахару, дал бы. Жалко, что ли?
— Значит, нет у тебя?
— Нету.
— А не врешь?
— Чего мне врать? Была бы нужда…
— А ну, дыхни.
— Сколько угодно.
Бакланов шагнул к Мазаю и, широко разинув рот, дыхнул. На лице Мазая появилось разочарование.
— Еще подбавить? — спросил Егор. — Или хватит?
— Хватит. Чуть-чуть отдает. Значит, ты ел не чеснок… Знаете, ребята, чем Баклан сегодня питался? Колбасой с чесноком. Вот честное слово!.. Угадал я, Бакланчик? Да ты говори, не бойся. Никто у тебя изо рта не отнимет. Ел — значит, ел. Вот только непонятно, когда ты успел. Чего молчишь? Ел колбасу?
Бакланов растерялся, хотел сказать, что он и близко не видел колбасы, но вместо возражения молча кивнул головой.
— Смотрите, а я и не думал! — удивился Коля.
— Сережа, — сказал Мазай, — а ну-ка, загляни под койку Баклана — что-то больно низко одеяло приспущено. Меня подозрение берет. Может, там Баклан склад устроил? От него можно ждать, он хитрющий!
Егор ринулся к своей койке, но не успел сделать и двух шагов, как Сережа уже тащил из-под кровати ящик с посылкой и кричал:
— Есть! Тяну сома за хвост! — Он торжественно перенес ящик на стол. — Вот он! Краса и гордость.
Мазай кинул короткий взгляд на ящик, отвернулся и безразличным тоном спросил:
— Посылку из дому получил, Бакланчик?
— Ага.
— Когда?
— Сегодня.
— Сам ходил на почту или принесли?
— Сам.
— А-а-а… Значит, мы — на лекцию, а ты на почту взял курс. Понятно. Ловкач! И не подумаешь. Ну что ж, кушай, Бакланчик, поправляйся. Ты у нас худой, как щепочка. Набирайся сил.
Голос у Васьки стал мягким да ласковым, а в прищуренных глазах — злые искры.
За два года товарищи хорошо изучили его и знали, что сейчас он очень зол и еле сдерживается, чтобы не задать Егору потасовку.
— Сережа, убери со стола под кровать, поставь на старое место этот ящик, чтоб он перед глазами не маячил, а то не выдержу — утильсырье от него останется, — таким же мягким тоном приказал Мазай.
Сергей взялся за ящик, но Мазай остановил его:
— Погоди, пускай сам Баклан убирает. Хоть поглядим, как он понесет: будут дрожать руки или нет. Уж наверное подсчитал, на сколько дней ему хватит подкармливаться домашними гоголями-моголями.
Мазай не смог больше сдерживать себя. Он вдруг топнул ногой и крикнул:
— Ну, чего ждешь?! Убирай свое барахло! Или десять раз говорить?
Бакланов стоял, понурив голову, и не двигался с места.
— Или не тебе говорят?! — снова крикнул Мазай. — Ну?!
— Я… хотел… и вам всем, чтоб попробовали…
— Врешь! — прервал его Мазай.
— Конечно, врет, — вставил Сергей.
— Если бы хотел и нас угостить, давно сказал бы, что посылку получил, а то скрываешь, отнекиваешься. Ничего ты не хотел! — вскипел Мазай.
— Конечно, не хотел. Это ты сейчас говоришь, когда деваться некуда. А Васька тебя спрашивал? Спрашивал. И не притворяйся лучше — никто не поверит, — подхватил Коля.
— Правильно, Коля, — согласился Мазай.
— И ничего не правильно, — ни на кого не глядя, возразил Бакланов.
— А то мы не видим, чем ты дышишь! Слыхали, ребята: он хотел нам, словно побирушкам, по кусочку протянуть! Рука у меня отсохнет, а милостыни не возьму! Хотя в столовой не больно всякие пельмени стряпают, а жить можно. Марципанов не едим, но голодными не сидим.
— Как ты сказал, Васька? Чего мы не едим? — переспросил Коля, услышав незнакомое слово.
— Марципанов, говорю.
— Мар-ци-панов? Это еда такая?
— Понятно, еда.
— А какая она? Из чего?
— Черт ее знает какая. Ел я их, что ли? Может, ягода такая, а может, пирожки с какой-нибудь особой начинкой. Ты отстань, Колька, со своими марципанами, а то и тебе попадет… заодно с Бакланом. — Обернувшись к Егору, Мазай снова прикрикнул — Ты чего стоишь?! Убирай со стола ящик, а не то на пол загремит! Слышишь? Или не тебе сказано?
Егор стоял на прежнем месте, упорно глядя на узелок шнурка на правом ботинке. Хорошее от получения посылки настроение бесследно исчезло, и пришла тревога. По тону и поведению Мазая он знал, что впереди предстоит много неприятностей. Конечно, скрыв от товарищей посылку, он, может быть, поступил нехорошо, но исправить это уже нельзя.
— Сколько раз тебе будут говорить?! Ну! Убирай со стола или…
Бакланов нехотя подошел к столу, но раздался новый окрик:
— А ты, небось, и рад поскорее унести? Вишь, прикинулся казанской сиротой! Поставь на стол и выкладывай все, что там есть.
Лицо Егора посветлело, и он даже облегченно вздохнул. Этот окрик Мазая означал, что скандала, который мог разыграться, не будет.
— Вот сдобнушки… а это мед… Вот колбаса, — приговаривал Егор, выкладывая на стол содержимое ящика.
А Мазай молча стоял поодаль. Он по-матросски широко расставил ноги, засунул руки в карманы и наблюдал.
— Вот и все. — Егор перевернул ящик вверх дном.
— Посылка небольшая, а стоящая. Правда, Васька? — спросил Коля.
Мазай даже и не взглянул на Колю. Он подошел к столу, внимательно осмотрел продукты и задумался, что-то соображая.
— Вы знаете, что я придумал? — заговорил он наконец. — Давайте устроим сегодня банкет. Еды нам хватит нот так! — Он провел ладонью под подбородком. — Я думаю, что можно кое-кого даже в гости позвать. Ольгу Писаренко и других девчонок не нужно — вечер ведь, просто неловко. А ребят можно — трех-четырех, не больше. Как, братва, вы думаете?
Коля захлопал в ладоши и закричал:
— Здорово, Васька! Вот это здорово! Давайте и вправду банкет устроим. Как прошлый раз. А чего нам?
— Надо проголосовать. А ну, давайте: кто за банкет? — скомандовал Мазай и первый поднял руку.
Сергей и Коля тоже были «за». Бакланов не принял участия в голосовании.
— А ты разве против? — спросил Мазай Бакланова.
— Нет, не против. — Егор нехотя поднял руку.
— Значит, единогласно. Ты, Сережа, забирай Колючи бегите наверх гостей приглашать: нужно позвать… Ваньку Чмыхова из слесарного, Шурку Тумасова и, пожалуй, Бориса Соболя. Больше никого! А мы с Бакланчиком оборудованием стола займемся — одному ему нельзя поручать это: еще расплачется над домашним харчем, а мы ведь людей в гости зовем. Придут — а здесь слезы рекой текут! Вот и веселись тогда в свое удовольствие. Ну, ступайте, да ненадолго.
— Все понятно, товарищ староста. Пошли, Колька!
Сережа обнял за шею длинного Колю и потащил его к двери.
— Эй, вы! Погодите! — вдруг окликнул их Мазай. — Про банкет чтоб ни один лишний человек не знал. Как и в прошлый раз, чтобы никаких разговоров!
Сережа шаркнул ногой и низко поклонился:
— Ах, спасибо вам, дорогой товарищ Мазай, за ваше предупреждение, а то мы с Колей такие дураки твердолобые, что сами ни до чего не додумаемся!
Когда Сергей и Коля ушли, Мазай достал складной нож и начал резать сало. Бакланов стоял рядом и молча наблюдал.
— Стоп! — воскликнул Мазай. — Хлеба-то у нас нет. Ты с чем ел сегодня колбасу?
— С кокуркой.
— Они разве не сладкие?
— Почему не сладкие? Сладкие. На меду.
— И ты с медовыми пряниками колбасу ел? Чудак! Чесноковая колбаса — и медовые кокурки! Тут же тебе никакого удовольствия нет. Весь вкус теряется. Нет, есть колбасу с кокурками я не согласен. Как хочешь, а без хлеба нам невозможно обойтись.
— А где его взять? У меня нет, я свою норму в столовой съедаю, и еще не хватает.
— Это мы знаем — вон какое брюхо нарастил! У меня остался кусок от ужина. И у Сережки с Колькой тоже по куску. Но этого, конечно, мало — просто чепуха. Да и какой же это будет банкет без хлеба? Одна смехота. И затевать не стоит. Знаешь, что мы сделаем? Выменяем хлеб в других комнатах на кокурки. Верно? Каждый согласится. Бери с десяток сдобнушек и ступай. Только смотри не продешеви.
— Никуда я не пойду! Иди меняй, если тебе хлеб нужен, а мне и с кокуркой неплохо будет.
Мазай был в хорошем настроении и не настаивал. Он набил сдобнушками карманы и торопливо пошел к двери.
— Егор, предупреждаю: продуктов не трогай, не воруй у товарищей. Понятно?
— А я ни у кого никогда не воровал и воровать не буду. Мне чужое совсем без надобности.
Бакланов хотел намекнуть на то, что вот Мазай польстился на чужое — на посылку. Но тот или не понял намека, или не хотел показать, что понял, и молча вышел.
Когда стихли его шаги, Егор выглянул из-за двери и. убедившись, что никто за ним не следит, поспешно вернулся к столу, взял несколько ломтиков сала и колбасы, завернул в бумагу и хотел положить под матрац. Но ему вдруг стало противно, обидно на себя: «И вправду как вор: сам отдал, а потом тяну по кусочку. Берите, все берите, мне ничего не надо». Он развернул бумагу и положил ломтики обратно, стараясь уложить их так, как это было при Мазае.
Вскоре вернулся довольный своим походом Мазай, он принес несколько кусков хлеба. Вслед за ним пришли с гостями Сергей и Коля. «Банкет» начался.
Это был веселый банкет: веселились и гости и хозяева. Много пели под аккомпанемент гитары Мазая, плясали. Правда, чтобы не привлекать внимания, пели вполголоса, а плясали без топота каблуков, но это нисколько не мешало общему хорошему настроению.
В разгар веселья в комнату вошел комендант Гущин:
— Ребята, что у вас за праздник сегодня? Во всех комнатах тихо, а вы шумите… Да у вас тут целое сборище!
В комнате наступило минутное замешательство.
— А мы вроде и не шумим, товарищ комендант, — первым нашелся Сережка.
— У нас, товарищ комендант, банкет! — невпопад выкрикнул Коля.
— Болтай больше! — остановил его Мазай. — Вот вам стульчик, товарищ комендант, садитесь.
— Спасибо, Мазай, мне сидеть некогда, дела еще есть. Так что же у вас за банкет?
— Никакого банкета, товарищ комендант. Вы не слушайте Кольку, он наговорит. Просто Бакланов получил посылку из дому и угощает нас. Вот и все, — пояснил Мазай.
— А вы небось и рады на чужой счет поживиться!
— Так он же у нас крошки не съест один. Знаете, какой он человек! Все для товарищей! Мы ему говорим: оставь посылку себе. И, представьте, товарищ комендант, даже разговаривать не хочет… Правда, Егор?
Егор, опустив глаза, кивнул головой:
— Правда.
— Ну, смотрите, дело хозяйское. Только не шумите.
— Никакого шума больше не будет, товарищ комендант, — заверил Мазай.
Комендант ушел, и веселье продолжалось.
С виду весел был и Бакланов, но чем дальше, тем тоскливее становилось у него на душе, тем труднее ему было скрыть это чувство от товарищей и казаться веселым. Он с нетерпением ждал звонка — сигнала ложиться спать.
Наконец и звонок. Гости с шумом и смехом опрометью бросились вон, а хозяева занялись своими постелями.
— Живо, живо! — поторапливал Мазай. — Колька, ты сегодня дежурный? Гаси свет.
Бакланов долго не спал. Забравшись с головой под одеяло, он то и дело вздыхал, вздыхал тихо, чтобы не услышали товарищи. Им овладела такая тоска, что хотелось кричать во весь голос. Хотелось соскочить с постели и куда-то бежать, лишь бы остаться одному. Ему не жаль было продуктов, но как ему обидно за мать! Он знал, что мать много работает и почти не имеет свободного времени, что посылку эту она, наверно, собирала ночью; может быть, до самого утра так и не прилегла. Она старалась обрадовать его. А эти «друзья» всё съели, и никто даже не заикнулся, что, мол, эта посылка принадлежит Егору Бакланову, что ее прислала мать. Тосковал он и потому, что соскучился по дому, что ему было жаль себя, обидно на товарищей, а особенно на Мазая, который то и дело покрикивал, вышучивал, а при случае пускал в ход и кулаки. Задремал он перед самым рассветом.
Утром Егор проснулся с головной болью и сказал Мазаю, что ни в класс, ни в цех не пойдет.
— Выдумывай больше! — прикрикнул Мазай.
— Голова болит.
— А не симулируешь? — спросил Мазай, с подозрением глядя на Егора.
— Была нужда, — нехотя и как-то безразлично ответил Бакланов. — И вчера еще болела.
— Завтрак тебе принести? — пожалел товарища Коля.
— Еще чего выдумали! — напустился на него Мазай. — Так он совсем барином станет. Вы ему обеды да завтраки подтаскивайте, а он будет валяться да толстеть!
— А может, и вправду заболел человек! — вступился Сергей.
— Наше дело формовать, а не больных лечить! — грубо оборвал Мазай. — Ему на пользу поголодать денек…
Бакланов молча повернулся лицом к стенке.
В ЧКАЛОВ!
На станцию Сергеевка поезд должен был. прибыть по расписанию в четыре утра, но его задержали снежные заносы, и он опоздал почти на шесть часов. Борис Жутаев ждал поезда с нетерпением, и не потому, что скорее хотелось уехать из маленького городка в областной центр — об этом он сейчас не думал: ему было мучительно холодно и хотелось скорее покинуть нетопленный вокзал. Все места на скамейках были заняты, а пол был каменный и очень холодный. Чтобы не закоченели ноги, нужно было непрерывно приплясывать; приплясывать же несколько часов подряд утомительно.
Но вот станционное радио сообщило о прибытии поезда. Формовщики Сергеевского ремесленного училища, уезжавшие в Чкалов, бросились на перрон. Борис торопливо надел за спину вещевой мешок, схватил небольшой чемодан и выбежал из зала. Он окинул взглядом поезд и сразу же определил, где его вагон. Но сесть в поезд оказалось не так-то легко: вагон был битком набит, даже тамбур был переполнен.
Проводница вагона не стала смотреть билеты и наотрез отказалась пустить в вагон хотя бы одного человека.
— Не имею права! Понимаете, не имею права! — доказывала она обступившим ее пассажирам. — Не только сидеть — стоять в вагоне негде. В тамбуре полно. Кто выдавал билеты, тот пускай и сажает куда знает, пускай сам и везет, а я не могу посадить в вагон ни одного человека.
Она говорила горячо, напористо, и Жутаев понял: не посадит. Он кинулся к другому вагону; там такой же разговор. У третьего вагона группу учащихся в пять-шесть человек пытался посадить директор училища. Он протягивал проводнице какую-то бумажку со штампом и печатью и требовал:
— Вы прочитайте, прочитайте, я вам говорю! Поэтому документу вы обязаны посадить. Дело государственной важности, и вы не отмахивайтесь…
Проводница бумажку не брала и твердила свое:
— У меня нет места. Понимаете русский язык? Идите в другие вагоны. И не пугайте меня бумажками, я знаю, что делаю. Вы па своем месте хозяин, а я на споем.
Жутаеву стало ясно, что уж если сам директор училища ничего не может добиться, то ребятам и думать нечего попасть на этот поезд. А может, и на другой также. Он обернулся к вокзалу, чтобы взглянуть на часы — сколько осталось до отправления поезда, — и вдруг увидел совсем рядом дверь с табличкой: «Военный комендант станции Сергеевка». Не теряя времени, Жутаев ринулся туда.