— Эй! Как вы тут?
— Да нормально, — ответил папа, прикрываясь от света. — Только вот ваша взбесившаяся лайка спать не дает, а в остальном все хорошо!
— А ну-ка, выйдите из палатки. Может, к вам змея заползла?
Мы покорно вылезли и теперь стояли, позевывая и ежась на прохладном воздухе. Бородачи собрались кучкой, подозрительно посматривая на нас. Лайка же продолжала тявкать с прежним усердием, будто ей за это обещали огромную кость. Наконец проверяющий вышел из нашей палатки, выпрямился и удивленно сказал:
— Нет ничего! Утихни, Пират!
И тогда пес, обидевшись, что ему не поверили, бросился в палатку с каким-то воющим рыком. Почти сразу оттуда вдруг раздался отчаянный визг. Наша палатка заходила ходуном, как будто там вдруг оказались неведомым образом два великана и стали бороться. Визг сменился жалобным поскуливанием, и Пират вылетел задом наперед из палатки. Он завертелся, словно волчок, с явным желанием укусить себя за хвост. Все это время он продолжал скулить, одновременно клацая зубами. Двое ученых бросились на него, схватили и стали снимать с его хвоста металлические прищепки с очень острыми захватами. Вообще-то до этого они висели на веревке, протянутой под потолком палатки. У меня зародились нехорошие подозрения по поводу того, как эти прищепки оказались на хвосте Пирата, но мне показалось, что откровенничать с бородачами не стоит. Зато крестный высказался насчет происходившего:
— А ничего у вас собачка! Она у папуасов, случаем, раньше не жила? Те тоже как найдут что железное, так и норовят себе куда поинтереснее сунуть. В нос там или губу. Правда, без рук затруднительно вроде собачке-то учудить такое. Ну да чего только на свете не бывает. Она у вас не курит, часом?
Однако бородачи только хмурились и отмахивались от деда Кузи. Потихоньку все начали успокаиваться. Пирата отвели в третью палатку. Мы тоже вернулись в свою. Кузнечик обнаружился в моей подушке.
— Это еще что такое? — строго спросила я.
— Ничего! — сердито воскликнул чертенок. — Я еще покажу этой твари, как на меня голос повышать!
— А что она вообще-то на тебя разлаялась? — поинтересовался папа.
— Да сам удивляюсь. Я пока по лесу ходил, вас искал — нашел две ежиных иголки, ну и шел так с ними. А когда к лагерю подошел, тут на меня этот Пират как наскочил и давай обнюхивать. А приятно, что ли, когда в тебя сопливым носом тычутся? Ну я и ткнул ему прямо в нос иголками. Ну и к вам после побежал! Ничего! Он у меня еще попляшет!
Я прекратила этот поток угроз, и мы вновь улеглись. Теперь уже я все-таки дождалась, когда бородачи угомонятся, и перенеслась к месту, где папа оставил метлу. Кузнечик решил отправиться со мной. Я подумала и согласилась. По крайней мере, этот чертенок ничего без меня не набедокурит.
В ночном лесу было загадочно и тревожно — черные сучья, тьма, мелькают какие-то тени, шорохи со всех сторон. Но уже вскоре я заметила, что начинаю различать деревья, не так, конечно, как днем, но уже и не как слепой крот, не натыкаюсь на все препятствия. Однако поразмыслить над этим придется потом, а пока я взмыла в небо и полетела к озеру. Свет от ламп был виден издалека, помогая ориентироваться. Справедливо рассудив, что если русалки и покажутся, то явно подальше от этих громогласных ученых, я приблизилась к черной воде и полетела над ней к дальнему берегу.
Однако в пределах видимости русалки нигде не плескались. Я совсем приуныла, но решила еще немного поискать их.
Вскоре я приметила совершенно невообразимо корявую березу, невесть как затесавшуюся на самом берегу среди сосен. Одна из ее нижних ветвей протянулась над озером, почти касаясь воды. Ее-то я и облюбовала себе для ожидания. Положив рядом метлу, я устроилась на ветке поудобнее и приготовилась ждать. Кузнечик уселся рядышком и уставился на звезды.
На неподвижной зеркальной глади лунная дорожка была ровной-ровной, словно прочерченной от луны к моим ногам. Лишь изредка у берега всплескивала хвостом рыба. От лагеря ученых сюда не доносилось ни звука. Тишина. Оглушающая, даже не так, все заполняющая тишина воцарилась над горами. Казалось, вокруг есть только я и ночь.
А потом меня кто-то дернул за ногу и засмеялся.
Я посмотрела вниз. Из воды по пояс высовывались три русалки. Одна была совсем молоденькая, почти девочка, как я. А две другие — уже совсем взрослые. Хм! Русалки как русалки. При свете луны они мне показались совсем обычными. Бледные, это да! Но ведь и так понятно, что загорать они не могут.
— Привет, маленькая ведьма! А мы думаем, кто это топиться собрался в таком неудобном месте? — они весело засмеялись. — Ты чего здесь грустишь? Поплыли с нами! Повеселимся.
— Мне некогда веселиться, — спокойно ответила я, — и кроме того, я не умею плавать.
— Ой! Научим вмиг. Давай, прыгай к нам!
Мне было и боязно, и хотелось ужасно. Но потом я себя пересилила. Укрепила в развилке метлу, сняла с себя платье и сандалии и прыгнула в воду. Вынырнула, с шумом отфыркиваясь, и тут же почувствовала, как меня тянут на дно. Я открыла глаза, взбрыкнула и самостоятельно поплыла за русалками. Они так здорово двигались, почти как дельфины. Я же не поспевала за ними, как ни торопилась. Но мне не понравилось плыть под водой. Слишком плохо видно, и я вынырнула на поверхность. Тут же показались рядом головы русалок. Оказалось, что мы доплыли почти до середины озера.
— Вот видишь! А говорила, что не умеешь плавать, — укорила меня младшая.
И действительно, что это я? Могу, если захочу. И даже не дышала под водой столько времени!
— Ну что, как будем веселиться? Предлагай! — расшалились русалки.
Однако я попросила их прежде рассказать мне, как найти Мертвое озеро. Русалки огорчились, но ничем не смогли мне помочь. Все дело в том, что они слышали про такое озеро, а вот где оно — не знают. Если бы из этого озера хоть маленький ручеек вытекал или втекал, тогда бы они знали. А так, про озеро ведает один леший. Но только сам леший знает, где его нынче носит.
— Хотя живет в лесу одна ведьма, — вдруг вспомнили русалки, — она тоже должна знать, где это Мертвое озеро. Только ты уж сама с ней встречайся.
Они подробно рассказали мне, как ее найти, и снова позвали с собой поплавать. Но я твердо отказалась и перенеслась на березу, где оставила платье. По ветке недовольно расхаживал Кузнечик:
— Ну вот! Я думал — мы побудем вдвоем. Посмотрим на звезды. Ты бы рассказывала мне что-нибудь приятное, успокаивая после сражения с этой наглой собакой. А ты тут же умотала с этими медузами. И бросила меня одного.
— Что это ты мне претензии предъявляешь? — изумилась я.
— А вот так! Слышала небось, что вы, люди, в ответе за тех, кого приручаете? Вот уж раз я твой Кузнечик — сама меня так, между прочим, называла, изволь беспокоиться. А то поиграла, и хватит? Думаешь, можно и на полку зашвырнуть, а перед этим все руки-ноги поотрывать или переломать? И буду я там лежать — пыльный и никому не нужный! Ты этого хочешь?.. Нет! Я еще напомню о себе…
Но я стояла на ветке, подставив тело лунному свету, и не вслушивалась в его назойливое жужжание. Это было так необычно — лунный свет не грел, и в то же время я ощущала кожей его мягкие лучи. А потом мне захотелось вернуться в палатку к папе. Он лежал на спине, но не спал, а о чем-то размышлял. Я пересказала ему все, что сообщили мне русалки, сказала, что хочу встретиться с ведьмой. Папа собирался что-то возразить, но я быстренько ускользнула на ветку, где меня ждала метла, и тут же оседлала ее. Наконец я была одна. Кузнечик остался в палатке — он мне так надоел своим нытьем. Пусть теперь папе надоедает.
Над лагерем ученых я замедлила ход: вот умора, там развлекались русалки. Они набирали в пригоршни гальку, швыряли ее в палатки — и тут же прятались в воде. Ученые высовывались из своих палаток, вертели головами и снова залезали внутрь, так ничего и не обнаружив. После чего все повторялось вновь. Ну-ну, усмехнулась я, довольно остроумно, и полетела дальше.
Глава XXI Ведьма
Вскоре ночной полет так захватил меня, что я решила отложить встречу. Светит яркая луна, в воздухе тепло, ветра нет — ну что еще надо?
Я была одна, и ночь была единственная в своем роде. Где-то там, внизу, остался папа с его желанием стать снова большим, крестный с мечтой о катере, бородатые ученые, невесть что делавшие в горах.
А я кружила с закрытыми глазами, и мне больше ничего не надо было. Только бы ночь не кончалась!
— Ну, ну! — раздалось совсем рядом. — И старших уже, значит, уважить приветствием не надо? И шнырять можно где вздумается, да?
Я раскрыла глаза: рядом со мной висела в воздухе древняя старуха в платочке, кофте и длинной юбке, почти полностью закрывавшей огромную ступу. Старуха держалась за края ступы и смотрела на меня своими пронзительными глазами. «Ну точно ведьма», — подумала я, а потом поняла вдруг, что это и есть самая настоящая ведьма, к которой я лечу.
— И вообще, что это у тебя за метла? — ведьма недоверчиво хмурила брови.
— Метла как метла, — я растерялась.
— А что это за штуки такие странные? В мое время такого не было.
— Это мой папа придумал, чтобы летать было удобнее.
— Ясно. Изобретатель, значит… Ну что, полетишь ко мне в гости?
Я кивнула, и вскоре мы неспешно летели вместе над ночным лесом. По пути я поведала, как оказалась в этих местах. Ведьма внимательно выслушала меня, но в ответ не сказала ни слова.
Тут мы пошли на снижение. А чуть погодя в самой чаще показалась одинокая избушка. И еще прижатый вплотную к деревьям небольшой сарай. Ведьма весьма ловко приземлилась у самого крыльца и, кряхтя, стала вылезать из ступы. Я тоже опустилась прямо на крыльцо, с интересом озираясь. Почему-то я ожидала увидеть что-нибудь необычное, но избушка была на фундаменте из огромных валунов, и на заборе человеческих голов не обнаружилось. Да и внутри горница оказалась ничем не примечательной. Огромный кот развалился на лавке. Такие и в городской квартире живут. Чистенько, уютно. Правда, большая русская печь. Стол в углу с двумя лавками по краям. Под потолком травы сушатся. Ну и что? И у нас на даче травы сушатся. Короче, ничего ведьминского, зловещего я тут не увидела. А что на ступе летает, так ей небось тяжело уже на метле-то летать, а в ступе удобнее. Да и папы у нее такого, как у меня, нет, чтобы нормальное сиденье к метле приладить мог.
Тут я вспомнила про папу. И побеспокоила хозяйку, возившуюся с чем-то в углу. Та сразу же повернулась ко мне:
— Да помогу я тебе, помогу. Только и ты помоги мне. Я тут одна давно уже живу. С людьми-то мало общаюсь. Лет сто, как перестали ко мне ходить лечиться. А я не захотела в город перебираться. Так и стала жить одна. Вот. И лет пятьдесят — как на ступе летаю. Тяжелая она, неразворотливая. Да и в ходу не быстрая. А тут я как увидела, как ты летаешь! Да ловко, да быстро как! И себе захотелось, так захотелось, что спасу нет.
Ведьма помолчала, а потом резко закончила:
— Короче! Я проведу тебя и твоего отца к Мертвому озеру. Да только ты за это отдашь мне свою метлу. Согласна?
Я тут же охотно пообещала отдать ей свою метлу. Делов-то, папа мне в сто раз лучше сделает!..
Так что пришлось мне спозарадку вытаскивать деда Кузю и папу с Кузнечиком из палатки, пока не проснулись ученые, и переносить их к домику ведьмы.
Пока они озирались на подворье, я наскоро им пересказала условия ведьмы. Папа счел его вполне приемлемым и добавил, что он уже тут на досуге обдумал — если сделать мне метлу из бамбука, а в прутья вплести перья ястреба, то можно летать не в пример быстрее.
Я удивленно посмотрела на папу, но он был абсолютно серьезен. И я подумала: «А почему бы и нет?»
Однако наше путешествие затянулось на более долгий срок, чем я предполагала. Для начала выяснилось, что я зря торопилась. Ведьма наотрез отказалась лететь днем. И в этом ее поддержал папа, а потом, когда он напомнил, как за нами гонялись на вертолете, то согласилась и я.
Когда же я захотела перенестись в Белозеро, чтобы отдохнуть до вечера, воспротивились сразу вместе — папа и крестный. Им, видите ли, очень интересно погостить у самой настоящей ведьмы. Я же побоялась их оставить здесь одних.
На самом деле все оказалось очень интересно. Зря я беспокоилась. Пока дед Кузя с папой занялись ремонтом покосившегося забора, Карповна («Кличут меня так с издавна», — сказала она) принялась рассказывать мне о том, как надо собирать лечебные травы. Это оказалось так сложно и интересно, что я прослушала как зачарованная до самого вечера.
А уже за ужином крестный сумел разговорить хозяйку, и она поведала нам о своей жизни. Родилась она, как и я, совсем обычной девочкой, и при крещении ей дали имя Анна. Прожила же она на этом свете с тех пор лет пятьсот. А лет в тридцать она поняла, что цель ее жизни — лечить людей. И, обнаружив в себе странные способности, ушла от мужа и детей, уединилась в лесу и с тех пор так и живет одна.
— А почему вы ушли от них? — испугалась я. Не хватало только, чтобы и мне пришлось жить без мамы и папы. Вон и леший зовет — куда-то в глухомань.
— Не будешь же водить больных из деревни к тем местам в лесу, где легче их лечить. Да и для трав есть разница — где хранить и сушить. А если от деревни это место далеко, то и сама не набегаешься. Потому-то мне и пришлось уйти в лес. Я звала мужа с собой, но он не пошел.
За свою долгую жизнь старой ведьме пришлось несколько раз покидать облюбованные края.
— Люди в своем горе зачастую бывают злые, — объяснила Карповна. — Им проще обвинять в собственных несчастьях не себя, а тех, кто им непонятен. Поэтому и приходилось мне время от времени покидать насиженные места и селиться в еще более глухих, где ни царевы слуги, ни другие выслужники не могли бы меня отыскать.
— А разбойники? — осторожно спросила я.
— А что разбойники! — рассмеялась Карповна. — А у кого еще им лечиться, как не у ведьмы?
Кузнечик за весь вечер ни сказал ни слова — сидел ниже травы тише воды. Попробовал было в самом начале поехидничать, мол, в хозяйке всего-то от ведьмы — умение летать на ступе, как Карповна пригрозила, что еще одно слово, и она мигом растопит им печь. И все, как отрезало! Мне даже стало жалко чертика. Он сидел совершенно пришибленный, жалкий, боясь нешуточной угрозы. Но я не стала объяснять ему, что над ним всего лишь подшутили.
Так мы и проболтали до полуночи. Наконец хозяйка поднялась с места:
— Ну ладно, теперь можно и лететь! Только уж не обессудьте. Как Ника — с места на место — перемещаться на умею. Так что придется по старинке — по воздуху. Но да ничего — уместимся.
Мы вышли на крыльцо. Колдунья предложила крестному залезать в ступу. Вообще-то это было еще то зрелище! Дед Кузя осторожно опустился в ступу и попробовал покачать ее. Есстественно, она закачалась. Крестный на это хмыкнул, но остался в ступе. Карповна залезла следом, изрядно потеснив крестного, и стала подниматься ввысь. В последний миг из дома стрелой метнулся кот и успел запрыгнуть вслед за хозяйкой.
Вдруг ни с того ни с сего засмеялся папа. Я спросила его:
— Па, ты чего?
Он, захлебываясь от смеха, с трудом произнес:
— Ты… попытайся… на нас… со стороны… посмотреть!.. Метла двухместная… ступа — тоже В ступе — пожилые… на метле — молодые!.. У Карповны — кот в ступе… а у нас — чертик в кармане!
Я попыталась представить все это и тоже засмеялась. Папа с Кузнечиком заняли свои места, и мы полетели догонять ведьму.
Ведьмина ступа летела над лесом очень низко, видимо, сказывался вес крестного. Мы легко их догнали и теперь дурачились в воздухе. Папа стал делать вид, будто он стрелок и одновременно штурман — на истребителе. А я, соответственно, — летчик. И нам непременно надо сбить вражеский бомбардировщик. На роль бомбардировщика как нельзя лучше подходила ступа. Мы пикировали на них сверху, заходили то справа, то слева, но пока все без успеха. И в ночи далеко разносился звонкий папин голосок: