— Отстань! Не приставай!
— Сложи немедленно всё в коробку и ступай мыться!
— Отстань! Вот пристала, как муха!
Он хмурил брови, торопливо пытался приспособить щиток кабинки, в неподходящее для него место.
— Ты будешь меня слушаться или нет?! — прикрикнула Аня строго. — Я сейчас разрушу все твое сооружение и погашу в комнате свет.
Николка отлично знал твердость характера сестры. Когда дело касалось заведенного порядка, — никаких поблажек не будет. Поэтому он пыхтя вылез из-за стола, надулся и пошел на кухню жаловаться, придумывая на ходу все те обиды и увечья, которые ему нанесла злая сестра. Но мама сказала, что это «сплошная фантазия», а требование Ани одобрила. Николка легко примирился с таким решением, тем более, что его угостили только что испеченными «звездочками» и рогульками.
Аня обещала маме вернуться от Люды Савченко не позже одиннадцати.
— Лучше бы тебе сходить днем, — сказала мама. — Но если ты считаешь, что дело не терпит промедления, — ступай. Через час будь дома, иначе я стану волноваться. Не задерживайся!
Аня застала свою подругу дома одну. Люда Савченко была в очень тяжелом состоянии. Увидев Аню, она бросилась ей на шею и залилась слезами. Все рассказала, путанно и сбивчиво, но ничего не утаивая, с болью и горечью негодуя на себя.
— Кто же я такая?! — всхлипывала она в отчаянии. — Ты только пойми, Анечка, — какой ужас! Разве я могу теперь когда-нибудь пойти в школу! Что я скажу маме? Лучше уйти из дома совсем, навсегда или отравиться. Вот отвернуть ручку, пустить газ и отравиться!
— Да ну тебя, Людка! Что ты говоришь, ерунду какую! — возмутилась Аня. — Противно слушать! Выпей воды и успокойся. Во-первых, на уроках мы прошли очень мало. В два дня все наверстаешь… Я помогу тебе. Тося Пыжова тоже поможет, Наташка… А к Марии Кирилловне мы вместе с тобой пойдем. Дашь ей честное слово. Я за тебя поручусь.
— А с мамой как же? Как говорить с мамой?.. Ведь она мне так доверяет, а я…
Аня присела рядом, обняла Люду за плечи.
— Ничего, успокойся! Марфа Степановна уже знает. Только ты сама ей тоже все расскажи…
Люда припала мокрой щекой к плечу Ани, прижалась к ней, всхлипывала, говорила торопливо:
— Я какая-то ненормальная! Ничего не умею…
— Ну, уж это ты слишком! — прервала ее Аня. — И вовсе ты не такая!
Она свела в решительной гримасе тонкие брови и сказала жестко и твердо:
— Надо силу воли развивать! Как Павел Корчагин — настойчиво и терпеливо. Хватит плакать! Ну-ка, взгляни на меня!
Люда подняла голову. Посмотрела на Аню невидящим, затуманенным от слез взглядом.
Аня деловито вытерла нос Люды своим платком, провела им по припухшим губам.
В дверь постучали.
Люда вскочила с дивана, схватила полотенце, торопливо стала тереть лицо. Махнула Ане рукой неопределенно: не то «открой», не то «подожди!»
Аня подошла к двери.
— Войдите!
Незнакомая женщина принесла Люде записку от мамы. Марфа Степановна писала, что придет домой поздно ночью, — может быть, даже утром.
Люда обеспокоенно завертела бумажку в руках.
— С мамой ничего не случилось? Вы из трамвайного парка, да?
— Я из Управления, — сказала женщина. — Нет, ничего не случилось. Так, немножко «Победу» поцарапали, крыло помяли, — больше ничего.
— Но мама-то здорова? С ней ничего не случилось?
Люда больно закусила нижнюю губу, стараясь сдержать подступившие слезы.
— Вот ты какая нервная девочка — не в мамашу пошла! — сказала с досадой женщина. — Знала бы, — не сказала… Говорят тебе: здорова, невредима. Всё в порядке. Оформится — и домой!
Когда женщина ушла, Люда заметалась по комнате, вздрагивая от рыданий.
— Все это из-за меня! У нее никогда не было аварий. Она на Доске почета… Самая лучшая в парке… А я… я… Дрянь! Скотина!
— Перестань ругаться! — крикнула рассерженно Аня. — Замолчи сейчас же! Хватит!
Она кинула Люде ее пальто.
— Одевайся! Идем к нам. Потом вернемся. Я отпрошусь у мамы к тебе ночевать.
* * *
Марфа Степановна пришла домой в третьем часу. Девочки крепко спали. Они лежали рядышком под одним одеялом, обняв друг друга. Их сон был спокоен. Только опухшие губы Люды изредка вздрагивали и полуоткрывались, словно силились все время сказать подружке какие-то задушевные слова.
Верные друзья
Хлопоты с Людой Савченко отняли у Ани много времени. Вопрос о поведении Зойки Дыбиной должен был разбираться на сборе отряда. Это требовало от Ани, как от члена совета дружины, серьезной подготовки. Ко всем заботам прибавилась помощь Нике. Ему не давались десятичные дроби. Пришлось повозиться с братом. А тут еще собственные уроки: с каждым днем учителя задавали всё больше и больше. Да и домашние обязанности — их тоже надо было выполнять. Времени не хватало. Вот уже трое суток, как она не держала в руках ни кисти, ни карандаша. Начатый эскиз «Поздняя осень» так и лежал нетронутым в папке. Надо было найти время и заняться этим непременно. О просьбе Буданцева позвонить и наметить день для встречи нечего было и думать. Какое там! Хлопоты последних дней так заморочили ей голову, что она даже не помнила, куда дела бумажку с номером телефона. Неожиданно Буданцев сам напомнил о себе.
Когда она возвращалась из школы, на бульваре к ней подошел Вася — мальчик из ее дома. Это был Вася первый, или, как его называли, Вася «синий», в отличие от другого Васи, которого звали Вася «серый». Одинакового роста, они были даже чем-то похожи друг на друга, хотя ни в каком родстве и не состояли. Вася «синий» имел синее пальто, Вася серый — «серое». Летом это различие утрачивалось.
Вася «синий» любезно поздоровался с Аней и очень удивил ее, вручив запечатанный конверт с надписью: «А. Барановой».
— Весьма срочно! — подчеркнул Вася и тихо, шепотком прибавил: — Я жду ответа!
Аня тут же распечатала конверт.
Письмо было от Буданцева. Он настоятельно рекомендовал переложить краски в школьный портфель, а этюдник оставить дома и не брать его на занятия во Дворец пионеров.
«Это совершенно необходимо!» — прочитала она заключительное предложение, жирно подчеркнутое красным карандашом.
История этюдника продолжала оставаться загадкой. И хотя Аня почти не знала Буданцева, ей казалось странным не доверять ему.
— Хорошо! — сказала она. — Я сделаю так, как он мне советует.
Вася «синий» молча выслушал, кивнул головой и помчался по бульвару с такой быстротой, как будто за ним гналась стая волков.
* * *
Если бы спросить трех подружек, — что скрепляет их дружбу, они бы, наверно, ответили: «Школа и пионерский отряд». Других близких интересов у них не было — разные вкусы, мечты и желания. Летом девочки вообще не встречались — разъезжались кто куда, по пионерским лагерям, но писали друг другу часто и охотно. Аня — обстоятельно, обо всем, с юмором и иронией. Тося Пыжова — деловито и лаконично, как официальное заявление. Девочки шутили, что Тося пишет, собственно, не письмо, а только план письма, его краткое содержание, тезисы. Наташка писала «с лирикой» — главным образом о природе, прочитанных книгах и о своих настроениях. Они у нее часто менялись. Она была девочкой впечатлительной. Любила театр, книги, играла по слуху неплохо на гитаре и в тайне от всех писала стихи. Рисунки Ани Барановой вызывали у Наташки восхищение. Она долго смотрела на какой-нибудь берег лесного озера, на темную зелень кустов, освещенных ярким летним солнцем, и взволнованно говорила Ане:
— Я здесь была. Да, да! Я знаю это место. За нашим лагерем, по дороге в Рауту. Правда? Вот ты увидела, как там прекрасно, а я не увидела.
— Ну что ты! — смеялась Аня. — Это моя фантазия. Я не бывала в Рауту никогда.
— Вот как! Ну, значит, у тебя исключительный талант! Как я тебе завидую! — говорила Наташка и любовно прижималась к подруге.
Она была влюблена в Аню. Она всегда была в кого-нибудь влюблена: в старшую сестру, в нового учителя, иногда даже в музыканта или певца, которых она никогда и не видела, а только слышала по радио. В начале учебного года седьмые классы ходили в ТЮЗ смотреть «Ромео и Джульетту». Спектакль взволновал Наташку. Она не могла усидеть на месте, больно тискала свои похолодевшие руки, стараясь удержаться от восклицаний. В антракте отвечала девочкам невпопад и не могла дождаться начала следующего действия.
Она не помнила, как пришла домой. Всю ночь не могла уснуть. А когда закрывала глаза, перед ней стоял Ромео в бархатной куртке и чёрном трико. Он смотрел прямо на Наташку огромными темными глазами. Их блеск лишь изредка прикрывался тенью от густых, длинных ресниц. Она слышала грустные слова:
Он был очень красив — благородный, вдохновенный Ромео. Мягкие женские черты лица и волосы, как у женщины, спускающиеся темно-каштановыми локонами на воротник белоснежной рубашки.
Наташка взяла в библиотеке Шекспира и выучила наизусть почти всё, что говорил Ромео. Писала ему в стихах посвящения. Но многое из написанного рвала и безжалостно жгла в печке. Ей казалось, что стихи не выражают ее чувств. Она расспрашивала окольными путями подруг и даже спросила отца и сестру, не знают ли они актера, который играет Ромео. Но никто не знал актера Демьянова. Он недавно вступил в труппу театра, приехав из другого города. Наконец Наташка решилась увидеться с Демьяновым. У нее не было никакой цели. Ей просто хотелось постоять близко, близко около него, сказать что-нибудь. Но она не знала, что именно, и придумывала, повод для встречи.
Однажды она надела свое лучшее шерстяное платье, вплела в косы белые ленты и, сотворив какое-то подобие прически, чтобы казаться взрослей, пошла в театр. По дороге она обошла несколько цветочных киосков и, наконец, в одном из них купила за пять рублей красивый букет левкоев и настурций.
У двери с надписью «Служебный подъезд» сердце Наташки так заколотилось, что она вынуждена была постоять несколько минут, прежде чем взяться за ручку двери.
Наверх вели несколько ступенек. Когда Наташка миновала их, перед ней оказалась еще одна дверь. Навстречу поднялся усатый вахтер-пожарник.
— Вам кого, гражданка?
Это слово «гражданка» очень смутило Наташку. Она покраснела и сказала шепотом:
— Артиста Демьянова.
— Кого, кого? — не расслышал вахтер.
— Демьянова! — повторила она громче и уткнулась носом в букет.
— Они сейчас на сцене играют, — сказал вахтер. — Подождите, скоро конец.
— Хорошо! Я подожду, — шепнула Наташка.
— А как о вас сказать-то? — спросил вахтер и громко зевнул.
— Как сказать?
Наташка задумалась. Она этого не ожидала. «Уйти! Сейчас же уйти! Пока не поздно! Как все это стыдно и страшно!»
Но она невольно сказала:
— Меня зовут Наташа Сергеева.
— Ладно! — сказал вахтер. — Передам кому-нибудь. Присядьте, девушка, пока.
Он пододвинул ей древнее театральное кресло, украшенное бронзовой рыцарской геральдикой.
— Я лучше постою, — сказала Наташка. Она чувствовала себя совсем плохо.
Через полуоткрытую дверь был виден ярко освещенный, выкрашенный в голубую эмалевую краску коридор и много дверей по бокам.
Прошли двое актеров, обнявшись и что-то весело напевая.
Через несколько минут вернулся вахтер и сказал, что Демьянову передали и он сейчас выйдет.
Наташка взволнованно заходила по комнате, поглядывая на дверь. Торопливо бубнила про себя: «Уйти! Не уйти! Уйти! Не уйти!»
Но в это время из-за двери, ведущей за кулисы, раздался такой знакомый голос:
— Кто меня? Вахтер открыл дверь.
— Здесь вот молодая гражданка… Войдите! — сказал он Наташке. — Ничего! Туда можно!
Наташка медлила, растерянно оглядывалась на лестницу.
— Кто же меня спрашивает? — повторил голос за дверью.
— Ну идите же! — взял ее за локоть вахтер. — Товарищ Демьянов вас ждет…
Наташка шагнула через порог. Ноги ее одеревенели.
В освещенном коридоре прямо против нее стоял Ромео. Пуговицы на его бархатной куртке были расстегнуты, и в просвет выглядывала голубая спортивная майка.
— Это вы меня спрашивали? — спросил он хрипловато и откашлялся. — Я — Демьянов.
Лицо его было в крупных каплях пота. В движениях чувствовалась усталость. Ромео притронулся к вискам и снял с головы пушистые темно-каштановые локоны. Под париком оказались коротко остриженные «полубоксом» светлые волосы.
Черты лица Ромео сразу резко изменились.
Наташка стояла, учащенно дыша. Мяла влажными руками букет цветов, рвала лепестки и молчала. Ромео подошел к столику, на котором стоял графин с водой, поискал глазами стакан и, не найдя его, стал жадно пить воду прямо из горлышка. Потом вытер голову и шею полотенцем и снова подошел к Наташке.
— Извините, пожалуйста! Я вас слушаю.
Наташка, заикаясь и путаясь в словах, начала заготовленную, выученную наизусть речь о том, что она любит театр, мечтает стать в будущем артисткой и вот пришла узнать, как это сделать. Она просит извинения, что причиняет беспокойство и отнимает время.
Ромео слушал ее, повернувшись вполоборота. Вырвав из полотенца нитку и взяв ее в обе руки, он зацепил свой нос у самой переносицы и легко снял пластинку мягкого теплого гумоза. Тонкий прямой нос исчез. Он был тут же смят и скатан в шарик.
Наташка даже поперхнулась при виде этого зрелища.
— Сколько же вам лет? — спросил Ромео.
— Шестнадцать, — соврала Наташка.
— Да? Вы хорошо сохранились! — пошутил Ромео. — Я бы дал вам не больше четырнадцати… Ну, что ж, сейчас решим, как осуществить вашу мечту.
Говоря это, он привычным движением, устало и не спеша продолжал свою разрушительную работу: отклеил загнутые полукругом ресницы, выдавил из тюбика на ладонь вазелин, размазал его по лицу и стал кусочками лигнина стирать тонкие дугообразные брови и томную бледность щек.
— В каком классе? — вдруг спросил он.
— В седьмом! — вырвалось у Наташки. — То есть…
Она хотела поправиться и замолчала, поняв свою оплошность.
Ромео сделал вид, что ничего не заметил.
— Я советую, — сказал он, — заниматься в школьном кружке, больше читать, посещать театр, отлично учиться — это уж обязательно. Конечно, хорошо, когда есть мечта! — прибавил он и улыбнулся широко и добродушно. В этой улыбке не сохранилось ни капли от печальной и горькой усмешки Ромео: «Шути над раной тот, кто не был ранен!»
Демьянов попросил у проходившего актера карандаш и стал что-то писать на клочке бумаги.
Наташка смотрела на него широко открытыми глазами, не отрываясь. Перед ней уже не было Ромео. Это был совсем чужой, незнакомый человек. Только бархатная куртка и черное трико напоминали о том, что здесь недавно стоял вдохновенный и пылкий влюбленный. Наташка была до крайности удивлена этой поразительной переменой. Она вдруг увидела сходство Демьянова с Николаем Петровичем — преподавателем физкультуры — превосходным спортсменом, одним из самых милых и симпатичных преподавателей в школе, которого все девочки очень любили и уважали.
Наташку трясло. Она беспомощно вертела, мяла в руках цветы.
Демьянов кончил писать и внимательно посмотрел на нее.
— Вы нездоровы? Вас знобит? — сказал он встревожено.
— Нет, нет! — испугалась Наташка. — Я совершенно здорова. Что вы!..
Он протянул ей бумажку.
— Мой приятель, актер, руководит кружком художественной самодеятельности в Дзержинском ДПШ. Я пишу ему, чтобы он послушал вас. Сходите. Приготовьте какие-нибудь стихи, басню, отрывки из прозаических произведений.
— Спасибо! — пролепетала Наташка срывающимся голосом. — Большое спасибо! До свиданья!