Кэти Аппельт
Я слышал, как русалки пели, теша собственную душу.
Их пенье не предназначалось мне.
Т. С. Элиот[1]
1
Берегиня перегнулась через борт шлюпки и посмотрела вниз. В ночной тьме тускло поблёскивала поверхность воды.
– Дурацкие крабы… – пробормотала она.
Синь, конечно бы, рассердилась, услышав слово «дурацкие». Но что было делать, если только оно тут и подходило? Только оно, и никакое другое! И Берегиня снова сказала, на этот раз громко и внятно:
– Дурацкие!
Она надеялась, что запретное слово скатится в воду, упадёт на самое дно пруда и потихоньку просочится под жёсткие панцири крабов. В темноте ничего не было видно, но она знала, что крабы где-то там, затаились на дне пруда.
Она никогда раньше не слышала, чтобы крабы говорили. Ни разу за те десять лет, что прожила на свете. Но сегодня утром все десять крабов вдруг стали звать её хором.
Из-за них весь день пошёл насмарку.
Дурацкие, дурацкие! Дурацкие крабы.
Берегиня потрогала верёвку, которой шлюпка была привязана к причалу. Нет, слишком туго. Не развязать. Нужно дождаться луны и прилива, когда волна поднимет лодку и верёвка ослабнет. Тогда можно будет развязать узел и приступить к осуществлению плана. Прекрасного плана!
– Ну давай же, луна, выходи побыстрее! – просила она.
Неужели луне всё равно? Неужели она не видит, что надо спешить? От нетерпения Берегиня закусила нижнюю губу. Ах, как много сулили голубая луна и тринадцатое полнолуние!
Во-первых, суп гумбо, который варила Синь.
Во-вторых, песенка, которую собирался спеть Доуги[2].
И наконец, цветение душистого цереуса, ночного цветка месье Бошана.
Ничему из этого не суждено было сбыться.
А всё из-за ДУРАЦКИХ КРАБОВ!
«Хватит, – твёрдо сказала себе Берегиня. – Больше она не станет связываться с крабами. Ни за какие коврижки!»
Ей оставалось только дождаться луны. Луна должна была вызвать прилив, а прилив – вынести шлюпку из пруда. Тогда Берегиня проплывёт по каналу, мимо волнорезов и подводной косы.
И осуществится задуманный план. Или по крайней мере – первая его часть.
2
Почему десятилетняя девочка решила, что она может отправиться в плавание тёмной ночью совсем одна, если не считать собаки – её верного друга?
Да потому, что она сильная!
Сидя в «Стрелке», Берегиня согнула руку в локте и пощупала мышцы. Конечно, она не супермен и не человек-паук, но всё-таки руки у неё сильные.
В последнее время Доуги, их сосед, часто звал её натирать воском доски для сёрфинга. У него есть магазинчик, где можно купить или взять напрокат всё, что нужно для сёрфинга и отдыха на пляже. Он располагался в старом жёлтом школьном автобусе, поэтому его так и называли – «Автобус».
Берегиня работала усердно, и Доуги стал называть её «Пчёлка». «Пчёлка» – хорошее прозвище для человека, который трудится в поте лица и весь перепачкан воском. Но вообще-то Доуги больше любил птичек. Он постоянно их рисовал. Рисунков с птичками у него было видимо-невидимо. Пчёлка – это, конечно, совсем не птичка. Но Берегине нравилось, что Доуги её так называет.
Он платил ей за работу. Правда, зарплата была небольшая: один доллар – за короткую доску, два доллара – за длинную и банка холодной газировки в придачу. Но Берегиня всё равно гордилась тем, что она работает и зарабатывает деньги. Доллары она складывала в красный кожаный кошелёк, который хранила у себя в шкафу. Этот кошелёк ей давным-давно подарила Синь. На распродаже он стоил пятьдесят центов. Теперь в этом кошельке было уже целых сорок два доллара. Берегиня ещё не решила, как она их потратит, но испытывала приятное чувство оттого, что у неё есть деньги и их постепенно становится всё больше и больше.
Однажды Синь принесла домой каталог большого торгового центра. Берегиня взяла его в руки и стала листать яркие глянцевые страницы. Перед ней замелькали мужские пиджаки, галстуки, ботинки, и она сразу решила, что в этом толстом журнале для неё нет ничего подходящего. Зачем ей мужские пиджаки или ботинки? Но Синь сказала:
– Спрячь-ка его до поры до времени. Может, пригодится?
И Берегиня положила каталог на свою книжную полку.
Каждый раз, когда Доуги выдавал ей зарплату, она возвращалась домой, открывала шкаф, доставала красный кошелёк и складывала в него деньги. А никому не нужный толстый глянцевый каталог пылился себе на полке.
3
Натирать сёрфборды воском вовсе не так легко, как это может показаться.
У Доуги был один сёрфборд, который он прозвал «винтовка», длиной целых одиннадцать футов! Берегиня терпеть не могла очищать эту махину с заострёнными концами. Доуги говорил, что на «в-в-винтовке» катаются «зелёные нов-в-в-вички», когда «идёт большая в-в-в-волна». К счастью, «винтовку» брали напрокат не так часто. Конечно, приятнее получить два доллара, а не один, но возиться с этой доской приходилось ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ!
Когда весь старый воск был счищен, Берегиня обрабатывала сёрфборд специальным составом для удаления воска. На ощупь казалось, что зернистый мешочек с чистящим средством набит мелкими фасолинами или горошинами. На самом деле там был мягкий, шелковистый порошок. Он отлично удалял все остатки старого воска. После чистки доска становилась как новенькая, а подушечки пальцев – сморщенными, словно изюмины. Избавившись от старого воска, Берегиня некоторое время любовалась своей работой. Доска так и сияла чистотой! Просто загляденье!
Каждый сёрфборд Доуги был настоящим произведением искусства. Доски сияли всеми цветами радуги, на них были изображены ракушки, волны, морские драконы и другие сказочные существа. Берегине больше всего нравился сёрфборд, на котором был нарисован волшебный конь, вернее, наполовину конь, наполовину комета с длинным сверкающим хвостом во всю ширину доски.
Доуги часто повторял, что сёрфингист на волне «п-п-парит, как п-п-п-птица». Берегиня верила ему на слово, сама она ещё ни разу не каталась на сёрфборде. «П-п-п-потерпи, п-п-п-пока п-п-п-подрастёшь», – утешал её Доуги. Но утешение было слабое. Получается, она достаточно взрослая, чтобы покрывать доски воском, но недостаточно взрослая, чтобы кататься на них? Где же справедливость? Но когда она попробовала заикнуться об этом, Синь тут же положила конец пререканиям.
– Об этом не может быть и речи! – отрезала она. – Кто тебя будет вытаскивать из-под доски, когда она перевернётся?
Берегиня пожаловалась Доуги, но тот только пожал плечами.
Шаг второй. Продолжение. Счистив старый воск, Берегиня проверяла, не появились ли на поверхности доски трещины, зазубрины или другие повреждения. Если они обнаруживались, то Доуги доставал свой набор для ремонта и чинил доску. Это был самый ответственный момент. Если повреждение останется незамеченным и его не устранить, то доска сильно впитает воду, станет тяжёлой и ею будет гораздо труднее управлять.
«О-о-очень важно ув-в-в-видеть трещинки», – говорил Доуги. И она старательно искала. Сёрфингисты постоянно оставляли трещинки и зазубрины на досках, особенно когда напарывались на подводную косу. Выдавая доски, Доуги всегда предупреждал спортсменов насчёт косы. То есть насчёт скалы де Вака.
Шаг третий. Теперь на доску надо было нанести свежий воск. Это был тоже очень ответственный момент. Берегиня знала, что если базовый слой нанесён неправильно, то работа пойдёт насмарку и всё придётся переделывать. Доуги учил её, что главное – наносить воск в правильном направлении: сначала вдоль – «от к-к-к-кончика носа до к-к-к-кончика хвоста», а потом поперёк – «от к-к-к-края до к-к-к-края». Берегиня брала кусочек воска для базового слоя и короткими, точными мазками наносила его на всю поверхность доски. Воск был клейким, липким, и точно такой же – клейкой, липкой – становилась поверхность доски. «Тогда будет с-с-с-сцепление с-с-с-сёрфингиста с дос-с-с-ской», – объяснял Доуги. Если бы доска была гладкой, то она выскользнула бы из-под ног спортсмена во время катания. Не успел оглянуться – и ты в воде!
Шаг четвёртый, и последний. Наносим верхний слой воска. Тип покрытия тут зависит от температуры воды. Обычно в Мексиканском заливе она около двадцати пяти градусов и только зимой может опуститься до пятнадцати, а то и до десяти. Поскольку работа Берегини начиналась поздней весной, она чаще всего пользовалась воском для тёплой погоды. Он был нежно-розового цвета и тихонько поскрипывал, когда Берегиня накладывала его поверх базового слоя. Но если вдруг наступало похолодание, то нужно было доставать другой воск – с лёгким банановым запахом.
У Доуги в «Автобусе» был целый мешок с разными упаковками воска.
Вся эта работа – скрести, счищать, вощить доски от кончика носа до кончика хвоста, от края и до края нежно-розовым или пахуче-банановым воском – была отличным упражнением. Руки у Берегини стали сильными, мышцы окрепли.
Всё это пригодится ей сегодня ночью, когда она будет управлять шлюпкой.
4
Берегиня опустила руку за борт шлюпки и поболтала пальцами в воде. В эту тёмную тихую ночь поверхность пруда была гладкой и тускло поблёскивала, как огромное зеркало.
– Пусть скорее, скорее начнётся прилив! – прошептала она. И, помолчав, добавила: – Дурацкие, дурацкие крабы!
Вода казалась прохладной по сравнению с тёплым ночным воздухом. Она знала, что все десять крабов там, внизу. Утром она видела, как они, один за другим, торопливо бежали к воде. Настоящий парад крабов.
Внезапно она вспомнила, как они сердито щёлкали клешнями, и поскорее отдёрнула пальцы. Засунув мокрую руку в карман, она нащупала там деревянную фигурку Йемайи. Берегиня впопыхах сунула её в джинсы, когда тайком убегала из дома.
Йемайя – владычица морей, повелительница русалок, одна из семи фигурок, которые вырезал из дерева месье Бошан. Берегиня звала их «мерлинги», и Йемайя была самой любимой из них.
– Йемайя, – прошептала Берегиня и тихонько погладила деревянную статуэтку.
На корме шлюпки тоненько заскулил пёс Верт. Берегиня ласково потрепала его по голове.
Внезапно порыв ветра ударил ей в лицо. Берегиня поёжилась. Ветер. Это неспроста. Это напоминание.
Нет, конечно, дело было не только в крабах. Надо признать, что тут поработала целая компания: кот Синдбад, щенок Второй, чайка Капитан и пёс Верт. «Зверьё», как называл их Доуги. Четвёрка мохнатых и пернатых тоже внесла свою лепту во всю эту историю.
– Да-да! – сказала она Верту, который был явно недоволен происходящим. – Без тебя тоже не обошлось!
И тут налетел новый порыв ветра.
Ну ладно, если уж быть до конца честной, то свалить всё только на зверьё не выйдет. Увы и ах! Если быть совсем-совсем честной, то тут не обошлось и без доли её вины, пусть самой малости, самой крошечки, самой-самой крохотулечки!
– Дурацкие крабы! – громко сказала она и снова перегнулась через борт шлюпки, высунула язык, нахмурила брови и состроила крабам сердитую физиономию.
Пусть видят! Наверное, они и увидели, хотя было так темно, что она даже не могла разглядеть собственного отражения в зеркально-гладкой воде. Она и сама знала, что толку в этом не было никакого. Подумаешь, сердитая физиономия! Ну и что? Мало ли она на своём веку перевидала сердитых физиономий! Берегиня легла на дно лодки и стала смотреть в чёрное небо. Крупные сахарные звёзды лукаво подмигивали и хитро улыбались ей.
«Ну, где же ты, ленивица луна? – подумала она. – Выходи скорей!»
Берегиня знала, что луна всегда выходит после захода солнца. Но закат был уже давно! Ей казалось, что прошла целая вечность. И тут она вспомнила, что говорил месье Бошан: «Голубая луна всегда кокетничает. Она испытывает наше терпение. Она любит прятаться за облачной грядой, отсиживаться за песчаными дюнами. Голубая луна… Она никогда никуда не спешит».
5
Сегодняшний день начинался вовсе не с сердитых физиономий, наоборот – с радостных улыбок. Проснувшись, Берегиня зашла на кухню и оказалась там одновременно с Доуги, который вернулся с улицы, держа в руках алюминиевый бак. Берегиня знала, что в нём сидят злые, щёлкающие клешнями крабы. Синь уже вовсю помешивала в кастрюле соус ру для густого супа гумбо. Берегиня заглянула в бак, чтобы пересчитать крабов. И вдруг… по спине её внезапно пробежал озноб.
– П-п-п-привет, соня! – весело подмигнул ей Доуги, и она, позабыв про странный озноб, подмигнула ему в ответ:
– Приветик!
Наконец-то настал этот день! Осталось всего несколько часов – и наступит ночь, которую она ждала целое лето. Тринадцатое полнолуние. Ночь голубой луны! Ночь супа гумбо! Ночь душистого цереуса, что растёт в саду месье Бошана! И ночь ещё одного события. И это событие было самым радостным для Берегини. Доуги должен был спеть для Синь песенку, в которой всего три слова. Он репетировал её, подыгрывая себе на нежно мурлыкающей маленькой гавайской гитаре-укулеле: «Будь моей женой!»
Берегиня, натирая воском сёрфборды, частенько слышала, как Доуги напевает эту простую песенку. Он всегда исполнял её, когда Синь не было поблизости, просто пел и пел: «Будь моей женой! Будь моей женой!» – и, что удивительно, слова выходили у него такими приятными, нежными, ладными – без всякого заикания.
Увидев Доуги рано поутру на кухне, Берегиня сразу подумала: «Интересно, что скажет Синь, когда услышит заветную песенку? Что она решит? Что ответит? Да или нет?» Это был главный вопрос. И Берегиня надеялась, что Синь скажет «да». Она очень надеялась на это.
Тогда Доуги станет ей почти что отцом, потому что Синь была ей почти что матерью. Вот будет здорово! Берегиня от радости чуть не выпалила всё это вслух, но вовремя прикусила язык. Однако её так и тянуло запрыгать от радости или запеть во всё горло. Но она только скрестила на счастье пальцы и лукаво улыбнулась Доуги. Берегиня знала его давным-давно, с самого своего рождения. А родилась она, как известно, в воде. «Точь-в-точь как д-д-д-дельфинёнок!» – говорил Доуги.
В это время щенок Доуги по кличке Второй встал на задние лапы и начал потешно служить, умильно поглядывая на хозяина. Берегиня наклонилась и погладила его по пятнистой, бело-чёрной голове.
– Т-т-т-там надо почист-т-т-тить пару досок, – сказал ей Доуги.
Берегиня радостно кивнула. Вот и отлично! Значит, в её красном кошельке прибавится ещё денег, так что к концу дня у неё уже будет капитал в сорок четыре доллара. Это же целое состояние! Нет, определённо сегодня счастливый день! Доуги меж тем подхватил Второго и направился к выходу.