— «Ваша дочь Янинка благополучно приехала. Точка. Сердечный привет и счастливого Нового года желают Трангоши», — диктовал отец дяде Врбику.
Яна все время хихикала. Но Вок был тронут. Какой у него, оказывается, замечательный отец! Не экономит на словах и заполняет телеграмму ненужными приветами. Уж если делать, так делать!
А наш замечательный отец был в восторге от самого себя и уже не мог прекратить добрые дела.
— Послушайте, дети, естественно, вы, старшие, — сказал он после ужина, — ступайте посидите в столовой с молодежью.
Я чуть не свалился со стула. В столовую, после ужина! После ужина мы туда даже нос сунуть не смеем! Нам можно заходить туда только днем, чтобы помогать, когда много народу. Да и то не всегда. Когда много народу, я обычно вытираю посуду, а Вок бегает в погреб. А присесть за стол — такое нам бы и в голову не пришло!
Я вскочил со стула: а вдруг отец раздумает! В столовой была куча знакомых ребят из Подбрезова, среди них и Юло Мравец. Я с ним еще и поговорить толком не успел. Я вскочил со стула слишком быстро, и в этом была моя ошибка. Габа заревела, она тоже рвалась пойти. Она просто не выносит, когда меня считают старшим. Все думает, что я ей ровня.
— Не спорь с ней, — шепнул мне отец, — потом незаметно исчезнешь. Ясно?
Это был уже третий по счету добрый поступок отца. А если считать Боя, то четвертый. А ведь еще не праздник.
Я с равнодушным видом уселся обратно, чтобы провести Габу. А Йожка с Яной ушли. Через окошко я видел, как подбрезовцы освобождают им место на скамейке у стены. Они, сгрудившись, сидели за одним столиком возле елки, чтобы не занимать места, предназначенные для городских лыжников, и не портить отцу коммерцию. Городские должны сидеть на хороших местах, чтобы тратить побольше денег. А у Юло Мравца и его друзей денег не густо. Им главное — побегать на лыжах, и у нас они заказывают только чай или малиновую воду. Отец, конечно, любит туристов с деньгами, но и безденежную молодежь всегда охотно приютит и оставит ночевать хотя бы и на соломенных тюфяках. Вот и теперь он усадил их за елкой. Велел Юло принести с веранды скамейку, потому что на четырех стульях всем им не усесться. Так за елкой образовался самый приятный и веселый уголок во всей столовой.
Яна сидела, крепко прижавшись к Йожо, а с другой стороны уселся Юло Мравец. Он то и дело вскакивал, чтобы принести какую-нибудь ерунду. Сначала Яна была не в своей тарелке и испуганно поглядывала на Вока, но вскоре начала громко смеяться вместе со всеми остальными. Громко, но сдержанно. А это не просто, когда Юло Мравец начинает откалывать свои штучки.
Прошло добрых полчаса, пока Габа перестала следить за мной, и я незаметно испарился.
Мне досталось место на самом кончике скамьи. Сейчас молодежный уголок притих: обсуждали завтрашний поход.
— Пожарники утверждают, — говорил Юло Мравец, — что на северных склонах снег лучше (пожарниками Юло Мравец называет работников горной службы). — А здесь, говорят, опасно.
— Воображают из себя, — сказал Л
* * *
Я насыпал соль в солонку и резал перец, когда кто-то вдруг принялся колотить палкой в кухонное окно.
— Ты что, обалдела?! — крикнул я, уверенный, что это Габа: она отправилась с мамой к поросятам. Или Юля: она тоже была на дворе.
Но за окном стоял незнакомый лыжник.
— Где отец? — закричал он. — Говори скорей!
Где отец, я не знал. Он не пустил меня утром на Козий хребет, и мне нет до него дела! Все на лыжах ходят, а я чтоб все каникулы вкалывал, да еще и на Новый год!
— Слышишь, парень? — повторил лыжник. — Позови отца!
Только тут я заметил, что глаза у него страшные и лыжи он не снимает. Я выбежал и столкнулся с отцом на лестнице: он поднимался на чердак за сардельками.
— Скорей, тебя зовут! — крикнул я, потому что уже боялся этого человека под окном и того, что он собирался сказать отцу.
Мы с отцом выскочили на крыльцо.
— Хозяин… — сказал лыжник и пристально поглядел отцу в глаза. — Хозяин, лавина!
Отец словно онемел.
— И люди под ней! — крикнул лыжник.
У отца бессильно повисли руки.
— Кто? — спросил он чуть слышно глухим голосом.
— Не знаю. Кажется, ваши гости.
— А мой сын? — спросил отец с трудом, набравшись мужества.
Зачем он спрашивает? Зачем? Ведь он ясно слышал, что гости. Йожо не гость, он сын! И Яна тоже не гость, она наша. Значит, ни Йожо, ни Яна не могут быть под лавиной! Зачем он спрашивает?
— Ничего не знаю, хозяин! — Лыжник глядел на старые отцовские башмаки. — Знаю только, что лавина и что нужно помогать. Людей засыпало!
Я кинулся за отцовскими ботинками.
— Собирайтесь! Все, сколько есть! Где лопаты? — кричал лыжник.
Я вытащил из сарая четыре лопаты. Больше у нас нет. Лыжник попросил ремень, связал лопаты и перебросил через плечо. У отца дрожали руки, когда он шнуровал ботинки.
— Да, позвоните по телефону, — вспомнил лыжник, посмотрел на отца и сбросил лопаты и лыжи. — Где у вас телефон?
— В комнате за кухней.
— Скажи всем в столовой, — сказал мне отец нарочито спокойным голосом. — А маме ступай и скажи, что мы скоро вернемся.
В столовой сидели четверо лыжников. Они вскочили, взяли лыжи и отправились вместе с нами.
Мы шли быстрым шагом, впереди отец. Он был самый старший из нас, тяжело дышал, пот заливал его лицо, но он его не вытирал, а все шел, шел и шел, как заведенная машина. Больше он ни о чем не спрашивал. Из карманов у него торчали бутылки коньяка, за которыми мне пришлось вернуться.
Лыжники иногда спрашивали незнакомого человека:
— Когда она обрушилась?
Или:
— Может, никого и не засыпало? Сколько раз уже лавина сползала — и ничего…
— Да минут сорок пять назад, — сказал лыжник. А на второй вопрос ответил: — Дай бог, чтоб так. Да только я своими глазами все видел…
Показался южный склон Дюмбера. Гладкий, нетронутый. Следов лыж из такой дали не видно, а ведь лавина — она оставляет страшные следы разрушения! Я уже два раза видел их на этом склоне.
— Ничего не видно, — сказал отец с надеждой, разглядывая склон.
— Может быть, вы ошиблись, — заметил один из четырех лыжников.
Незнакомец промолчал.
А меня снова охватил страх. Ноги и руки стали ватными. Я предчувствовал, что скажет сейчас этот человек, и мне захотелось вернуться домой, убежать, оказаться далеко и не слышать этих страшных слов.
— Это под Козьим хребтом, хозяин. Сейчас увидите.
Тут отец остановился. Схватился рукой за грудь, и когда я подбежал к нему, то увидел, как отливает кровь от его мокрого лица. Он оперся рукой о мое плечо.
«Это неправда! — кричал я про себя. — Неправда! Этого не может быть!» Но я уже знал, что это так, что такое может быть. Я плакал без слез и молил, чтобы это оказалось неправдой, чтобы ничего не случилось хотя бы с нашими, с нашим Йожкой, с нашей Яной. И ни с кем другим! Но главное, с нашими. «Ни с кем! — просил я, испуганный тем, что желаю несчастья другим. — Пусть ничего не случится. Ни с кем, ни с кем другим, ни с нашими…»
Отца оставили силы, и я побежал впереди. Дорога свернула направо.
Мне опять захотелось повернуться и убежать. Но, поглядев на отца, я рванул вперед с новой силой.
Передо мной открылась страшная картина.
Во всю ширину Козьего хребта темнел след лавины. Под скалистым хребтом почти на треть склона виднелся нетронутый снег. Но дальше!.. Словно кто-то гигантским ножом равномерно разрезал снежный покров и приказал: начать отсюда! Снежный покров сначала двигался медленно по всей ширине склона, но, достигнув долины, пополз по ее краям и сдвинулся к центру. Лавина сузилась и вспучилась. Потом натолкнулась на заслон из низкорослых сосен, стала тяжелой и стремительной и понеслась с бешеной скоростью, круша на ходу деревья, вырывая валуны и увлекая за собой все, словно взбесившаяся река. Уже ничто не могло остановить ее, только Дюмбер. Она покрыла всю долину под Козьим хребтом и забралась на противоположный склон. Страшным заслоном из снега, камня и деревьев она перегородила и центральную долину.
— Этот грохот, — схватился за голову незнакомый лыжник, — этот свирепый гул, я не могу его забыть! А потом вдруг наступила тишина… Хозяин… — хотел он что-то сказать отцу. — Хозяин…
Но отец шел не останавливаясь и не слушая его. И я, и все остальные — мы шли не останавливаясь.
На лавине работали люди. Я бежал и отчаянно высматривал Йожку и никак не мог его отыскать. Я уже видел Лайо и Анчу Мравцову, Ливу и всех Смржовых, только Йожо, нашего Йожо, не было нигде!
На боку, чуть в стороне от лавины, распростершись прямо на снегу, лежал рослый парень. Появились работники горной службы и стали укладывать его в сани. Я узнал свитер. Юло Мравец! Когда его везли мимо нас, он отвернулся и прикрыл локтем исцарапанное лицо. Грудь, перехваченная ремнями, тяжело вздымалась.
— Юло! — крикнул отец. — Юло, а мой?..
Идущий сзади спасатель притормозил, постромки, на которых держались сани, натянулись, но лыжник впереди продолжал идти, и Юло, закрывая лицо руками, проехал мимо.
Я уже нашел почти всех наших, но Вока все не было. Наши туристы и несколько незнакомых мне людей перекапывали лавину лопатами и мотыгами, а кто и просто голыми руками рыл в снегу тоннели.
Кто там под лавиной? Кто?
Отец кинулся к первому попавшемуся.
— Люди добрые, — схватил его отец за рукав, — скажите, люди, где мой сын?
— Не стойте, ребята, — кричал тот, тяжело дыша, — человек под снегом!
— Но мой сын… — повторял отец, с отчаянием глядя на лавину.
Незнакомый человек распрямился и как будто только сейчас заметил отца.
— Сын? — переспросил он. — Да нет, говорят, девушку засыпало.
И тут я увидел Вока в глубоком, самом глубоком, тоннеле. Он, стоя на коленях, пробивался к центру лавины, выбрасывая снег голыми руками.
— Йожо! — крикнул я и кинулся к отцу: — Отец! Йожо!
Он не видел нас, только когда я крикнул еще раз, Вок поднял мокрую голову, посмотрел невидящим взглядом и хрипло повторил:
— Здесь! Это было здесь! Я видел! Я видел! Копайте быстрей, быстрей! Она здесь!..
Он рыл снег разбитыми руками, а тоннель, осыпаясь с обеих сторон, становился все уже. Нужна была лопата и здоровый, не усталый парень.
Вок совсем обессилел.
— Вылезай, — просил я его, — пусти меня. Вылезай, Йожка!
— Не могу, — хрипел он, ни на минуту не переставая копать. — Не могу. Я знаю, где она. Надо спешить…
Один из нашей четверки, взяв лопату, прыгнул к Воку в тоннель.
— Пусти меня, — взял он Йожку за плечо, — с твоими руками тут ничего не сделать. Снег надо выкидывать.
Но Вок не пустил его. Он словно никого не слышал.
— Вылезай, — крикнул на него наш турист и оттолкнул его назад, — не то я стукну тебя!
Ему удалось наконец перелезть через Вока. Он выбросил из тоннеля первую лопату снега и взглянул на Вока, уткнувшегося головой в колени.
— Передохни, — сказал он Воку. — Если она здесь, я доберусь до нее быстрее, чем ты с твоими руками. Когда устану— сменишь меня. Ну, выше голову! Дыши глубже!
Вок послушно поднял голову и медленно встал. Только сейчас он заметил отца.
— Отец… — Подбородок у него задрожал. — Папа… Яночка!.. — Потом ни с того ни с сего он вдруг закричал: — Ищите! Да копайте же! Что вы стоите?
Он бегал и искал, где начать новый тоннель. Отец вырвал у меня лопату и дал ее Воку, чтобы он не начал снова рыть голыми, израненными руками.