Дети пожали плечами. С Тури им лучше, чем дома. Розалия, несколько смутившись, огляделась вокруг. Тури положил ей руку на плечо и спросил:
- Розалия, ты ведь хочешь вернуться домой, - не правда ли? Ну признайся, ты ведь хочешь вернуться домой?
Розалия, вот-вот готовая расплакаться, ответила:
- Моя сестра вышла замуж; что мне делать дома одной?
Сердце Тури сжималось от тоски, и всё же он решил воспользоваться последним доводом.
- Ребята, у меня нет денег, - сказал он. - Если вы не хотите на первой же остановке выйти и вернуться домой, запомните мои слова: в Милане вам придётся устраиваться самим.
Он взглянул на каждого из них в отдельности: до чего наивны были их детские лица.
- Или я передам вас полицейским и насильно отправлю домой, - добавил Тури.
Что за разговоры? Он должен был сделать это сразу, немедленно, позвать начальника поезда, объяснить ему всё и отправить детей обратно домой. Почему он этою не сделал? Почему он этого не делает сейчас? Это был бы вполне логичный поступок взрослого, здравомыслящего человека. Но Тури был далеко не таким, как все взрослые. Он не сомневался, что подобный поступок, преисполненный здравого смысла, навсегда лишит его доверия и любви четверых ребятишек, которые прекрасно знали, на что они шли, решившись ни в коем случае не покидать его. Совершить такой поступок Тури не мог, это было свыше его сил.
- Вы ели? - спросил он неожиданно усталым голосом.
Оказывается, Розалия взяла хлеб, Карчофо - колбасу, которую он стащил на кухне у матери. Антонио тоже захватил хлеб. Кроме того, они поели перед дорогой.
Подумать только, ребята позаботились обо всём! Дружной гурьбой они вернулись в купе, где спал Джанджи. Том от радости завилял хвостом, не двигаясь, однако, с места, чтобы не разбудить своего друга. Вскоре все уснули.
Только Тури не спал. Он смотрел в окно широко раскрытыми глазами и видел, как приближается, становясь постепенно всё больше и больше, высокая и грозная гора, целиком покрытая льдом и снегом.
Часть II
Глава 1. Привратница дома № 15
Наступило утро, но было ещё темно словно продолжалась бесконечно длинная ночь. На жёстких вокзальных скамейках мороз щипал ребят своими тонкими ледяными пальцами и проникал не только под одежду, но впивался в самую кожу, и казалось, останется в ней навсегда.
Дома на большущей ледяной горе громоздились друг над другом и доходили до неба. Ой, но что это? Высоко, прямо в воздухе висят глаза, излучающие электрический свет.
Другие светящиеся глаза проносятся с грохотом мимо, и дети, затаив дыхание, в испуге шарахаются в стороны. Вдруг во тьме показалась извозчичья коляска, единственная, быть может, последняя в этом городе. Из ноздрей лошади вырывался пар.
Тури что-то спросил у извозчика, но они разговаривали на разных наречиях и с трудом понимали друг друга; всё же под конец Тури узнал, куда надо идти.
И они направились на окраину.
Небо… нет, неба не было видно... воздух постепенно светлел, но не становился прозрачнее, пропитанный какой-то грязной, серой, словно осязаемой пылью.
Вдоль широких улиц проносились трамваи. Гигантские платаны, которые росли здесь, казались не деревьями, а какими-то искусственными, неживыми столбами, с огромными серовато-серебристыми кронами.
Вой сирены заставил всех вздрогнуть. На углу, возле caмой стены, слезали с велосипедов мужчины и женщины в рабочих комбинезонах. Люди вошли в здание с огромными окнами, скрылись из виду, и тогда сирена, как бы удовлетворённая их поведением, загудела снова. Ей ответили другие сирены, и на какое-то мгновение почудилось, будто с башен спускается серый покров города: дымовые трубы заводов, фабрик, колёса велосипедов, размеренный ритм машин торопил детей и Тури, гнал их, словно преступников, вперёд, в зимнее утро.
- Вы говорите, он здесь больше не живёт? - не веря своим ушам, переспросил Тури, когда они подъехали к дому, который искали.
- Нет, не живёт. Он переехал в Сесто, поближе к заводу.
- Сесто? А где это?
- Не очень далеко, но туда нужно ехать поездом.
Единственный человек, который мог протянуть им руку помощи, говорить с ними на родном языке, и тот уехал, привлечённый грохотом машины, сам тоже машина среди массы таких же маленьких людей, как он.
Здание музыкального училища, где молодому человеку предстояло заниматься, было из красного кирпича. В мрачных грязных коридорах за столиками, покрыты ми пятнами, с отсутствующим видом сидели ленивые сторожа. Здесь, кроме них, Тури не застал никого, в воскресенье всё было закрыто и пусто. Какая тоска!
Дети снова двинулись в путь ...
Синьора Пьерина Ченте, вдова Марки, энергично подметала тротуар перед домом, где она служила привратницей, и ворчала на собак, которые пачкают в подъездах.
- Добрый день, синьор Келлер! - воскликнула она.
- Добрый день, Пьерина. Уже за работой?
- Ещё бы! Я успела вымыть все лестницы, ступеньку за ступенькой, согнувшись в три погибели, и выгладила ваши рубашки. Можете их получить, они готовы.
- Уже готовы?
- Конечно. Ничего не поделаешь, приходится спешить.
- Сегодня мне ещё предстоит постирать и выгладить десять рубашек для синьора Мандзани и пять для синьора Кварти. К вечеру надо успеть.
- Всего доброго, Пьерина, желаю удачи.
- До свиданья, синьор Келлер - и женщина принялась подметать ещё энергичнее, чем прежде.
Чёрный с белыми пятнами котёнок выглянул из подъезда.
Синьора Пьерина властным голосом прикрикнула на него:
- Тебе что тут надо, Мисси? Сию же минуту отправляйся в подвал! Понятно? Брысь!
В одной руке привратница держала метлу, другой она показывала на лестницу.
Котёнок повернулся и с видом, преисполненным достоинства, убрался восвояси.
В этот момент из-за угла появилась странная компания: юноша с чемоданом в руках, пятеро ребят и собака. Собаку привратница сразу же восприняла как своего личного врага. Часть тротуара перед домом № 15 на одной из улиц Милана, расположенной по соседству с площадью Чинкве Джорнате, находилась в полновластном ведении синьоры Пьерины Ченте, и горе тому, кто осмеливался ей перечить. Появление собаки предвещало грязь, и вдова Марки приготовилась встретить неприятеля во всеоружии. Но, к величайшему удивлению привратницы, собака ... даже не собиралась ничего пачкать; это было животное серьёзное, смирное, рассудительное.
Юноша и ребятишки шли медленно, оглядываясь по сторонам. Сразу было видно, что они нездешние и кого-то разыскивают.
Привратница посмотрела на них с любопытством. От её взгляда не ускользнуло, что дети очень легко одеты и им трудно будет переносить миланские холода. Но это её не касается. Женщина ещё энергичнее принялась подметать тротуар.
Однако именно у неё Тури спросил, не знает ли она случайно, кто сдаёт комнату.
«О чём он спрашивает?»- подумала про себя тётушка Пьерина. Тури говорил с таким южным произношением, что его почти невозможно было понять.
- Почём я знаю! - воскликнула привратница, невольно тоже на своём родном диалекте.
– Я ничего не знаю о комнатах,. - повторила она и снова начала подметать.
«А дети, должно быть, голодны, - размышляла она, - у них голодные лица». В этом синьора Пьерина разбиралась, - ведь недаром когда-то она была кормилицей.
- Мы приехали из Сицилии и никого здесь не знаем, - сказал Тури.
Его одолевала, смертельная усталость. Ещё бы! Долгая, утомительная поездка, поиски жилья, дети ..
Синьора Пьерина подняла голову и вдруг перестала подметать.
- Вы из Сицилии? - переспросил а она.
- Мы из Мардзамеми; это в окрестностях Сиракуз.
Тури и сам не знал, почему он так говорит. Возможно, мысленно он измерял огромное пространство, которое ему пришлось преодолеть, и удивлялся своему безумию.
- И вы идёте искать комнату со всеми вашими малышами? Да вы с ума сошли, не иначе!
Тури в отчаянии развёл руками.
- Вы оставьте их пока у меня, а сами займитесь своими делами.
Тури с благодарностью посмотрел на женщину, которая, кончив подметать тротуар, подошла к подъезду.
- Пошли, пошли; я не могу терять времени! - воскликнула она на своём непонятном языке и поманила рукой. Жест оказался красноречивее слов: Джанджи и Мантеллина направились к дому, за ними последовали и остальные.
Переступив порог сверкающей чистотой кухни, Тури поставил чемодан в угол. Дети, прижавшись друг к другу, молчали и не двигались с места. Тётушка Пьерина достала из кухонного шкафа бутылку вина, налила полную рюмку и протянула её Тури.
- Выпейте, - предложила она.
- Я прошёл по конкурсу в музыкальное училище, хочу быть дирижёром эстрадного оркестра, - сказал молодой человек. - Занятия начинаются завтра. Если сегодня я не найду жилья, то прямо не знаю, что и делать.
- Ребятишки все ваши?
– Как вы сказали? - переспросил Тури.
– Малыши ваши?
– Что Вы! У меня нет детей, ни одного!
Женщина удивлённо пожала плечами.
- Дети, конечно, могут подождать здесь; в тепле, - предложила она.
Тури поблагодарил привратницу и ушёл ..
Синьора Пьерина, словно для того, чтобы выйти из затруднительного положения, прикрикнула на ребят:
- Что вы выстроились В затылок друг другу, будто сушёная треска на верёвочке? Не иначе, как вы спятили! Ну, идите же сюда!
Она сняла с них пальто и башмаки, осмотрела каждую вещь в отдельности, неодобрительно покачав головой, усадила ребятишек за стол, повозилась у плиты; и спустя несколько минут перед каждым стояла большая чашка кофе с молоком. Потом тётушка Пьерина открыла буфет и достала оттуда чёрствый хлеб.
- Ешьте. Накрошите хлеб в кофе, так вкуснее. Хлеб, правда, чёрствый, вчерашний, но для желудка он полезней.
Пёс положил морду на колени Джанджи; можно было подумать, что он прирос к стулу своего друга. Малыш исподтишка протянул Тому кусочек хлеба; тот принялся грызть корку с невероятным шумом, и их проделку сразу заметили.
- Ты можешь есть из тарелки Мисси, понятно? Марш! - прикрикнула на собаку привратница.
Том колебался: котёнок, как ему показалось, придерживался другого мнения. К тому же тарелка была пуста.
Синьора Пьерина налила в миску молока, накрошила хлеба и прогнала котёнка в погреб. Потом довольно резко она приказала Тому есть; голодный пёс не заставил себя долго упрашивать.
Джанджи, выпив огромную чашку горячего кофе с молоком, старался не уснуть. У всех ребят раскраснелись щёки. Постепенно ими овладевала усталость; она проникала под кожу, выходила сквозь поры и ложилась на тело тяжёлым покровом.
Это не могло ускользнуть от бдительного ока синьоры Марки.
- Теперь пора спать, - сказала она.
Джанджи, слезая со стула, чуть было не упал. Пьерина взяла его на руки и подозвала Мантеллину:
- Ну, пойдём!
Мантеллина доверчиво протянул ей руку.
Пока женщина стелила постель, Джанджи и Аугусто стояли возле комода и грустными глазами смотрели на портрет мальчика в военной форме, вставленный в чёрную рамку.
- Живей, живей, мне некогда!
Синьора Пьерина снова подняла Джанджи, чтобы уложить его в постель, но тут малыш, ткнув пальцем в фотографию, сказал:
- Это Тури.
Мантеллина утвердительно кивнул головой.
Женщина, потрясённая, так и застыла на месте, потом крепко прижала к себе Джанджи и поцеловал а его.
- Красавец ты мой! Это не Тури, а Лино, мой сын. Он умер ...
Джанджи посмотрел на неё, ничего не понимая. «Тури»,- сказал он снова, положив голову на подушку, и моментально уснул. Мантеллина с трудом вскарабкался на кровать и лёг рядом. Женщина хорошенько укрыла их одеялом. На другой кровати она уложила Карчофо и Розалию.
Прежде чем уйти, синьора Пьерина ещё раз взглянула на ребят. Вдруг на какое-то мгновение лицо Джанджи растворилось у неё на глазах и превратилось в лицо Лино, когда он был маленьким. Пьерине приходилось часто оставлять своего ребёнка одного, чтобы нянчить чужих детей. Затем возникло лицо девочки, которую она вскормила, вырастила и любила, как родную дочь. Потом ей представились дети синьора Келлера: они жили этажом выше, и Пьерина знала их со дня рождения.
Антонио храбрился; он делал вид, будто не устал и не хочет спать. Но привратница поставила ему в кухне раскладную кровать и уговорила его лечь. Потом она загнала Тома вместе с котёнком в погреб, заперла квартиру на ключ и ушла за покупками.
Вернувшись домой, синьора Пьерина выстирала пятнадцать рубашек и развесила их в кухне над батареей.
Тури пришёл около часу. Дети сидели за столом, а перед ними стояла ароматная дымящаяся полента[10], на которую все смотрели вытаращенными от восторга глазами. Ещё бы! Такой поленты они не только никогда не ели, но даже не нюхали.
- Я думала, вы уже не вернётесь, - сказала молодому человеку синьора Пьерина.
- Я пришёл покормить детей, - услышала она в ответ.
- В котором часу едят у вас в Сицилии? Сейчас ведь уже поздно.
Тури смотрел на неё, ничего не понимая.
- Я говорю, что уже поздно. Садитесь тоже за стол и кушайте. Поленты хватит на всех.
Тури ел с аппетитом вкусное, ароматное блюдо.
- Так варят поленту у нас в деревне,- сказала синьора Пьерина и обратилась к Джанджи: - Тебе нравится, а?
Малыш не мог произнести ни слова: рот его был битком набит, и он только кивнул головой.
- Милый ты мой! - воскликнула женщина и звонко поцеловала ребёнка. Джанджи чуть не подавился.
Тури не удалось найти жилья. Никто не соглашался сдать ему комнату: никто не хотел пускать пятерых детей и собаку.
Тури пришёл в отчаяние.
- Что же мне делать? Что делать?
- Не падайте духом! Что-нибудь найдёте! Спрашивайте у привратниц, они всё знают. Ну, ну, не вешайте носа. Не обижай никого, и тебя не обидят.
Высказав это изречение, тётушка Пьерина ушла мыть посуду синьоре Келлер, у которой последнее время не было прислуги.
Тури, обескураженный, снова отправился на поиски, и вернулся только к вечеру; на сей раз он нашёл жильё.
Едва Тури переступил порог, привратница затараторила:
- Молодчина ваша Розалия, вы посмотрели бы, как она вымыла всю посуду и подмела кухню!
Женщина говорила об этом с такой гордостью, будто Розалия была её собственной дочерью..
- Я одинока, - продолжала она, - может быть, вы оставите девочку у меня хотя бы на несколько дней. Она смогла бы в моё отсутствие присматривать за домом.
Синьора Пьерина гладила десятую по счёту рубашку, но тут она выключила утюг, сняла очки, протёрла глаза и, упёршись руками в бока, стала ждать ответа.
- Вы очень добры, - сказал Тури.
- Значит, вы согласны?
– Конечно, согласен! Мне будет гораздо легче, если девочка некоторое время поживёт у вас.