— Ладно, собирай, — сказал он.
— Да уж все собрано, вон корзина стоит. Донесешь или тяжелая?
Винс приподнял корзинку — нет, в самый раз. В голову пришла замечательная мысль — а ведь можно заодно распросить отца, как эти самые табуретки делаются! И сразу на душе стало легко и весело, ноги сами помчались по дороге, что вела на поля.
Глава третья
День был превосходный! Все вокруг было таким невыносимо зеленым, ярким, что Винс невольно прищуривал глаза. Небо над ним возвышалось синим куполом, усыпанному хлопьями снежно-белых облаков. А солнце зорко следило, чтобы всем досталось хотя бы по одному, самому маленькому, лучику.
Пыльная мягкая дорога вилась замысловатой вязью и шагать по ней было тепло и приятно. Хорошо, что догадался надеть сандалии, а не то позагонял бы себе колючек.
Но с каждым шагом корзинка становилась все тяжелее. Винс решил сократить путь и свернул в сторону. Ему ли не знать все тропинки в округе, он ли не излазил здесь каждый уголок, каждый овражек? Если пройти через вон ту рощицу, можно уменьшить дорогу чуть ли не вдвое.
Большие деревья охватили мальчика мохнатыми лапами ветвей, скрыв его под свою тенистую прохладу. Как всегда в лесу, Винс охватил трепет — он восхищался всем, что попадалось на глаза. И мощными стволами, и причудливо закрученными корнями, что торчали из-под земли, и многочисленными россыпями красных ягод, которые так и просились в рот. Винс и не сопротивлялся — горстями срывал прозрачные алые шарики и с наслаждением их раскусывал, несмотря на сковывающую челюсти кислинку.
Винс перебрался через овраг и уже подходил к опушке, но тут... Увы, мир так устроен, что надо держать ухо востро, а не расхаживать по лесу с радостно-восхищенным видом. Здесь для тебя друзей нет, мальчик...
Его кто-то грубо толкнул в спину, затем навалился всем телом, сминая под собою. Мальчишке заломили руки и связали ремнем, быстро и умело. Затем, схватив за шиворот, подняли на ноги и сунули в рот обрывок очень невкусной тряпки. Винс попытался сопротивляться, но тут же получил такую оплеуху, что больше не шевельнулся. Только обвел глазами тех, кто напал на него.
Это было весьма живописное зрелище: десяток людей в кожаных доспехах, потрепанных и пыльных. В шлемах с изогнутыми бычьими рогами. С короткими мечами на поясах. С угрюмыми лицами, заросшими до бровей. А у самого главного (как решил Винс), через всю правую щеку протянулся синий шрам вместо потерянного в бою глаза, зато оставшийся так свирепо глянул на мальчишку, что вид этого чудовищного лица поверг мальчика в бесконечный ужас.
Винс попытался что-то сказать, но сумел лишь издать жалобный стон — мешал кляп.
Этим он лишь вызвал приступ хохота, но отвечать ему никто не удосужился. Заглянув в корзинку, главарь вынул хлеб, мясо и молоко, сунул все это в свой мешок, а саму корзинку пинком отшвырнул обратно в овраг.
Мальчишку один из чужаков взвалил на плечо, словно бревно, и отряд направился через рощу в сторону от деревни.
Винс болтался на широком плече, упираясь в него животом, от чего вскоре стало очень нехорошо. Он сильно застонал, закрутился, пытаясь обрести более удобное положение.
— Заткнись, — сказал безбородый парень, что тащил мальчика на плече. — А не то шваркну об дерево, голова расколется.
Винс притих, сраженный грубым ответом. И ему ничего не оставалось, как покориться судьбе.
Эти странные и страшные люди шли медленно, чутко вслушиваясь в лесные звуки и зорко вглядываясь во все стороны. Одноглазый шел первым, чуть пригнувшись, готовый в любой миг начать бой. И все же деревню они обходили стороной, что неудивительно — ведь отряд был слишком малочисленным. Да и многие из этих воинов имели раны, кто нес на перевязи руку, кто хромал, опираясь на сломанную ветку.
Рощу они прошли довольно быстро, а на открытом месте приостановились.
Винс вслушивался в чужую речь, но ничего не понимал. Парень сбросил его с плеча на землю, не слишком беспокоясь о сохранности груза, и присел рядом, пока вожаки решат, куда дальше держать путь.
Совет длился недолго и вскоре одноглазый подал гортанную команду. Мальчик вновь занял свое место и поход продолжился. Старательно обходя поле, на котором трудились согнутые фигурки мужчин, отряд прятался за невысокими холмами, поросшими дикой травой. К большому разочарованию мальчика, их так никто и не заметил.
Вышли к реке. К той самой, где брала воду мама Винс, но ниже по течению. Здесь было безлюдно, течение стало медленней, а река — шире. Один из воинов подобрал сухую ветку, поджег ее и замахал перед собою. Ему в ответ от другого берега послышался свист и тут же показался корабль. Винс никогда не видел таких — нос украшала большая голова неизвестного чудовища, парус был разрисован красно-черными полосами и наполовину приспущен, а борта были вогнуты внутрь. Восемь пар весел гнали корабль поперек реки стремительно и мощно.
Корабль ткнулся носом в илистый берег и с него был сброшен веревочный трап. Одноглазый подгонял своих наверх чуть ли не пинками, чтобы пошевеливались — похоже, что он очень не хотел быть обнаруженным.
Винса втянули наверх так же, как все остальные мешки — никого не интересовало, что чувствует маленький пленник. Его прикрутили у борта веревками так крепко, что не сбежать, не двинуться с места.
Оттолкнувшись веслами от берега, корабль заскользил вниз по течению, оставляя за бортом родные для Винса места.
У него на глазах выступили слезы — на стянутых узлами руках саднила содранная кожа, но это были мелочи по сравнению с болью в душе.
По палубе расселись чужаки, кто где — одни перевязывали раны, другие заливали в глотку вино, третьи просто отдыхали, прислонившись к высоким бортам.
Одноглазый подошел к мальчику и выдернул кляп.
— Только не вздумай орать, — сказал он жестко. Из его уст родной для Винса язык слышался странно и непривычно, с каким-то гортанным акцентом. — Иначе брошу за борт как есть, с веревками.
Винс кивнул, стараясь не глядеть на страшный шрам, но он все равно притягивал к себе.
— Зачем вы меня украли? Зачем я вам нужен? — едва не плача спросил он.
— Глупец! — засмеялся одноглазый. — Сам попался, как заяц в силок! Мы твою деревню десятой дорогой обходили, а тут ты выскочил.
— А вы кто? — робко спросил Винс.
— Я — конунг Харальд Торвальдсен! Слыхал обо мне?
Винс повертел головой, он никогда не слышал это имя. Одноглазый презрительно поджал губы:
— Ну конечно! Откуда вам знать это прославленное имя, если я еще не был в ваших местах. Пусть жители твоей деревни молятся своим идолам, что она попалась мне лишь на обратном пути! Этот поход был не слишком удачным, я взял вдвое меньше людей, чем следовало. Но я непременно вернусь сюда, в будущем году, и тогда все здесь покроется гарью и пеплом!
Его единственный глаз яростно засверкал, соперничая с солнцем. А Винс еле слышно хихикнул, отвернувшись в сторону, чтобы не навлечь на себя гнев этого хвастуна.
— Будешь сидеть здесь, пока не прибудем в гавань. Держи язык на привязи и тогда тебя никто не тронет.
— Отпустите меня! — подался вперед Винс. — Меня дома ждут, искать будут!
— Заткнись, щенок! — конунг толкнул его в грудь носком сапога. — Еще разинешь пасть, велю дать три десятка плетей! И половину из них дам лично.
С этими словами одноглазый отвернулся от мальчика, совершенно забыв о его существовании. Он даже не спросил, как мальчишку зовут, кто его отец, что за деревня осталась позади — все это было прославленному воину неинтересно.
— Эй, бродяги! — зычно крикнул он. — Чего сникли? Разве мало я водил вас по миру? Разве не возвращались из походов наши корабли, груженые доверху? Сегодня мы возвращаемся ни с чем, но мы вернемся! Я насажу на кол голову князя, который разбил мое войско, и привезу ее в Горлсборг, где она будет красоваться на городской площади!
Все, кто был на палубе, вскочили на ноги и громко заорали приветственный клич, вдохновленные речью вожака.
И только Винс сидел съежившись, уткнувшись в колени, крепко-накрепко связанный. Слезы подкатывали к глазам и горячими шариками скатывались на палубу. Мальчик думал, что старик Който на него теперь точно рассердится, ведь работа не закончена. А отец так и не дождется сегодня обеда. А мама... Должно быть, подумала, что сына утащила на дно страшная куарамба...
Тут Винс не выдержал и заплакал.
Утром поднялся ветер, не такой сильный, чтобы называться штормом, но и не такой слабый, чтобы просто лениво играть барашками на волнах. Винс продрог и от этого проснулся. Веревки набрякли влагой, еще туже стянув конечности, хоть казалось бы — куда туже. Винс всхлипнул, вспомнив события вчерашнего дня, и повел глазами по палубе. Она была пустынна, все попрятались.
— Эй, кто-нибудь! — позвал Винс. Голос его был тонок, как у птенца чайки, что не ел трое суток. — Э-эй...
Никто не ответил, кроме ветра, что запутался в парусе и шелестел там тканью.
Мальчик попытался подняться. Упираясь спиной в борт, он выпрямил ноги и тут же свалился обратно — ног он не почувствовал. Теперь Винс уже заплакал вголос.
— Ну, чего скулишь? — послышалось недовольное ворчание откуда-то снизу. Прямо из палубы показалась бородатая голова. Винс едва не умер на месте от ужаса и слезы разом высохли.
Голова угрюмо посмотрела не мальчишку, а потом стала подниматься над палубой. Винс наконец разобрался, в чем состоял этот фокус — просто-напросто один из воинов вылезал из трюма.
Этот человек был высок и страшен. Его кожаные доспехи лоснились от ветхости и потрескивали при каждом движении, рискуя развалиться.
— Чего скулишь, спрашиваю, — повторил он, склонившись над пленником.
— Развяжите меня, пожалуйста! — жалобно попросил Винс. — У меня все тело затекло.
— Ишь ты, развязать его... — ворчал старый воин. — А, ладно, куда тебе бежать-то, море кругом.
Он вынул блестяший кинжал и полоснул им по узлам. Веревка распалась и заструилась змейкой на палубу. Винс принялся растирать холодные ладони, что приобрели уже фиолетовую окраску.
— А, дай-ка я сам, — сказал старый воин и принялся тереть ладони мальчишки так, что кожа чуть не послезала хлопьями.
Винсу показалось, что он схватил огромного ежа и стал катать его по всему телу — это стало проходить онемение. Боль была дикая, Винс опять захныкал.
— Эй, герой, снова глаза мокрые? Да ты не девчонка ли? Вот подарок нашему Харальду, счастье привалило, девчонку раздобыл в походе! — насмехался над Винсом старик. — Погоди, он еще тебя в жены возьмет, вот тогда наплачешься!
— Я не девчонка! — обиделся Винс. — Я мальчик!
— Тогда реветь прекращай. Ишь ты, подержали его связанным ночку, всего и делов-то! Я однажды три недели стоял, к столбу притороченный, под дождем и снегом, пока участь мою решали. Да вот живой, как видишь.
Говоря все это, старик не прекращал работу — он растер мальчишку с ног до головы, не обращая внимания на вялое сопротивление.
— Вставай теперь, вниз пойдем. Голодный ведь?
Винс снова попытался встать на ноги и на этот раз получилось. Неверным шагом, запинаясь и прихрамывая, он побрел вслед за стариком. Едва не свалившись вниз головой в люк, Винс успел схватиться за доски.
Спустившись по скрипучей лестнице, он очутился в полутемном затхлом помещении, с тремя дверями и ткнулся в одну из них.
— Сюда давай, — подтолкнул его старик к другой. — А к капитану тебе рановато, не по чину.
Винс вошел в низкую дверь и зажмурился — в нос ударил сильный дух перегара, жженого масла, соленый запах вяленой рыбы и еще чего-то кислого. Едва продышавшись, мальчик огляделся.
В небольшой каютке между скамей и под единственным столом валялись в живописных позах спящие. Рогатые шлемы перемешались с кружками, а толстые животы походили на винные бочонки. Громкий храп заставлял корабль содрогаться в конвульсиях.
Старик сдвинул со стола разбросанные ошметки рыбы и сухарей, освобождая место.
— Поди сюда, парень, садись. Вот тебе, пожуй.
Перед Винсом оказалась белесая голова трески и большой коричневый сухарь. Винс впился в сухарь зубами, пытаясь отгрызть. Справившись с этой почти непосильной задачей, он занялся рыбешкой, покрытой налетом соли. От голода ему показалось, что ничего вкуснее он еще не пробовал в своей жизни.
Тут дверь распахнулась от сильнейшего удара и едва не слетела с петель. В каюту ворвался одноглазый конунг, злой как сам дьявол, и с порога заорал:
— Эй, бродяги!! На кого оставили корабль?! Его что, по вашему, должны русалки вести?!
Раздавая пинки и затрещины, Харальд Торвальдсен будил свое пьяное воинство и выгонял на палубу, продолжая орать во всю глотку:
— Хотите в Валгаллу своим ходом приплыть?! Где сейчас мы находимся, кто из вас знает? Всю ночь шли, только Один знает куда!!! Живо к веслам!
Каюта опустела почти мгновенно, настолько страшен в гневе был капитан.
— А это еще кто такой?! — единственный глаз конунга уставился на сжавшегося в страхе мальчика. — Ты откуда здесь взялся, сын ехидны?!
— Я-я-а Винсент... — пролепетал мальчишка.
— Какой еще Винсент?! Ты как на корабль попал? Как посмел? — конунг явно не помнил событий вчерашнего дня. Он наморщил лоб, улавливая обрывки пьяных воспоминаний.
— Мы его вчера с берега притащили... — подсказал старик. — Ты велел...
— А-а, — протянул конунг. — Вспомнил... Что же мне с тобой теперь делать? За борт швырнуть, а? В подарок Ньерду?
— Не надо... — отшатнулся Винс.
Конунг захохотал, запрокинув голову.
— Испугался? Нет уж, за тебя можно денежки выручить, как придем в порт. Продам тебя на рынке, хоть с десяток монет, да получу. А пока что будешь мне прислуживать. Ступай живо в мою каюту, приберись там.
Получив на прощание затрещину, Винс улетел в ту комнатку, куда не пустил его поначалу старик.
В капитанской каюте убранство было побогаче. Здесь была кровать, застеленная медвежьей шкурой. На столе стоял серебрянный кувшин. А в углу притаился большой кованый сундук, запертый на замок величиной с голову Винса.
И чего тут прибираться? Винс пожал плечами — вроде все и так чисто, не видно следов пьянки. На всякий случай он расправил шкуру на кровати, поставил поближе к столу табурет. Подвигал кувшин, выискивая место поприличней. И на этом успокоился, сел в уголке на сундук, загрустил... Что дальше-то будет? Вернется ли домой?..