Посидев немного, Второй снова улёгся на подушку, свернувшись колечком. Да, будет шторм, в атмосфере неспокойно. Но пока ещё буря далеко, он едва чуял её. Второй спрятал нос в растрёпанные дреды Доуги и снова уснул. Погружаясь в сладкий собачий сон, он успел подумать: «Скоро, скоро опять надо будет проснуться…»
57
Те, кто живут у моря, знают, что луна – царица приливов. Она управляет ими, то притягивая морские волны к берегу, то отталкивая прочь от него. Она движется по небесному своду, и волны послушно следуют за ней.
Примостившись на коленях у своего старого-старого друга месье Бошана и слушая его частое дыхание, Синдбад загадал желание. Это было очень большое желание, размером с тарпона…[6] нет, с целого кита или даже ещё больше – величиной с луну! Кот мечтал, чтобы исполнилось желание месье Бошана, несмотря на сломанный цереус, и поскорее, пока не стало слишком поздно…
В руке у старика был зажат несчастный цветок, который уже никогда не распустится, после того как горшок, где он рос, был сброшен вниз с крыльца на землю, покрытую ракушечной скорлупой.
Месье Бошан с давних пор жил на Устричном шоссе. Некогда он покинул свой родной городок Сен-Мари-де-ла-Мер, что на юге Франции, в Камарге, где разводят крепких, выносливых пони. Давным-давно месье Бошан сел вместе с десятью пони камаргу на корабль, пересёк Атлантический океан и оказался на побережье Мексиканского залива.
Он вовсе не собирался надолго задерживаться в Устричном посёлке. Он должен был остаться на корабле и дожидаться возвращения команды, которой предстояло отвезти пони камаргу в галвестонский цирк. Месье Бошану тогда было всего пятнадцать лет, и он нанялся на корабль конюхом, чтобы ухаживать за пони во время морского путешествия.
Он любил лошадок, а они любили его. Им нравился его спокойный, мягкий голос и то, как он ласково похлопывал их по холке. Это успокаивало их во время качки.
Месье Бошан и не думал, что ему придётся остаться на узкой полоске техасской земли, тянувшейся вдоль Мексиканского залива. Он даже не сошёл бы на берег, если бы корабль не налетел на Устричную косу – точь-в-точь как это случилось с кораблём Кабесы де Вака пятьсот лет тому назад. Ну что ж, не он первый, не он последний. В ту ночь море штормило, и корабль месье Бошана, получив пробоину, стал быстро наполняться водой. Месье Бошан едва успел переправить перепуганных лошадок на берег, и они тут же разбежались, затерявшись среди солёных болот, заросших осокой, мхом и кустарником. Точь-в-точь такие же остались на их родине, в Камарге, на южном морском побережье Франции.
На родине остался ещё кое-кто. Тот, кого месье Бошан никак не мог забыть. С глазами синими-синими, как небо Южной Франции. С волосами чёрными, как безлунная ночь.
И вот теперь, по прошествии стольких лет, он, сидя в кресле, сжимал в руке сломанный цветок и вспоминал…
58
Двое мальчишек.
Анри Бошан познакомился с Джеком на площади возле рынка в центре городка Сен-Мари-де-ла-Мер, названного так в честь трёх библейских Марий, которые, по преданию, однажды побывали здесь, приплыв по морю.
Как-то раз поздним вечером, за пару недель до того, как он отправился через Атлантику в место под названием Техас, Анри, накормив и вычистив своих пони камаргу, умылся, причесался, надел новенькую куртку и пошёл прогуляться на площадь. Когда тебе всего пятнадцать и впереди тебя ждут долгое плавание и заморские страны, твой шаг лёгок, сердце бьётся часто, дышится легко и жизнь кажется чудесной.
Какой уж тут сон?..
Анри не спеша шёл по тихим ночным улицам, глядя по сторонам. Вот хозяин таверны, проводив последнего завсегдатая, подметает ступеньки своего заведения, а вот булочник вешает ржавый амбарный замок на дверь своей лавочки. Колокол церкви трёх Марий пробил одиннадцать. Анри посмотрел на колокольню, на церковный дворик, на маленькую площадь.
Там, в кругу света, который отбрасывал уличный фонарь, находился Джек. Он стоял у фонтана, лицом к Анри. Карман его был набит монетками, и он бросал их через плечо в фонтан, прислушиваясь к шелестящим всплескам, которые раздавались, когда монетки касались воды – «плинк-плинк-плинк». Словно кто-то играл на старинном клавесине весёлую мелодию.
Джек был удивительным, ни на кого не похожим. И очень красивым, ослепительно-прекрасным. Вот именно: ослепительно-прекрасным!
У Анри перехватило дыхание. Он не мог отвести глаз от Джека.
А вокруг фонтана ночной цереус раскрыл свои белоснежные благоухающие цветки, наполняя воздух густым, приторно-сладким ароматом, от которого кружилась голова.
С тех пор мальчишки встречались каждую ночь. Они приходили к фонтану ближе к полуночи, когда все лавочники, торговцы, все горожане запирали свои лавки, двери своих домов и готовились отойти ко сну – все, кроме ночного сторожа. Но он не обращал никакого внимания на двух мальчишек, которые болтались на улице, вместо того чтобы мирно спать в своей постели.
А они, стоя у сверкающего брызгами фонтана, разговаривали всю ночь напролёт. О чём? Да обо всём на свете: о пони камаргу, о цирке, о благоухающих ночных цветах, о разных чудесах, которых полным-полно в огромном мире… И вот однажды, в одну из ночей, когда они умолкли, потому что молчать вдвоём ещё лучше, чем говорить, Джек сунул руку в карман, достал целую пригоршню монет и бросил их в фонтан – точь-в-точь как в тот раз, когда Анри увидел его впервые.
– Зачем ты это сделал? – спросил Анри.
– Я загадал желание, – ответил Джек.
Анри взял Джека за руку и крепко сжал её. Их руки соединились, пальцы сплелись. Загаданное желание обязательно сбудется.
На рассвете, когда пришла пора прощаться, из-за фонтана вдруг выскочил кот и, прошмыгнув у них между ногами, как пушистый клубок из лап, ушей и усов, так же внезапно исчез в зарослях кустов, что росли рядом. И в ту же минуту во дворик вошла большая, грузная женщина. В руках у неё была корзина, в которых торговки носят на рынок рыбу. Женщина направилась прямо к мальчишкам. Подойдя к ним, она вдруг остановилась.
Глядя на неё, Анри явственно видел миллионы морщин, которые, словно лучи, прорезали её кожу. Он никогда ещё не встречал такой дряхлой старухи. От её корзины шёл кисловатый, прогорклый запах тухлой рыбы. Анри поморщился. Старуха пристально взглянула на него, а затем обернулась к Джеку. Тот отступил на шаг и закрыл лицо руками.
– Мама… – пролепетал он.
Анри никак не мог понять, что происходит. Похоже, что Джек знает эту женщину. Неужели она и впрямь его мать? Он поспешил к своему другу.
– Стой! – скомандовала ему морская ведьма, угрожающе подняв руку.
Затем она протянула ладонь Джеку и вкрадчиво спросила:
– У тебя, верно, найдётся что-нибудь для твоей старой матушки, сынок?
Джек покраснел и стал судорожно рыться в карманах в поисках монеток или, на худой конец, носового платка – хоть чего-нибудь, что он мог бы предложить старухе. Но в карманах его было пусто.
Старуха рассмеялась. Это был нехороший, недобрый смех.
– Как же так? Ведь твоё желание исполнилось? – И она ткнула крючковатым пальцем в Анри. – И тебе нечего подарить старухе матери?
В предрассветных сумерках Анри увидел, как лицо Джека покрыла смертельная бледность. И тут женщина повернулась к Анри и впилась в него взглядом, от которого он сразу съёжился, словно охваченный огнём бумажный лист. Скрестив руки на груди, старуха сказала:
– Вот что, милок. Забудь о нём. Он не твоего поля ягода.
– Не слушай её! – вскричал Джек. – Это просто старая глупая рыбачка!
Анри взглянул на своего друга, и сердце его оборвалось. Синие глаза Джека на побледневшем лице казались бездонными, как морская пучина. И в них стоял ужас. Тёмный ужас, всплывший из неведомых глубин. Неужели он и в самом деле знает эту старую ведьму? Почему он назвал её мамой?
– Он не твоего поля ягода, – повторила она.
– Не слушай, не слушай её! – донёсся до его ушей умоляющий голос Джека.
Анри растерялся. Старая женщина снова пристально взглянула на него. Наконец он нашёл правильные слова.
– Ступай с миром, почтенная матушка, – произнёс он тем ласковым, нежным голосом, каким всегда разговаривал со своими лошадками.
Старуха пожала плечами.
– Я-то уйду, будьте спокойны, – ответила она, обернувшись к Джеку.
Тот стоял, опустив голову, и разглядывал носки своих ботинок, словно не смея поднять на неё глаза.
– Значит, тебе нечего дать бедной старухе? – спросила она и снова засмеялась, поглаживая своё толстое, круглое брюхо.
– Всё прекрасно, всё хорошо, всё в порядке… – пробормотал Анри.
Старуха перестала смеяться, облизала пересохшие губы, затем подхватила свою корзину и пошла прочь. Анри провожал её взглядом, пока она не пересекла площадь и не исчезла из виду. И вдруг он заметил, что большой чёрно-белый кот, самый крупный среди собравшейся кошачьей стаи, стал вдруг совсем чёрным. Зачарованно глядя на кошачий хвост, который так и ходил ходуном – вправо-влево, вправо-влево, – Анри пытался выбросить из головы слова, сказанные страшной старухой: «Он не твоего поля ягода».
– Джек, не обращай внимания… – начал он, оторвав наконец взгляд от кота, и осёкся.
Джека не было. Он исчез.
Но было то, чего Анри не заметил в серых предрассветных сумерках: у большого чёрного кота недоставало одного глаза.
И вот по прошествии многих-многих лет месье Бошан, лицо которого теперь было сморщенным, как печёное яблоко, и напоминало лицо той старой рыбачки, дремал в кресле на веранде своего дома, далеко-далеко от того фонтана в городке Сен-Мари-де-ла-Мер, и беспокойно вздыхал и ворочался во сне. Поглаживая Синдбада, он печально повторял:
– Как давно мы здесь с тобой, дружок. Ужасно давно…
В ответ кот моргал единственным глазом, тихонько мурлыкал и думал про себя: «Давно… ужасно давно…»
59
Не успела Берегиня посетовать на то, что она слишком долго плывёт до канала, как вдруг буквально перед ней очутилось его устье! До него оставалось не больше пятидесяти футов. У Берегини перехватило дыхание. Отсюда, из шлюпки, вход в канал казался узеньким, как игольное ушко. А вдруг «Стрелка» не сможет пройти в него? На Берегиню вдруг напал панический страх. Что, если «Стрелка» застрянет в устье канала, её заполнит водой и она потонет? Что, если затонувшая шлюпка перекроет путь для приливов и отливов? И что делать ей, Берегине? Как выбираться из застрявшей шлюпки, если она и впрямь застрянет в канале?
Самые разные «что, если» толпились у неё в голове, а шлюпка меж тем неуклонно приближалась ко входу в канал.
– Ёлки-палки! – громко сказала Берегиня. Это было ещё одно выражение, которое ей вообще-то не полагалось произносить вслух. – Ёлки-палки! – повторила она.
И тут вдруг вспомнила: «Ну конечно же! Морская корова! Ламантин!»[7]
Для Берегини мир был полон знаков. Тучи на небе были знаком приближающегося ненастья. Медуза с ядовитыми щупальцами – знак опасности. Розовая лента, подаренная Синь, тоже была знаком – знаком любви.
Но все эти знаки не имели никакого отношения к русалкам. А вот ламантин – совсем другое дело. Месье Бошан рассказывал ей, что, если верить легендам, морские коровы, или ламантины, всегда сопровождают русалок. Об этом писал ещё Христофор Колумб во время своего плавания по Карибскому морю. Если увидел морскую корову, значит, где-то неподалёку русалка. И наоборот.
– Ламантины очень большие, – сказала Берегиня Верту, который, свернувшись калачиком, дремал у её ног. – Размером со слонёнка.
«Как же морская корова, – спросила она тогда месье Бошана (та самая морская корова, которую Берегиня собственными глазами видела в водах Ключа буквально пару дней назад), – как же эта морская корова смогла протиснуться в узкую прорезь – канал, соединявший пруд и Мексиканский залив?»
«Это загадка, – ответил ей месье Бошан. – На свете полным-полно загадок».
Берегиня глубоко вздохнула.
Даже во время прилива в пруду было очень мелко, не больше четырёх-пяти футов в самом глубоком месте. Вот и сейчас, если бы она вздумала выйти из шлюпки, то могла бы нащупать ногами дно, даже если бы для этого пришлось встать на мысочки. А в канале было и того мельче.
И тем не менее Берегиня своими глазами видела ламантина. Она стояла на крыльце, ела подтаявшее фруктовое мороженое, которое капало ей на руку. Берегиня стряхивала капли с руки, и они скатывались вниз, падая на ракушечную скорлупу, устилавшую землю возле крыльца.
Верт уселся рядом, с его розового языка тоже скатывались капли – точь-в-точь как с фруктового мороженого. Берегиня и глазом не успела моргнуть, как пёс встал на задние лапы, опираясь передними о колени хозяйки, и подарил мороженому горячий поцелуй!
– Р-р-р-р-р… – подразнила его Берегиня. И, потрепав по холке, сказала: – Наверное, ты единственный в мире пёс, который обожает фруктовое мороженое.
Верт вильнул хвостом в знак согласия, и Берегиня разрешила ему ещё разок лизнуть мороженое. Летний воздух был неподвижным, жарким, тяжёлым.
Вот тут-то до неё и донёсся плеск со стороны пруда. Если бы в этот миг подул хотя бы слабенький ветерок, то она, скорее всего, не расслышала бы его. Ветер отнёс бы звук в другую сторону.
Но воздух был неподвижен, и она услышала: с-с-спл-л-л-ла-а-аш-ш-ш!
Берегиня оторвалась от мороженого и взглянула на пруд как раз вовремя. Она успела заметить, как что-то большое, какая-то невиданная морская тварь мелькнула на поверхности Ключа и снова ушла под воду. Берегиня прищурилась: её ослепило яркое летнее солнце, поверхность воды в его лучах сверкала так, что было больно глазам.
Вот опять! С-с-спл-л-л-ла-а-аш-ш-ш! Что-то огромное, серо-коричневое. Кит? Нет, пожалуй, не кит. Морж? Тоже нет. Но, прежде чем Берегиня двинулась с места и сбежала по ступенькам к пруду, прежде чем позвала Синь, громадное животное исчезло. Но всё-таки она его видела!
– Морская корова! – сказала она Верту.
Это был знак.
Весь остаток дня она вместе с Вертом провела на причале, вглядываясь то в прибывавшую, то в мелевшую воду Ключа. Но диковинная тварь больше не появилась.
Вечером она рассказала об этом Синь, которая, пожав плечами, ответила:
– Всё может быть… – А потом добавила: – Вообще-то вряд ли, Берегиня. Морские коровы водятся у берегов Флориды и в Вест-Индии. Они никогда не заплывают так далеко на запад.
Но Берегиня знала, что это была морская корова.
И вот теперь, подплывая к устью канала, она вспомнила про неё. А как известно, где морские коровы, там и русалки.
«Они всегда рядом» – так сказал месье Бошан.
Так оно и есть. Это ещё один знак, которому Берегиня доверяла.
Морская корова никак не могла оказаться в водах Ключа. Но всё-таки она там оказалась.
60
В это время в оранжево-жёлтом доме Доуги почувствовал, что к его щеке прижался мокрый холодный нос Второго. Не открывая глаз, он потрепал щенка по спине. Он не хотел просыпаться. День был таким длинным, что Доуги хотел только одного – спать. Он повернулся на бок и натянул простыню до самого подбородка. Ему так хотелось спать, что он, наверное, мог бы проспать весь остаток лета, весь год, всю жизнь.
Треволнения дня были для него всё равно что холодный душ, который остудил его пыл. Слишком уж хорошо начинался день и слишком многое обещал.
Он поднялся ещё до рассвета и, стоя в воде, слышал тихий шелест осоки, доносившийся с солёных болот, лёгкий шорох кустарника от дуновения свежего ночного ветра.