Но вот ей исполнилось восемь дней, и она сразу перестала интересоваться взрослыми личинками. Её железы начали выделять молочко. Она и отправляется кормить тех, кому это молочко нужно: самых молодых личинок или их общую мать — матку.
Несколько дней она заботливая кормилица. И новое превращение: молочко у неё пропало, что делать дальше?
Пчёлке никого спрашивать не требуется, сама чувствует, чем нужно заняться.
Она уверенно спешит к входу в улей — к летку. Теперь она принимает у сборщиц нектар и относит его в пустые ячейки или выносит из улья мусор и, наконец, становится, кем бы вы думали? Парикмахером. Да-да, парикмахером, или, лучше сказать, санитаром.
Что же она делает?
Она бродит по улью и трогает усиками всех пчёл, что бегут ей навстречу. Вот одна пчела, в ответ, останавливается. Ага! Договорились! И пчёлка живо принимается за работу. Ну и парикмахер! В дело пошли и гребешки, и щёточки на ножках, челюстями она перебирает волосок за волоском на тельце пчёлы. А та очень довольна: и крылышки растопырит, и повернётся, и даже на бок приляжет, чтобы парикмахеру было удобнее. Иногда одну пчёлку чистят сразу два санитара.
Наконец, в теле парикмахера происходит новое изменение: особые железы на брюшке готовятся выделять воск. Пчёлка не желает больше причёсывать сестриц, она бежит к рамке, на которой строится новый сот.
Это удивительное зрелище: пустая деревянная рамка покрыта густой занавеской из пчёл. Они напились мёда и теперь висят на рамке неподвижно, сцепившись ножками, точно ждут чего-то. Наша пчёлка тоже к ним прицепилась, ждёт. Дождалась: у неё на брюшке появились крохотные белые чешуйки воска. Она тотчас же отцепилась от остальных пчёл. Забралась по ним, как по живой лестнице, кверху и прикрепила к рамке комочек воска со своего брюшка. За ней ползут и другие пчёлы, лепят свои комочки один к другому, уже вытянули целую пластинку из воска, закрыли ею рамку. На этой пластинке другие пчёлки строят восковые ячейки. Вот и готова новая рамка с сотами. А наша пчёлка уже покинула соты, воск на брюшке больше не выделяется, ей строить не из чего. Она опять спешит к летку. Новое превращение: она уже не приёмщица нектара, у неё новый чин: она страж гнезда. Строгий сторож. Пусть какой-нибудь воришка попробует прорваться в улей полизать чужого медка. Не удастся. Чужая пчела, или оса, или муравьишка ног не унесут, зажалят их строгие сторожа, ведь в них к этому времени развиваются ядовитые железы.
Лишь иногда чужак осмелится пробраться в леток: уж очень вкусно пахнет в улье. Его из улья не выпустят — убьют. Мёртвых насекомых пчёлы тут же выбросят из улья. Но воровку мышь вынести им не под силу. Если останется она лежать на дне улья, испортится и заразит весь улей. Пчёлы и тут не растеряются: уже бегут новые и новые пчёлки, и все несут в челюстях клей — прополис. Этот клей пчёлы собирают на почках растений, замазывают им щёлочки в стенках улья. А сейчас клеем надёжно покрыта, облеплена мёртвая мышка. Так она и останется лежать в улье, точно в гробу, через который не пробьётся ядовитый запах гниения.
А вот и ещё один воришка летит, медком полакомиться захотелось. Бабочка! Большая, жёлтая с чёрным. Это «мёртвая голова». Название странное. Потому что светлый рисунок на её спинке, и правда, напоминает череп человека. Хитрая воровка опустится на прилётную доску и начнёт пищать. Говорят, этот писк похож на голос пчелиной матки. Удивлённые сторожа дают ей дорогу, прямо к медовым сотам. И пока пчёлы опомнятся, «мёртвая голова» успеет высосать целую ложку мёда.
Иногда в улье воздух становится слишком тёплым и влажным, пчёлы начинают дружно махать крылышками так быстро, что глазом не уследить. В улье точно вентилятор заработал. Воздух освежился, и пчёлы успокоились.
Но вот пчела прожила в улье почти три недели. Настало время для главной работы, и пчела вылетает из улья. Она полетает около Него, осмотрится, запомнит местность. Теперь, пока хватит сил, она сборщица нектара и пыльцы.
Вы думаете, о ней больше нечего рассказать?
Вот одна пчела принесла в зобике нектар, но почему-то не отдала его приёмщице, а сразу пробежала от летка дальше на соты, в самую гущу пчёл. Остановилась, отдала капельку нектара одной пчеле, остальной нектар — другой пчеле и вдруг как принялась на сотах танцевать. Да ещё как! Бегает по соту, точно описывает восьмёрку. Бежит Ровно, потом вильнёт как-то брюшком — и опять восьмёрка. И опять брюшком вильнёт. Мы не поняли, с чего она развеселилась, а пчёлы поняли. Встревожились и побежали по сотам за ней. Бегут, на бегу её усиками трогают, точно спрашивают: правильно ли мы тебя поняли? А она уже на другой сот перебежала и там брюшком завиляла, и там пчёл растревожила. И что же? Эти пчёлы поспешно вылетают из улья и несутся в одном направлении, точно им в воздухе кто-то невидимую дорогу указал. Кто? Наша пчёлка. И сама она потанцевала и по этой же дороге обратно полетела. Своим танцем она разъяснила, в каком направлении надо лететь и как далеко, и очень ли там много цветов. А другие пчёлки усиками трогали её и ощутили запах цветов, на которые пчёлка их приглашает.
Если цветы находятся очень близко, пчёлка не пляшет восьмёрку, а просто бегает по кругу: значит, до цветов не больше сотни метров, найти не трудно.
Но лето идёт, матка продолжает откладывать всё новые яички, и каждую минуту в улье новая молодая пчёлка выбирается из своей ячейки. Тесно, места всем не хватает. Тогда пчёлы строят несколько очень больших ячеек, не шестигранных, как все ячейки, а похожих на жёлуди. Матка и в них откладывает яички. Такие же, как и обычные. Но личинок в этих ячейках-маточниках пчёлы кормят только молочком, как матку. И каждая такая личинка превращается не в рабочую пчелу, а в молодую матку.
Пчёлы к этому времени очень разволновались: бегают по улью, за нектаром не летят. И вдруг половина их кинулась к ячейкам, они набрали полные зобики мёда, точно запас на долгую дорогу, и толпой бросились из улья. С ними из улья улетает и старая матка. Целой тучей, роем, взвились пчёлы на воздух, матка опустилась где-нибудь на ветку, и рой опустился с ней, пчёлы облепили ветку мохнатым комком. Чем им не понравился старый улей? Инстинкт подсказал им: семья стала сильная, в улье всем не поместиться, надо разделиться, поискать другое жильё.
Где же его найти? На поиски от роя уже отделились и полетели в разные стороны пчёлы-разведчицы. Рой смирно ждёт. Наконец вернулась разведчица, нашла где-нибудь в старом дереве подходящее дупло. Опустилась на клубок пчёл и давай танцевать — дорогу показывать. Миг, рой поднялся с ветки и тучей полетел за разведчицей на новое место. Так делали пчёлы много тысяч лет тому назад, когда люди ещё не строили для них ульев. Так делают иногда и теперь. Но хороший пасечник не зевает. Как рой привился на ветку, пасечник тут как тут. Он осторожно стряхивает пчёл с маткой в корзинку-роёвню и пересыпает их в пустой улей, ведь он его заранее приготовил. Вот у пасечника одной пчелиной семьёй стало больше. Улей хороший, рамки для сотов есть, и даже на них пластинки из воска натянуты, сразу на них можно строить соты. И пчёлы принимаются за работу, словно и век тут жили.
А что делается в старом улье? Пчёлы остались без матки? Нет, в большом восковом маточнике уже созрела, выросла молодая матка. Вот она срезала челюстями крышечку маточника, выбралась на свободу. Пчёлы её лижут, гладят, кормят, может показаться, что они не помнят себя от радости. Пройдёт несколько дней, молодая матка окрепнет и вылетит из улья в свой первый и единственный брачный полёт. С ней целым облаком вылетают трутни. Их легко можно отличить от пчёл рабочих: большие, тяжёлые. В улье они жили, ничего не делали, ползали лениво по сотам, и сёстры-работницы даже кормили их мёдом. Их вылетает много, и это спасает матку от врагов в её полёте: птицы не прочь полакомиться пчёлами и хватают трутней, а матки в их куче и не заметят. Так трутни выполнили задачу жизни.
Молодая матка вернулась из полёта, теперь улей может спокойно жить и работать. Но что это? Матка сразу, с сердитым жужжаньем, начинает бегать по сотам. Ведь пчёлы выкормили не одну молодую матку. Ещё две, а то и три уже готовы выйти из запасных маточников. Они слышат голос матки и особым голосом «квакают» ей в ответ: сейчас и мы освободимся!
Ну, матка ждать не собирается, её жало сквозь стенку маточника насмерть ранит-убивает младших сестёр. Теперь она единственная хозяйка улья, может спокойно начать откладывать яички.
Но бывает и так: запасная матка уже успела выйти из маточника на свет божий. Тогда между матками завязывается сражение. Они бросаются, отскакивают, опять бросаются друг на друга, пока одной не удастся смертельно зажалить другую. Однако, если семья очень большая, то часто первая молодая матка без битвы, мирно тоже улетает с частью пчёл, и даже вторая молодая матка может улететь со своими пчёлами, а в улье хозяйничает третья с оставшимися. Но хороший пчеловод этого не допустит, чтобы семья не ослабела. Он вовремя сам уничтожит лишние маточники.
Уцелевшие от птиц и прочих опасностей братья-трутни благополучно возвращаются в улей. Добрые сестрицы — рабочие пчёлы продолжают их кормить. Счастливая жизнь. Пока… ещё тепло и в цветах много нектара.
Но вот подошла осень. Нет больше нектара, запасы мёда нужны самим работницам на долгую зиму. И кончилось трутневое счастье. Сестрицы-работницы хватают их за крылья и волокут из улья. Забраться в улей обратно не удаётся: сердитые сторожа караулят у летка. Голодные трутни слабо ползают около улья, ночной холод их быстро приканчивает.
Семья готовится к зимовке. Все личинки превратились в пчёл, матка больше не откладывает яиц, пчеловод вынул пустые рамки, но часть медовых сотов оставил: пчёлам надо кормиться и зимой. И вот пчёлы собираются в плотный клубок. Посередине — матка. Внутри клуба тепло, а снаружи холодно. И потому клуб непрерывно шевелится: пчёлы, озябшие снаружи, лезут внутрь, а те, кому слишком жарко внутри, оказываются снаружи, пока тоже не озябнут.
Пчеловод перенёс уже улья в омшаник — помещение, где не морозно, но и не слишком тепло. Время от времени он прислушивается: всё ли в улье благополучно, и довольный уходит. Скоро кончится суровая зима, запылят ива и орешник, он вынесет ульи на прежние места на точёк. И вот уже из летка на прилётную доску медленно выползли первые пчёлы. Они чистят усики и крылышки, протирают отвыкшие от света глаза. Дальше… всё повторяется.
О маленькой бабочке — большом вредителе
В очень старой немецкой книге вы можете прочитать описание удивительного суда. В книге имеется и рисунок. Вот что на нём изображено: за столом сидят судьи в длинных старинных одеждах, на головах у них парики из завитых длинных волос. Тут же находятся обвинитель и защитник подсудимого, а на скамейках для свидетелей и потерпевших — целая куча народа: видно, что преступление совершено немаловажное.
Как будто всё на месте. Позвольте, а где же обвиняемый? Скамейка, на которой ему полагается сидеть, — пуста. Только на одном её конце, на самом краешке, стоит какая-то банка, но что в ней — не разобрать, что-то уж очень маленькое.
Если бы в неё заглянули — и тут бы ничего не поняли: в банке ползают гусеницы — жирные черви, сантиметра по три длиной.
Ну, а где же сам преступник или преступники?
Они это и есть: гусеницы. Они, конечно, не могли прийти на суд и потому их пришлось принести в баночке, но судят их так же серьёзно, как настоящих преступников-людей.
Обвинитель — важный, тоже в завитом парике и длинной одежде. Он встаёт и объясняет собравшимся, в чём виноваты мерзкие черви.
«Господь бог создал фрукты и овощи на пользу человека, — говорит он, — а черви вдруг взялись неведомо откуда — вероятно, родились из пыли и нечистот. И размножившись, объели все листья в садах и в лесу около города».
Некоторые женщины при этом закрывают лицо руками и плачут: им жаль чудесных яблок, которые уже не вырастут в этом году на объеденных деревьях.
Обвинитель сердится. Он находит, что черви, отнявшие у людей урожай их садов, заслуживают смерти.
Но тут встаёт защитник. «Черви — тоже божьи создания, — говорит он, — и потому имеют право кушать. Наверно, они объели яблоки по ошибке, поэтому следует отвести им участок земли подальше от города, пусть уходят и питаются там травой, никого не обижая».
Суд согласен с таким решением. Черви тоже слышали его и могут рассказать о нём своим братьям, поэтому банку с преступниками осторожно переносят в один из садов и вытряхивают на траву. Завтра уж, наверное, ни одного червяка в городе не останется.
Но на другой день женщины плачут ещё громче: нахальные черви продолжают объедать деревья, даже хруст идёт по садам. Они и не думают убираться на отведённый им участок.
Огорчённые жители дорого заплатили судьям. Теперь они вздыхают и платят ещё священнику: не уберутся ли черви по его молитвам?
Иногда черви ещё продолжают некоторое время есть после молитвы, но в конце концов таинственно исчезают. Бедные люди радуются: хоть и дорого взял жадный поп, а всё-таки молитва помогла. Они думали так потому, что лет пятьсот тому назад даже образованные люди не знали, что «черви» — это гусеницы бабочек, что они и без молитвы священника вырастают и уходят в землю окукливаться. Не знали они и того, что через некоторое время из куколок выведутся бабочки и отложат яички, из которых опять вырастут прожорливые гусеницы. Люди думали, что черви, и правда, уходят в леса, испугавшись молитвы священника или решения суда.
Сохранился ещё старинный рассказ о том, как в суд вызывали полевых мышей, портивших хлеб. Мыши не пришли, но защитник объяснил, что они не виноваты, так как о вызове, наверное, слышали и кошки и караулили около здания суда. Поэтому мышей пришлось судить заглазно, а решение суда громко прокричали на всех перекрёстках, чтобы мыши знали, что им приказано убираться.
В наше время так играть могут только маленькие дети.
В июне в белоснежные цветы оделась калина, к осени она их сменит на красные ягоды, целебные и по-своему вкусные. Цветёт боярышник. Белыми кистями украсилась и рябина, вторая за берёзой народная любимица. С нетерпением ожидают ребятишки, когда сменит и она белые цветы на яркие ягоды. А уж когда эти ягоды первым морозцем прихватит, горечь из них выйдет, ох и вкусны же они. Но есть удивительная рябина, для которой и помощи мороза не требуется. И так сладкая. Рассказывают, что случайно сладкую рябину в одном саду нашёл пастух около села Невежино Владимирской губернии. От неё и пошли черенки, и разрослись целые сады сладкой ягоды. Нежинской (не Невежинской) стал её называть виноторговец Смирнов. Он назвал её «Нежинской», чтобы другие виноделы не нашли, где она растёт, и не могли готовить такую наливку, как его знаменитая смирновка. Теперь саженцы и черенки чудесной рябины можно выписывать из совхоза имени 17-го МЮДа (Международного юношеского дня) Владимирской области Суздальского района. Варенье из этой рябины отменное. Кушайте на доброе здоровье!
Одумалась, зацвела и брусника. Ей бы можно было и раньше цветочки выпустить, ведь она и зимой под снегом зеленела, кустик-многолетник. Но хорошо, что и в июне зацвела. Листики у неё красивые, сочно-зелёные, плотные, а кисти цветов на концах стебельков — нежные, белые, чуть розоватые маленькие колокольчики. Мало заметные, а присмотреться — удивительно хороши, только что не звенят хрустальным звоном.
В тенистых лесах, на лугах с высокой травой растёт чистец лесной. Довольно крупный стебель немного похож на крапиву. Цветочки не по росту его мелкие и не густо сидят на стебле мутовками, к верхушке чаще. Венчики тёмно-пурпуровые, нижняя губа каждого почти в два раза длиннее верхней, почему чистец и причислен к семейству губоцветных. Присмотритесь, мал цветочек, а наряден: губа украшена белыми волнистыми линиями. Цветёт чистец всё лето, хороший медонос: и пчёлам, и шмелям радость, так и гудят, вьются около него. И чистецу хорошо — опыляют. А впрочем, если насекомые какой цветок и проморгали, он неопылённым не останется, рыльце пестика нагнётся к тычинкам — сам опылится. Стебель чистеца вверху густо опушён, и волоски на ощупь клейкие — возможно, защита от лазящих и ползающих.