После тягостного молчания дворецкий испустил глубокий вздох и повернулся ко мне спиной. Я укрылся среди бедняков.
Наконец мой гонитель извлек из кармана часы, и экскурсия под его руководством и с его комментариями началась.
— Леди и джентльмены, мы находимся в помещении кордегардии [3]замка Малвенор, которая была построена в XIII веке, в XIV веке сгорела, была почти совсем разрушена в XV веке, во время Войны Алой и Белой розы [4], и перестроена в первые годы XVI века. Полюбуйтесь остатками готической капители [5], вырезанной из целого камня, полюбуйтесь деревянной резьбой в стиле Тюдоров [6]по корнуэльскому дубу, гобеленами [7]из Фландрии, оригиналы которых находятся в Брюсселе, точной копией турнирных доспехов с насечкой, подаренных Генриху VIII [8]французским королем Франциском I [9]— жемчужиной мадридской Оружейной палаты. Справа от монументального камина, сложенного из строительного камня работы неизвестного мастера, вы видите картину, написанную, по-видимому, одним из учеников Рубенса, — полагают, что на ней изображена выходящая из волн Венера. Обратите внимание на прекрасную композицию прически, на тонкую цветовую гамму веера и изысканную моделировку пупка, имеющего форму морской раковины. Под шедевром стоит кресло, украшенное изящной резьбой, — говорят, сидя в этом кресле, Мария Стюарт [10]принимала в 1567 году клятву верности от Бенджамина Свордфиша, четвертого маркиза Малвенора. Над камином вы видите в медальоне гордый многовековый девиз Свордфишей. Он написан по-французски, но по духу он шотландский и перевести его можно так:
БОЛЬШАЯ НАЛИЧНОСТЬ — СИЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ
А над каминной полкой на латинском языке выведен современный либеральный девиз последнего носителя титула, члена палаты лордов и пэра, Сесила Свордфиша, которому мы обязаны тем, что замок Малвенор открыт для посещений:
POPULO POPULO POPULO,
что можно перевести так:
НАРОДУ, С ПОМОЩЬЮ НАРОДА, ДЛЯ НАРОДА
Лестница с двойным поворотом ведет в частные апартаменты…
Гид произносил свою речь с высокомерной и откровенно скучающей миной. Чувствовалось, что он повторял эту речь своим тягучим и важным голосом уже сотни раз. Я очень скоро перестал его слушать: сраженный усталостью, очень кстати стиснутый двумя толстыми дамами, убаюканный незнакомыми и непонятными словами, я спал, стоя, в облаках пара, который в теплом помещении стал подниматься от пледов и пальто.
Из забытья меня вывело общее движение — мы перемещались в левое крыло. Помню анфиладу гостиных и громадную библиотеку, где наш гид предложил нам полюбоваться Библией 1503 года, которую на своем загадочном языке он охарактеризовал как «почти инкунабулу».
Позднее я узнал, что «инкунабулами» называют книги, вышедшие до 1500 года, столь же ценные, сколь редкие.
Потом мы повернули назад, к правому флигелю, дабы оценить большую квадратную биллиардную, а следом за тем продолговатую столовую, которая восходила едва ли не к временам королевы Елизаветы I.
В биллиардной, в ящике красного дерева, покоился кий, которым, если верить нашему гиду, «4 июля 1776 года от Рождества Христова Его Величество король Георг III, до того как его поразила неизлечимая неврастения, выиграл шесть очков у Кларенса Свордфиша, одиннадцатого маркиза Малвенора».
Я понятия не имел о том, что именно 4 июля 1776 года была провозглашена независимость Соединенных Штатов Америки, и еще не знал, какую удивительную роль в моей судьбе вскоре предстоит сыграть одному американскому гражданину.
До сих пор помню, как в столовой дворецкий такими словами представил нам одну из витрин: «Серебро, когда-то стоявшее на этих полках, ввиду его неоценимой стоимости, помещено в надежное место и заменено делфтским [11]фаянсом. Тем не менее ради вас вот на этой подушечке небесно-голубого цвета оставлен маленький вермелевый [12]молочник, выполненный в 1749 году ювелиром короля Людовика XV [13], Беланже. Один этот предмет оценен почти в тысячу гиней!»
Я в жизни не видывал таких чудес и даже не представлял себе, что они существуют. Пить из молочника стоимостью в тысячу гиней! Иначе говоря, — поскольку в гинее двадцать один шиллинг, — стоимостью в тысячу сто пятьдесят фунтов стерлингов! Но по своему невежеству я не мог делать таких сложных вычислений и потому был не столько потрясен, сколько озадачен, как людоед, увидевший вилку. К тому же мне по-прежнему страшно хотелось спать.
Но экскурсия еще не окончилась…
* * *
К моему величайшему удивлению, почтительная процессия, по-прежнему возглавляемая неутомимым дворецким, двинулась не к выходу, а из столовой перешла в великолепную кухню, безлюдную и безмолвную, словно замок Спящей красавицы.
Ну и кухня! В ней свободно мог целиком поместиться домик моих родителей! До сих пор вижу перед собой батарею сверкающих печей, вертела, снабженные часами, лари для хранения хлеба, начищенную медную посуду, сияющую, как заходящее солнце, буфетную… Ах, эта буфетная! Все полки в ней были заставлены блюдами с холодным мясом, паштетами и пирожными. При виде их я совершенно проснулся.
Но едва я успел окинуть взглядом все это великолепие, как толпа, следовавшая за невозмутимым дворецким, увлекла меня дальше к стрельчатому проему, к которому вели несколько ступенек. Остановившись на первой из них, наш гид заявил:
— Темный коридор, который вы видите за моей спиной, — единственный ход, ведущий из замка в самую старинную из башен, строительство которой было закончено в 1254 году по плану тамплиеров [14]на деньги, собранные для Крестового похода. Тамплиеры злоупотребили доверием верующих, и это стало причиной проклятия, которое привело к насильственной смерти всех сменявших одного за другим обитателей этой башни. В 1321 году капитан гвардии Мэллори был найден в подвале утопленным в бочке бордоского вина. В 1416 году в комнате на первом этаже от отчаяния повесился француз барон де Шантемерль: взятый в плен при Азенкуре [15]в октябре за год до этого, он не мог заплатить выкупа, и его перестали кормить. В 1492 году в комнате второго этажа, отравленная таинственной рукой, умерла некая особа, имя и пол которой остаются загадкой для историков. Все эти три комнаты в настоящее время реставрируются и потому закрыты для посещений публики. Но мы с вами увидим самую знаменитую комнату, расположенную на третьем этаже. Пройдя шесть шагов по коридору, мы окажемся на площадке скользкой, полутемной лестницы, которая освещается только скупым светом бойниц. Возьмите, пожалуйста, за руку детей!..
Мы гуськом проникли в башню и по винтовой лестнице, по которой двум взрослым не подняться бок о бок, вскарабкались на второй, потом на третий этаж, чтобы, наконец, оказаться в скудно обставленной комнате почти круглой формы. Здесь стояли кровать под балдахином, маленький столик черного дерева и на мольберте — картина.
Когда все набились в комнату, дворецкий снова заговорил с особенной важностью в голосе:
— На этом мольберте вы видите портрет во весь рост Артура Свордфиша, пятого маркиза Малвенора, рядом с его любимым пони — портрет этот приписывают одному из непосредственных предшественников гениального Ван Дейка [16], славившегося изяществом живописной манеры.
Он выразительно понизил голос.
— Именно здесь 19 августа 1588 года несчастный ребенок был убит рапирой, когда он играл в бильбоке [17]с тайным посланцем французского короля Генриха III [18]. У кровати, где Артур упал, чтобы больше уже не встать, красным мелом обведены контуры его тела. На столике в шкатулке, выстланной малиновым бархатом, покоится роковое бильбоке, на котором все еще видна кровь жертвы… Пожалуйста, не трогайте руками: эта вещь почти подлинная!..
Отведя взгляд от ужасной реликвии, я стал рассматривать портрет Артура с такой симпатией, что на мгновение из моей памяти даже улетучилось воспоминание о буфетной. Еще один ребенок, которому не повезло! Умереть таким молодым с игрушкой в руке! Хотя краски на холсте были темные и уже смеркалось, мне показалось, что Артур похож на меня: такие же тонкие и мягкие черты лица, вылепленные преждевременными невзгодами.
Гроза за окном усиливалась, роковую комнату озаряли вспышки молний, а дворецкий совсем уже загробным голосом добавил:
— После этой четвертой кончины, такой внезапной и трагической, никто уже не осмеливался ночевать в этой башне. И с тех пор — этот факт подтвержден лучшими шотландскими путеводителями и даже французским «Голубым путеводителем» [19]— неотмщенный призрак Артура бродит по Малвенорскому замку. Скажу больше: 19 августа, при грозовой погоде, бывает, что на бильбоке иногда выступает свежая кровь…
Присутствующие задрожали, хотя 19 августа было еще впереди. Но дата эта грозно и стремительно приближалась. Молодая дама под вуалью испустила сдавленный крик, какой-то ребенок заплакал. Мне стало не по себе.
Мы спустились по лестнице, предаваясь мрачным раздумьям.
На первом этаже башни наш гид открыл массивную скрипучую дверь, которая через узкий каменный мостик вела в сад и к озеру, уже окутанному сумраком.
— Старинное предание гласит, — сказал дворецкий, — что, когда до полуночи оставалось четверть часа, убийца, прятавшийся на чердаке, спустился вниз и убил Артура на глазах перепуганного француза, с которым юный лорд играл в бильбоке. Убийце так не терпелось пролить кровь, что он даже не дождался, когда пробьет ровно полночь, как это обычно принято в родовых замках, пользующихся определенной репутацией. Согласно тому же преданию, злодей бежал через этот потайной ход, бросив в наполненный водой ров свою рапиру из толедской стали, словно для того, чтобы смыть с нее преступление. Рапира все еще покоится на дне этого рва среди столетних карпов… Не наклоняйтесь — ров очень глубокий!…Поскольку погода плохая, я выведу вас через главный вход, который ближе к конюшням и к вашим экипажам.
Я с прискорбием снова прошествовал мимо изобилующей яствами буфетной. По мере приближения к выходу мрачное настроение экскурсантов рассеивалось и дворецкого засыпали вопросами о призраке Артура. Он отвечал очень сдержанно, с видом знатока, который не хочет говорить всего, что знает. Может, тут были замешаны какие-то ужасные семейные тайны, и он не считал себя вправе их разглашать?
Наконец, доверенный служитель с достоинством занял свое место у больших дверей кордегардии, и я с непереносимым стыдом заметил, что каждый посетитель, выходя, сует ему в руку какую-то мелочь.
А на улице шел бесконечный дождь, дело близилось к ночи…
В ловушке вместе с призраком, и, может, даже не с одним
Вот тут-то меня обуяло неодолимое искушение… Погода была такая ужасная, час такой поздний, мне так хотелось есть, я так устал — почему бы тайком не прокрасться через все еще безлюдный правый флигель Малвенорского замка в кухню и в прилегающую к ней башню? Там находятся битком набитая едой буфетная и укромный чердак. Что мне еще нужно? Ну а завтра, воспользовавшись какой-нибудь экскурсией, я без труда под шумок покину замок.
Само собой, мне не очень улыбалось провести ночь над комнатой Артура в башне, которая была проклята с той самой минуты, как ее построили. По правде сказать, при мысли об этом душа у меня уходила в пятки. Но с другой стороны, буфетная склоняла чашу весов в свою пользу. Призрак — это был риск, не поддающийся точному измерению, зато буфетная была аппетитной реальностью.
Пока дворецкий принимал чаевые с видом министра, который снисходит к просителям, я мало-помалу замедлил шаг и вскоре очутился в хвосте группы. Потом остановился и стал самым последним. Потом на цыпочках попятился, свернул в какой-то коридор и, к своему величайшему облегчению, потерял дворецкого из виду.
Тогда я повернулся кругом и со всех ног бросился к вожделенной буфетной, не удостоив даже взглядом бамбуковый кий короля Георга и вермелевый молочник короля Людовика XV.
Буфетная пребывала в прежнем своем великолепии, и, облизываясь от восторга, я на мгновение залюбовался ее видом, не зная с чего начать…
И вдруг угрызения совести приковали меня к месту. До сей поры я еще ни разу не брал ничего чужого. Похвально ли позволить себе угощаться таким образом? Впрочем, если я возьму понемножку от каждого блюда, кто сможет это заметить? Кусочек холодной баранины, глоток мятного соуса, ломтик фаршированного ягненка в желе, кружок деревенской колбасы, самую малость паштета из дрозда, толику копченой лососины или форели, обрезок сыра, ложечку пудинга…
* * *
Несомненно, я бы не устоял перед таким обилием искушений и впал в грех ранее, чем мне было написано на роду, если бы не задрожал от четких звуков голоса дворецкого:
— Последняя экскурсия окончена, ваша светлость. Крысы покинули корабль.
Слуга, вставший у нижней ступени лестницы, которая вела из кордегардии, несомненно, обращался к своему хозяину — тот караулил его на верхнем этаже главного здания, нетерпеливо поджидая минуту, когда сможет спуститься на первый этаж, пользоваться которым ему несколько часов не давали экскурсанты.
И тут я услышал удивительный разговор на два голоса: первым был голос дворецкого, ставший вдруг почтительным, вторым — громкий и суровый голос лорда Сесила, последнего обладателя титула:
— Все крысы, мой добрый Джеймс?
— Все до одной, ваша светлость.
— Молочник на месте?
— На месте, ваша светлость. Я не спускаю с него глаз.
— Какая сегодня выручка?
— Четырнадцать гиней восемь шиллингов четыре пенса, ваша светлость.
— Ну-ка, поглядим… 121 крыса по два шиллинга шесть пенсов, это будет четырнадцать гиней, восемь шиллингов, шесть пенсов. Шесть, а не четыре, Джеймс. Недостает двух пенсов.
— Знаю, ваша светлость. Мне пришлось поверить в долг, хотя этот долг никогда не будет возвращен.
— В какие печальные времена мы живем! А выручка все падает…
— Грустные времена, ваша светлость.
— Да поможет нам Бог! Будем надеяться, что следующее воскресенье окажется удачнее. Можете распорядиться накрыть стол для холодного ужина.
Я был потрясен способностями лорда Сесила считать в уме и, конечно, мог бы кое-что сообразить — вы-то наверняка уже все сообразили на спокойную голову.
Но в рискованном положении, в каком я очутился, мое внимание привлек в первую очередь самый тревожный факт: исторические экскурсии проводятся не ежедневно, как я слишком поспешно предположил, а только по воскресеньям. Мне грозило остаться пленником в Малвенорском замке целую неделю. Каким образом такому маленькому крысенку, как я, сбежать с этой галеры?
Аппетит у меня пропал, да и не время было сейчас спокойно набивать желудок — шаги приближались…
Я поспешил укрыться в башне. Но у подножия витой лестницы, где мрак стал еще гуще, я на мгновение оробел. Что ждет меня наверху? Какое загробное видение? Какое проклятие? Вырвусь ли я живым из этого приюта убийцы?
Но тут мне вспомнилось здравое рассуждение моего отца, и оно меня подбодрило. «Не бойся призраков, мой милый Джон, — говорил отец, — пока они не ущипнули тебя своими крючковатыми пальцами. Со мной этого до сих пор не случалось. Все призраки, которых мне пришлось видеть, знай себе летали да болтали — ну что твоя бабочка или соловей. Это были истинные джентльмены, совершенно никчемные и совсем не алые, и, казалось, им так же скучно в другом мире, как когда-то было в этом…»