И не успела Алюта ничего ответить, как он нахлобучил на нее слоновую голову и стал поворачивать девочку в разные стороны. Он кричал:
— Смотри, Соловейка, это — скафандр, костюм для полета на луну! В нем можно дышать, если вокруг совсем нет воздуха!
Соловейке было смешно смотреть на Алюту:
— Не то водолаз, не то слоненок на задних ножках.
Петька поднял голову кверху и заохал:
— Ох смотри, пожалуйста! Уже шестнадцать часов, а звездолет отправляется в двадцать. Она опоздает. Давай проводим ее на солено?!
Сольвейг тоже посмотрела на небо. На облаке явственно были видны громадные часы. Маленькая стрелка часов уже переползла цифру 15, а большая подходила к цифре 24.
Часы
Тут следует поговорить о часах. И зачем они оказались на облаке и почему показывали такие необычные цифры.
Про облако — совсем просто: летит, скажем, человек на самолете, и нужно ему узнать, сколько времени. А часы вдруг остановились. Не спускаться же на улицу! Тем более, всем известно, что самолетам между домами летать воспрещено. Я тут взглянул на облако, и сразу видно, сколько времени… Да и тем, кто идет по улице, всегда видны верные часы.
Другое дело — как приделать часы к облаку. Но и это просто. Не нужно их приделывать. Часы находятся на земле. Они помещены в прожекторе, а прожектор своим лучом посылает их в небо; Вроде того, как волшебный фонарь или киноаппарат посылает лучом картину на экран.
Кто-нибудь ехидный, наверное, спросит: а если нет облаков, что тогда? Но ведь можно сделать искусственное облако. Часовой прожектор похож на пушку, и, когда на небе нет облаков, он стреляет совсем как настоящая пушка. Только не так громко. В небо летит бомба. Она разрывается в небе и выпускает из себя громадный клубок густого дыма. Если смотреть с земли, получается совсем как облако. И на это облако прожектор насвечивает часы.
На часах не двенадцать цифр, а двадцать четыре: Да оно и удобнее: после двенадцати часов дня считать дальше — тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… Тогда не приходится объяснять, вечером происходит дело, утром ил и ночью. Вместо того, чтобы сказать: „Шесть часов вечера“, говорят просто: „восемнадцать часов“. Не нужно говорить: „двенадцать часов ночи“, а просто: „двадцать четыре часа“. А после двадцати четырех часов начинаются новые сутки: час, два, три… Так и считают время до двадцати четырех часов.
— А ну-ка, когда бывает на часах девятнадцать часов? Днем или ночью?
— В семь часов вечера, — ответил Травка (настоящий), посчитав немного на пальцах. — Да ты рассказывай дальше. Это мы в средней группе все уже знаем.
И папа продолжал рассказ.
Скорей! Скорей!
Алюта не слыхала того, что говорил Петька. На голове ее был надет шлем. Но сквозь очки она видела, как Петька радуется и торопится, как улыбается Сольвейг. Ей стало интересно, о чем они говорят. Она сняла свою маску и услышала Петькин крик:
— Скорей, Алюта, скорей! А то опоздаешь! Мы поедем с тобой на солено?. Ты возьмешь нас с собой. Мы только посмотрим на звездолет.
Алюта не совсем поняла, в чем дело, но Петька так торопился, что и она тоже заторопилась. Она сказала только:
— Давайте скорей, берите парашют. Мы отвезем его куда следует.
Сольвейг уже складывала парашют по всем правилам. Она научилась этому в пионерском отряде. Но Петька чуть не затопал на нее ногами:
— Некогда, некогда! А то опоздаем! Оставим парашют здесь. Алюта, пиши записку.
Они написали записку и прикололи ее к сложенному наспех парашюту.
— Соловейка, ты не боишься ехать в Циолковск? — спросил Петька.
Сольвейг задумалась на минуточку, а потом бойко отвечала:
— Нет, почему же? А маме мы позвоним по телефону.
— Ну, тогда бежим!
Петька схватил обеих девочек за руки и понесся к движущейся улице.
Ему очень хотелось попасть сразу на автомобильную, самую скорую полосу. Она проходила рядом с аллеей. Но прыгать на нее сразу было опасно. Нужно было сначала по движущемуся мосту переправиться на самый медленный тротуар. Петька все прибавлял ходу. Алюта еле поспевала за ним. Ей стало жарко. Костюм ее был сделан из самого легкого материала. Но все-таки он был тяжеловатый. Алюте пришлось включить охладитель. По всему телу у нее пошли прохладные, приятные ветерки. Она почувствовала себя совсем бодрой и крепкой.
На движущейся лестнице ребята не стояли. Они бежали кверху, а потом, когда пронеслись над движущейся улицей, побежали по лестнице вниз. Ступени лестницы сами спускались и уходили из-под ног. Было похоже, что плавно спускаешься с неба. А руки — это крылья.
— Скорее! Скорее!
Петька успокоился только тогда, когда они очутились рядом с решеткой аллеи, на самой быстрой полосе. Тут все немного отдышались.
Петька посмотрел по сторонам, начал было что-то говорить, но замялся и только переступал с ноги на ногу.
— Ну, говори; говори! — подталкивала его Сольвейг.
— Алюточка, — выговорил, наконец, Петька, — надень, пожалуйста, шлем. Пусть все видят, что мы спешим не просто так, а боимся опоздать на луну.
Солено?
По названию солено? похоже на что-то соленое. Но это только по названию. На самом деле это магнитно-железная дорога. Полностью она называется так: „Вторая опытная соленоидная трасса Москва — Циолковск“.
Вокзал солено? похож на громадную розовую трубу, положенную набок. Стены его блестят, как стекла. В углублениях стен стоят мраморные фигуры ученых, изобретателей, инженеров, строителей, рабочих — всех тех, кто выдумал, изобрел, построил эту необыкновенную дорогу. А на крыше вокзала — громадные статуи Ленина и Сталина — великих вождей.
Ни на вокзале, ни около вокзала нет рельс. Далеко, против открытой трубы вокзала, на высоких железных конструкциях и просто на крышах домов построены громадные кольца. В этих кольцах толстые электрические провода. Провода накручены спиралью, как проволока на карандаш. Только карандаш величиной с башню. Спирали из электрического провода называются соленоидами. От того и вся дорога называется соленоидной. А чтобы было покороче, просто солено?.
Она — летящая!
На станцию солено? вела тоже подвижная лестница — эскалатор. Но только около этой лестницы стояло четыре милиционера. Вокруг них толпились люди. Милиционеры прикладывали руки в белых перчатках к каскам и вежливо говорили:
— Простите, товарищ, а у вас имеется билет?
Ребята остановились перед милиционерами. Они не знали, что им делать. Сольвейг и Петька поглядывали на Алюту и ждали, что скажет она. Но Алюта ничего не говорила. Может быть она и говорила что-нибудь, но через шлем плохо были слышны ее слова. Она тоже не слышала, о чем разговаривали вокруг нее. А около ребят собралась уже целая толпа. Даже один милиционер заинтересовался и подошел ближе. Алюта хотела снять шлем, но Петька замахал на нее руками и сам объяснил за нее:
— Она на луну летит, а мы ее провожаем.
Милиционер вдруг вытянулся, будто увидел командира или будто вышел дежурить на перекресток двух самых главных улиц. Он сказал:
— Так прощайтесь скорее. Поезд сейчас отходит.
Необыкновенная строгость послышалась Петьке в голосе милиционера. Он поскорее схватил Алютину слоновую руку и начал прощаться изо всех сил. А Соловейка обняла Алюту за шею и поцеловала стекло шлема, за которым виднелись Алютины голубые глаза.
Милиционер торопил ребят:
— Скорее, скорее! Не задерживайте товарища. Поезд сейчас отходит. Пойдемте, гражданин, я вас провожу. А то вам тяжело в костюме.
— Она не гражданин, а гражданка — постарался объяснить Петька. Но милиционер только махнул рукой. Все равно, мол, это не важно. Он быстро повел Алюту ко входу в вокзал. Другие милиционеры попробовали было спросить у Алюты билет, но вожатый ответил за нее коротко и серьезно:
— Летящая.
Милиционеры приложили руки к каскам. Лестница понесла Алюту с провожатым наверх.
У входа в вокзал разговаривали про Алюту:
— Ишь ты, легоньких набирают лететь.
— Еще бы, на луну! Шутка ли? Путь-то дальний. Тут каждый килограмм имеет значение.
Вокруг Петьки и Соловейки собралось порядочно людей. Петька рассказывал, что маленький летчик в стратосферном костюме — это Алюта, пионерка из далекой Сибири. Что она бросилась на парашюте со стратоплана. Он рассказывал про Алюту так, как будто сам вместе с ней прилетел из Сибири и вместе с ней бросился с такой страшной высоты. Но все-таки ему было обидно, что ему не пришлось поехать с Алютой, что не придется посмотреть отправление звездолета. А Соловейка была даже рада, что все так получилось. Ей, если сказать правду, не очень хотелось уезжать из Москвы, не спросив позволения у мамы.
Соленоидный поезд
Соленоидный поезд совсем не похож на обыкновенный. Его называют поездом, пожалуй, только по старой привычке. А на самом деле это один громадный железный вагон, похожий на дирижабль. Этот вагон пролетает по шестьсот километров в час. А то и больше. Ему, как и дирижаблю, приходится пробиваться сквозь воздух, словно сквозь плотную стену. Поэтому он и построен так, чтобы воздух легче обтекал его и не мешал ему на ходу.
Милиционер подсадил Алюту в вагон. За ней захлопнулась дверца.
Начальник станции посмотрел на часы, произнес:
— Отправляться!
Главный механик-отправитель, который сидел за толстой стеклянной стеной, увидел сигнал и ответил:
— Отправляю!
Его голос усилился при помощи радио и был слышен во всем вокзале, в вагоне, где сидела Алюта, и даже на площади, где все еще толпился народ.
Потом механик взялся за большое колесо на распределительной доске и начал медленно его поворачивать. По спиралям соленоидов побежал электрический ток.
Электрический ток мчался по спирали, и в кольце соленоида образовалась громадная магнитная сила. Если бы неподалеку лежали железные иголки, ножницы, коньки, утюги, железнодорожные рельсы, они вихрем понеслись бы в середину соленоида. Но вокруг все было сделано из меди, алюминия, камня и стекла.
Только вагон, в котором сидела Алюта, был сделан из железа. Магнитные тормоза удерживали его на месте. Но вот тормоза постепенно ослабли. Вагон, похожий на дирижабль, двинулся с места, влетел в соленоидный тоннель и с силой вылетел из него.
Он полетел по воздуху, как пушечное ядро величиной с дирижабль. И, как ядро, он упал бы на землю. Но он приблизился к другому соленоиду. Электромагнитная сила втянула вагон в этот соленоид и выбросила дальше.
Так, от соленоида к соленоиду, и летел вагон.
Алюта ничуть не боялась. Она давно привыкла к быстрому лету. Пассажиры удобно сидели в мягких, красивых креслах. Алюта сняла с себя шлем. В вагоне громко и горячо разговаривали о звездолете. Не было слышно ни моторного, ни колесного шума. Не трясло и не качало. Даже не верилось, что вагон летит со страшной быстротой. Только за продолговатым окошком мелькали встречные соленоиды, совсем как телеграфные столбы на обыкновенной железной дороге.
Против Алюты сидел человек, одетый в костюм инженера-летчика. Он выложил на столик мандарины, бутерброды и пирожки. Алюта старалась не смотреть на него. Он сказал:
— Не хочешь ли, товарищ?
Алюта начала говорить неправду. Сказала, что ей совсем не хочется есть. Но потом она решила, что стесняться нечего. Люди свои, воздушные.
Бутерброды были разных сортов. Пирожки оказались с вареньем. А когда Алюта принялась за мандарины, она вспомнила о Травке:
— Все-таки нехорошо, что я его оставила неизвестно где. Мало ли что с ним могло случиться? Нехорошо.
Не очень хороший малый
И примерно то же самое думал Травка, стоя рядом с Алютиным парашютом. Он взял мандарин у мичуринца, положил его в карман, задумался и сказал:
— Нет, я не очень хороший малый. Я все-таки отчасти плохой. Обещал Алюте помочь, а сам оставил ее одну. Что она теперь будет без меня делать? Она и Москвы не знает совсем. Как же мне ей теперь помочь?
— Во-первых, нужно сдать парашют, — посоветовал мичуринец. — А, во-вторых, она и без тебя обойдется. Она не одна. Видишь, здесь подписано еще: „Соловьиные трели“. Это наши ребята, из нашего отряда. А если наши взялись за дело, то уж будьте уверены!
— Хорошо, я буду уверен, — согласился Травка. — Понесем парашют.
И тут, наконец, парашют был сложен как следует. Он сделался похожим на ранец или на заплечный мешок, вроде тех, с которыми юные разведчики ходят путешествовать.
Мичуринец взвалил парашют на спину и сказал:
— Ну, пойдем. Я тебе его до метро доволоку. Уж так и быть. Я бы и дальше тебя проводил, да мне нельзя. Дела по горло, сам понимаешь. Я сегодня дежурный по аллее. Да ты знаешь, где улица Туполева? Ты, малыш!
— Не знал бы, не ездил… крупныш… — ответил Травка, стараясь говорить таким же грубоватым голосом, как пионер. Мичуринец молча посмотрел на Травку, и они пошли к станции метрополитена.
Под землей
Широкая мраморная лестница вела вниз под землю. Сияли чаши, наполненные электрическим светом. Они отражались в мраморных стенах. Потолок светился. Было похоже, что свет идет отовсюду.
Под землей всегда холодно, сыро и неуютно. А здесь, в залах станции подземной дороги, было радостно и воздушно, как в весенний солнечный день. Даже пахло цветами.
Здесь был первый подземный сад. Цветы и деревья росли здесь под электрическими солнцами.
Давно, еще в 1935 году, была закончена эта станция метрополитена. С тех пор и в Москве и в других городах было построено много линий метро. И скоро должна была открыться самая большая во всем свете подземная линия Москва — Ленинград.
Но это была первая станция, построенная рабочими Советского союза. Поэтому всякий человек, который входил сюда, чувствовал радость и торжество.
Травка и мичуринец подошли к перрону. Перед ними сам собой повернулся турникет и пропустил Травку на перрон. Мичуринец задержался за турникетом. Травка обратился к мичуринцу:
— А ты что же? Разве не поедешь?
— Я же сказал тебе, что мне некогда, — важно ответил мичуринец и перебросил Травке парашютный ранец. Потом он кивнул головой и добавил: — звони, пиши, радируй!
— Хорошо, я буду радировать, — согласился Травка. — Только как же, я не знаю твоей волны. Мальчик, а мальчик! Мичуринец! Крупныш!
Но пионер был уже далеко.
Подошел поезд метро. Травка с трудом поднял парашют. Кто-то помог Травке влезть в вагон.
На передней площадке головного вагона водитель поезда повернул ручку. По трубам пошел сжатый воздух, и тогда сами собой с шипеньем задвинулись двери вагонов. Потом он начал повертывать ручки, которые находились перед ним на контроллере. Электрический ток пошел в моторы. Поезд тронулся.
Сначала он шел не особенно быстро, а потом все быстрее, быстрее. Гораздо быстрее, чем трамваи на земле. Под землей ничто не мешает. Нечего бояться столкновений с автомобилями или другими поездами. Метрополитен затем и построен, чтобы ездить людям быстро, удобно и безопасно.
Травка смотрел в окно. Стены тоннеля были выложены блестящими цветными плитами. Он проехал по голубому тоннелю и попал на Станцию Пальм. Здесь росли пальмы — громадные, уходящие под потолок. И маленькие — не больше обыкновенной елочки. На некоторых пальмах висели плоды.
Тут еще раз надо вспомнить, что все это только рассказ
Папа продолжал рассказывать. От нетерпенья Травка забрался с ногами на стул. Он спросил:
— И Травка уехал на метро?
— Ну, конечно, уехал!
— А Алюта одна мчится в соленоидном вагоне?
— Мчится, конечно.
— Почему же их никто не ищет?
— Погоди, милый друг, — сказал папа. — Ведь никто еще не подумал о том, что они пропали. Правда, Алютин папа, стратосферный летчик Железнов, давно прилетел в Берлин и ждал в берлинском аэропорте телеграммы от своей дочки Алюты.