В этот день она никак не могла заставить себя пойти на репетицию и послала Толю к Тине Яковлевне с запиской, что заболела гриппом.
Целую неделю не ходила Нина в клуб, а когда явилась на работу, выглядела такой бледной и исхудавшей, что никто из товарищей не усомнился в ее болезни. И Янченко, взглянув на нее, сразу понял: она действительно болела. Но не гриппом, конечно.
После репетиции, провожая ее домой, он дружески сказал:
— Прости, что не зашел проведать. Ты безусловно понимаешь, что не из боязни заразиться гриппом.
— Я не сержусь, — слабо улыбнулась Нина. — Никакого гриппа и не было. Душа у меня болела, Володя. Все из рук валилось. День и ночь думала о погибших товарищах. И жизнь не мила мне потому, что мы не могли им помочь, спасти от гибели.
— Но мы и в самом деле не в состоянии были помочь, — возразил Янченко.
— Неправда! — сразу вспыхнула Нина. — Не могу я этому поверить. Надо было умереть, а помочь друзьям, вырвать их из тюрьмы.
— Послушай, Ниночка, партизаны сейчас далеко, в Зленковских или Клетнянских лесах. А здесь, в городе, у нас нет таких сил, чтобы организовать нападение на тюрьму, освободить арестованных.
— А разве мы сами не могли собрать людей? Сколько там той охраны? И тюрьма недалеко от леса. Освободили бы товарищей — ив лес.
Янченко осторожно взял ее за руку.
— Не горячись, Нина. Кого собрать? Как нападать? Ни людей, ни оружия у нас нет.
— Людей полон город, а об оружии надо было думать раньше. Мало ли его брошено на складах и по лесам? Раз думали бороться, нужно было готовить оружие.
— А ты приготовила его?
— Я не думала, что все так обернется…
— Вот так и мы тоже не думали. А тех, что думали, сейчас нет среди нас.
Нина шла рядом задумчивая, молчаливая.
— Надо успокоиться, — продолжал Янченко, — надо смотреть опасности в глаза и понимать, что борьба не бывает без жертв.
Девушка печально и укоризненно взглянула на него.
— Но и такие жертвы ничем не оправданы. Гаррибальди с одной тысячей воинов прошел всю Италию, мы же освободили трех человек, а потеряли втрое больше.
— Там были совсем иные условия.
— Ах, Володя! Когда борьба идет не на жизнь, а на смерть, условия всегда одни — тяжелые.
Янченко искоса посмотрел на нее.
— Конечно, тяжелые, но всегда разные — вот что ты должна понять. Я вижу, ты многое передумала за эту неделю.
— Да, много. Я все время думала о том, что делать. Как: ударить по врагу, как поднять дух у наших людей. Мне нестерпимо бездействие, пассивное выжидание. Не могу больше выносить эти репетиции в клубе, куда ходят самодовольные фрицы, думающие, что они нас покорили и растоптали. Честно говоря, я даже думала: возвращаться ли на работу в клуб. И если бы не надумала кое-чего, так, может, и не вернулась бы.
— Что же ты надумала?
Нина помолчала, потом, подняв голову, твердо посмотрела на Янченко.
— Приближается двадцать пятая годовщина Октября. Хочу поздравить население нашего города с праздником.
— Мысль хорошая… Но как ты думаешь осуществить ее?
— Выступить по радио, например.
Янченко остановился, удивленно глядя на нее:
— Ты это всерьез? Не понимаю, по какому радио?
— По городскому радиоузлу. Там, где мы выступали с тобой в концертах.
— Ты что, шутишь?
— Нисколько.
— Это авантюра. Кто тебя допустит к микрофону?
— А мы без разрешения. Пролезем ночью через окно, пробудем на чердаке до рассвета, а раненько утром выступим. Пока немцы разберутся, что к чему, мы исчезнем.
— А часовой?
— Около часового нет громкоговорителя. Откуда он будет знать, что кто-то там передает по радио октябрьское приветствие.
— Сложное и ответственное это дело. Не можем мы с тобой сами его решить.
— Ты боишься?
— Нет, не боюсь. Но так просто идти на такое дело не имею права. Не забывай, что мы члены одной организации и обязаны подчиняться ее дисциплине.
— Я не знаю такой организации! — гневно сказала Нина.
— Как это — не знаешь?
— Очень просто. Обещание я давала Ольге Осиповне. Теперь ее нет в живых, поэтому я могу действовать так, как сама считаю нужным.
Янченко пристально взглянул на девушку, ответил строго и веско:
— Ольга Осиповна действовала от имени организации, и данное ей обязательство — это обязательство перед всем подпольем. Наконец, ты знаешь не только Ольгу Усик, но и меня.
Нина сразу притихла.
— Да, ты прав… Ты безусловно прав, но должен ведь ты понять, что я не могу так жить! Я должна отомстить за тетю Олю! И не только за нее.
— Настанет время — отомстишь.
— Оно настало, Володя. Именно сейчас настало. Я ненавижу фашистов всем своим существом! Поверь, не только что-нибудь делать, но и думать ни о чем другом не могу.
Тревожно вглядывался Янченко в ее напряженно блестевшие глаза, худенькую фигурку, нервные пальцы, теребившие бахрому старенького платка. Как бы не оттолкнуть девушку от себя, а то она сама натворит таких дел, что потом всем миром не расхлебаем.
— Знаешь что, — сказал он, — давай еще подумаем. Я должен поговорить со старшим товарищем. Может быть, найдем иной способ поздравить население.
— Какой еще?
— Сейчас точно не знаю, но вот, например, если бы у нас был микрофон, можно было бы подключиться к проводам в том месте, где передачи идут от приемника на усилитель радиоузла, и передать нужный нам текст.
— Да, да, — воодушевилась Нина, — поищи, обязательно поищи микрофон. Я на тебя надеюсь. Я буду ждать, Володя.
«Доброе утро, товарищи! Поздравляем вас, граждан города Щорса и Щорского района, с двадцать пятой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!»
Люди мгновенно остановились, замерли пораженные, не веря своим ушам. Потом начали озираться по сторонам. Кто это? Откуда?
Говорила девушка звонким, взволнованным голосом:
«Наши войска готовятся к решающим боям с немецко-фашистскими захватчиками. Не складывайте оружия и вы, идите в партизаны. Вас ждут там товарищи! Идите и бейте немцев, ускоряйте нашу победу!»
Где-то послышался топот тяжелых сапог, затем выстрелы. К базару бежали полицаи и немецкие солдаты.
Девушка сделала паузу, а затем из репродуктора раздался громкий призыв:
«Смерть фашистским оккупантам!»
Теперь стреляли уже не только в центре, но и на окраинах городка. Люди бросились бежать кто куда, лишь бы не попасться немцам на глаза.
А в это время Нина, отодвинув доску, пробиралась сквозь высокий забор, потом — через сады и огороды и, наконец, набрела на сарай, укрылась там за дровами.
Сидя скорчившись в своем убежище, она старалась унять дрожь, сотрясавшую все ее тело, и лихорадочно думала: все сделано хорошо, правильно сделано. Но почему, когда она шла на выполнение задания, не боялась, не дрожала, говорила в микрофон — тоже не боялась, только иногда перехватывало дыхание… А услышав от Володи: «Беги!» — сделала несколько шагов и вдруг почувствовала, как подкашиваются ноги, задрожали руки. Наверно, потому, что осталась одна, без Володи. Успел ли он отключиться? Не по нему ли стреляли?
Укрытие Нины было неудобное, зато надежное. По-видимому, никто из посторонних не видел, как она забежала в сарай, а хозяева, напуганные выстрелами в городе, боятся выйти из дома… Ну, а если кто-нибудь из них и найдет ее в сарае за дровами, она скажет, что спряталась здесь, услышав выстрелы…
Наверно, около часу пробыла Нина в своем убежище. Через щели в сарае потом увидела, что на улице уже появились люди. Тогда она быстро юркнула из двери и огородами вышла на улицу.
Как и договорились с Володей, Нина не пошла сразу домой: немцы могут их искать с собаками, нужно запутать следы. Лучше всего это сделать на базаре, среди множества людей. Поэтому Нина обошла свой двор подальше, направляясь туда, где слышался гомон базарной толпы.
Там действительно было много народа, и никто никого не спрашивал, зачем ты сюда пришел: каждый знает, что на базар приходят либо продать, либо купить, либо сменять вещи на продукты. Толкаясь в шумном людском водовороте, Нина должна была не только запутать следы, но и встретиться с Янченко. Хотя бы только увидеть его, перекинуться парой слов, чтобы убедиться в благополучном исходе дела, — узнать, удалось ли вовремя снять микрофон и исчезнуть.
Долго бродила она по рынку и наконец увидела Володю среди группы инвалидов, которые вертели в руках, рассматривая, довольно приличную пару сапог и ожесточенно торговались.
— Доброе утро! — Нина стала позади Янченко и тронула его за рукав.
— Доброе утро! — весело усмехаясь, откликнулся парень.
— Продаешь или покупаешь?
— Прицениваюсь.
— Ну и как?
— Кажется, можно идти за деньгами.
— А я присмотрела хорошую фасоль и тоже пойду домой взять деньги.
Они переглянулись и пошли к выходу. Около ворот рынка кивнули друг другу на прощание и разошлись. Янченко — вправо, на Песчаную, Нина повернула на Базарную.
К хате она шла внешне совсем спокойно, а в сенях не удержалась и с такой силой рванула на себя двери, что бабушка, Толя и даже маленькая Ляля обернулись и посмотрели на нее удивленными, немного испуганными глазами.
— Что с тобой? Почему ты не пришла ночевать? Где была? — Лидия Леопольдовна беспокойно смотрела на Нину.
— Да ничего особенного, бабуся. Просто очень поздно окончилась репетиция, и мы боялись идти домой, чтобы не встретиться с ночными патрулями. С ними не оберешься неприятностей — тащат в комендатуру на проверку. Ну их к черту!
Нина порывисто шагнула, обняла бабушку, поцеловала, потом стремительно, сбросив с себя пальто, взяла на руки Лялю, нежно прижала и поцеловала ее в щечки. Девушка была весела и возбуждена. Лидии Леопольдовне показалось, что она ни разу не видела Нину такой радостной с тех пор, как началась война.
В тот же день, когда Нина оживленно хлопотала по хозяйству, то и дело внутренне усмехаясь, представляя себе, как бесятся от злости фашисты, к ней зашел вдруг Жора Павловский.
Нина уже привыкла к тому, что он встречает ее на улице, но дома никак не ждала такого гостя.
— Можно к тебе на минутку? — Он стоял на крыльце, видимо не собираясь входить в дом.
— Сейчас, — неохотно откликнулась Нина, — подожди, я одену пальто.
«Собственно говоря, нет ничего удивительного в том, что он зашел, — думала она, — ведь все ребята ходят в гости к девушкам. Но почему он пришел именно сегодня? И почему без всякой договоренности, без моего согласия?»
Девушка быстро сошла с крылечка, пошла по улице рядом с Жорой.
— Ты, вижу, не ждала меня?
— Разве я должна была тебя ждать? — спокойно ответила Нина и, не дожидаясь ответа, добавила: — Что-нибудь случилось?
— Со мной — ничего. Просто хотелось повидаться, а на улице тебя не встретишь.
— Тоже скажешь! — усмехнулась девушка. — Ежедневно хожу по Песчаной то в клуб, то из клуба.
— Верно, ходишь, но не одна…
Нина смутилась, но тут же ответила:
— Неправда. Днем я сама хожу. Ну, а если репетиции затягиваются допоздна, меня провожают. И что в этом особенного?
— А кто он такой, тот, что тебя всегда провожает?
— Всегда? С чего ты взял? Всегда меня никто не провожает. А иногда провожает кто-либо из артистов, с которыми мы вместе работаем на репетициях, выступаем в концертах, иногда по радио.
— А сегодня ты тоже с ним выступала по радио? — язвительно спросил Павловский.
У Нины похолодело все внутри.
— Сегодня? Сегодня мы вовсе не выступали.
— Неужели? А мне показалось, что я слышал твой голос.
Нина вся сжалась. Так вот что привело Жору к ней в дом! Узнал! Напрасно она заверяла Янченко, что по радио голос очень меняется и ее не узнают. Жора узнал и пришел в этом убедиться. Но что ему сказать? Как убедить в обратном? Она сдержанно улыбнулась:
— Плохо же ты знаешь мой голос. Впрочем, может быть, повторяли наши предыдущие выступления?
— Ну нет, немцы такие выступления не станут повторять.
— Какие — такие?
— А ты не слышала? Сегодня по радио кто-то приветствовал население с двадцать пятой годовщиной Октября.
Нина широко раскрыла глаза.
— Ты что, шутишь?
— Какие шутки! Я слышал собственными ушами.
— Откуда ты взял, что это был мой голос?
— Мне показалось.
— Ах, показалось! — Нина гневно сдвинула брови. — А тебе не кажется, что это глупая шутка?
Павловский растерянно посмотрел на нее.
— Мне кажется… Я думал, что узнал бы твой голос среди тысячи других.
— Кажется, думается!.. Как тебе не стыдно! А если кто-нибудь услышит твои мысли и донесет немцам?..
— Что ты, Ниночка, я же только с тобой об этом говорю.
— Нашел о чем говорить! Не мог помолчать о своих догадках. Мне и так тяжело живется, а ты добавляешь тревоги. Откуда я знаю, может, тот голос и вправду похож на мой. Но какое я имею к этому отношение? Кто-то поздравлял с праздником, а я теперь буду дрожать, не спать по ночам. Ты представляешь, что может быть, если это показалось не только тебе?
Павловский совершенно растерялся. Нина говорила так убедительно, что он и вправду стал сомневаться, ее ли голос слышал по радио.
Теперь он понимал, какую сделал глупость, высказав ей свою догадку. Так это или не так, но расположение Нины этим не завоюешь. Девушку отныне будет мучить страх. И разве сам он не испугался бы, если бы кто-нибудь пришел и сказал: «Я слышал, как ты произносил антинемецкую речь по радио». М-да… Нехорошо вышло, очень нехорошо!
«Дурак я, дурак, — корил себя Жора. — Нина теперь и видеть меня не захочет. А я-то думал, что именно намек на выступление по радио заставит ее быть со мной поласковее. И какую же глупость я сделал…»
— Ты прости меня, Ниночка, — тихо заговорил Павловский, — ведь я действительно не подумал, что эти глупые догадки могут причинить тебе неприятность. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь…
Нина молчала, сосредоточенно глядя себе под ноги.
— Я, собственно, не за этим пришел к тебе, — продолжал парень. — У Сергея Каченко на будущей неделе именины, соберутся ребята из нашего класса. Хочется, чтобы и ты была с нами.
— Мне не до гулянок сейчас, — хмуро ответила девушка. — Извинись за меня перед Сережей, скажи, что я не могу прийти.
Павловский огорченно развел руками.
— А может быть, передумаешь?
— Вряд ли.
Они попрощались. Жора уныло поплелся домой. Конечно, думал он, Нина теперь не только разговаривать, но и просто встречаться с ним не захочет. И дернула его нелегкая сказать об этом выступлении по радио. Нашел, дурак, чем запугать и привлечь ее к себе. Разве ее запугаешь?
Он посмотрел вслед удалявшейся тонкой, почти детской фигурке девушки. Нина уходила твердым и вместе с тем легким шагом, подняв голову, засунув руки в карманы пальто. Встречный ветер относил назад ее золотистые волосы.
VI
Какая холодная и ненастная осень выдалась в этом году!
Почти каждый день висят над городом тяжелые облака, идут обложные дожди. Как зарядит, так и знай: на целый день. Вот и сегодня дождь начался еще пополудни и до сих пор хлещет за окном. Пронзительный ветер выдувает тепло из комнаты. Ведь только днем протопила печку, а сейчас она почти остыла. Нина зябко кутается в платок. За окном бьются голые ветви сирени. Дома все спят, а Нине не спится…