— Будешь издольщиком?
— Нет, работать за хлеб и овощи не хочу, — возразил Сервий. — Я предпочёл бы работу подёнщика: он зарабатывает больше. Каждый день у меня были бы деньги.
— Не жадничай! Больше, чем три сестерция[80] ты не получишь.
Сервий обошёл виллу. Кругом простирались поля с колосящимися хлебами — полбой, пшеницей, ячменём, просом, и с кормовыми растениями — бобами, горохом и викой. На отдельных участках зеленели репа, редька и чеснок. А дальше, до склонов холмов, покрытых виноградными лозами, краснело, как жар, поле маков. Вилла утопала в зелени вязов, тополей, яблонь, груш, смоковниц и оливковых деревьев.
Сервий побывал на конюшне, в риге, в помещениях для рабов. Он узнал, что рабы получают месячину — продовольствие на месяц, состоящее из зерна, соли, оливкового масла, солёной рыбы и кислого вина.
Мычали волы, впрягаемые в плуг, ревели ослы, возившие навоз и вертевшие жёрнов.
Сервий подошёл к виллику, беседовавшему с вилликой; обязанностью её было готовить обед и ужин, присматривать за кладовыми, курятником и голубятней.
«Вот они, хозяева виллы! — думал Сервий, исподлобья глядя на мужчину и женщину. — Они делают что хотят… И все эти богатства принадлежат одному человеку».
Он наблюдал обряды, предшествовавшие жертве Церере. Янусу[81], Юпитеру и Юноне были совершены возлияния вином и положены с молитвами на жертвенник пирог и лепёшка. Затем, после вторичного возлияния трём этим божествам, приступили к жертве Церере: была зарезана свинья, её внутренности и вино были принесены в жертву богине.
Перед освящением поля было совершено опять возлияние вином Юпитеру и Янусу, разрезаны и положены один на другой сухой хлеб и пирог. А потом закололи боровка, ягнёнка и бычка. Люди молились: «Отец Марс, прими принесённую тебе жертву!» Жертву торжественно обнесли вокруг поля.
— А теперь, — сказал виллик, вытирая пот с загорелого лица, — за работу!
На поля с колосящимися полбой, пшеницей и ячменём отправлялись рабы. И Сервий думал: «Какая тяжёлая жизнь! И мне придётся терпеть всё наравне с рабами!»
Солнце медленно поднималось; казалось, всё было залито червонным золотом.
— Эй ты, новичок, что стоишь? — закричал Сервию виллик, протягивая серп. — Ступай на пшеничное поле.
Сервий пошёл догонять рабов.
Пшеничное поле… Ветер бросался, как пловец, в глубину неспокойных вод, и жёлтые волны катились с лёгким шумом, сверкая и переливаясь на солнце. Надсмотрщики расставляли рабов по местам, покрикивая на них. Сервий очутился рядом с широкоплечим рабом, взглянул на него: мрачные глаза, толстые губы, упрямый подбородок. Раб тоже посмотрел на Сервия, указал глазами на корзину для колосьев. Сервий не понял и принялся жать, срезая верхнюю часть стебля и бросая колосья в корзину. Раб схватил его за руку. Сервий бросил серп на землю и принялся укладывать колосья в корзину. Раб что-то сказал, кивнул и взял серп: руки его мелькали, серп сверкал. Сервий укладывал колосья в корзину. Затем он взвалил её на плечо и понёс на ток.
Работа двух человек подвигалась быстро, и удивлённый надсмотрщик спросил Сервия:
— Ты давно работаешь жнецом?
— Я имел своё поле, а когда его продали за долги…
— Я скажу виллику, что ты хорошо работаешь.
— Мы работаем вместе, — Сервий указал на раба.
— Который раб?.. А, этот… Хорошо, я скажу о тебе и о нём.
Ток был расположен на холме. Здесь внимание Сервия привлекла молотьба. Большие чёрные волы с огромными рогами и могучей грудью, поблёскивая покрытыми смолой копытами, тащили трибулу[82] На тяжёлую доску с укреплёнными в ней снизу тяжёлыми камнями становился раб, и эта молотилка превращала колосья в мягкую кучу, готовую для веяния. Деревянные лопаты дружно погружались в неё, а ветер отделял мякину от зерна.
Когда пшеница была сжата, Сервия и раба послали косить солому, оставшуюся на корню после жатвы. Они быстро справились, и виллик обещал наградить обоих, если они будут так же работать всю осень.
А осень лишь наступала. Деревья и кусты кое-где начали желтеть; но соседняя роща стойко сопротивлялась дыханию горной прохлады, упорно не желая сбросить зелёную одежду.
Сервий знал, что теперь предстоит возить на поля навоз, зелёное удобрение, золу, сеять полбу, пшеницу, бобы, чечевицу, ячмень, готовить корма для скота, но не унывал — работа не пугала его. Он опечалился, когда его разлучили с рабом, к которому он привык. Виллик приказал Сервию отправиться в виноградник, а рабу вместе с другими невольниками готовиться к сбору оливок.
Сервий ушёл недовольный: он подружился с рабом, они научились понимать друг друга, и теперь ему не хватало товарища.
В винограднике уже снимали зелёные и лиловые гроздья, складывали их в корзины и отвозили к осмолённым чанам; молодые рабы мяли в них виноград босыми ногами, и их тела до пояса были залиты красным соком, как кровью.
— Скоро начнём сажать лозу, — сказал надсмотрщик рабам во время отдыха.
Это была трудная работа. Сервию было поручено осматривать лозы, замечать, достаточно ли на них узлов, и подвязывать, стараясь, чтоб лозы поднимались прямо. Обнажённый по пояс, в лёгкой шапке в виде шлема, он окапывал лозы, подрезал их. Затем вместе с рабами приступил к пахоте.
Надев на двух волов намордники из ивовых прутьев, чтобы животные не портили лоз, Сервий впряг их в деревянный плуг, надел ярмо, лёгшее им на плечи, привязал к ярму вожжи и погнал волов.
Проводя борозды, Сервий осторожно обходил отводки молодых лоз, давая волам отдых. Потом он стал бороновать виноградник.
Виллик требовал от Сервия такой же быстрой работы, как и в поле, но Сервий сказал:
— Ты знаешь, что я не ленюсь, но в винограднике работа тяжела и кропотлива. Я удивляюсь, что рабы так хорошо справляются здесь.
— Твоя болтовня до добра не доведёт, — нахмурился виллик. — Рабов не хвалить надо, а наказывать — тогда они будут работать лучше.
— Молчи, куриная голова! — вскричал Сервий. — Давно ли ты стал вольноотпущенником, а теперь издеваешься над такими же рабами, каким был сам!
— Я делаю, что приказано господином.
— А что приказано?
— Приказано помнить поговорку: «Лоб важнее затылка».
Сервий отвернулся.
«Здесь люди бесправны, как скот в ярме, и виллик с рабской душою мне ненавистен».
Мысль уйти отсюда в город, продолжать поиски Тукции уже не первый раз овладевала Сервием.
Глава XIII
Однако Сервий не скоро попал в город. Пришлось прожить на вилле Сципиона Назики зиму и весну: виллик объявил ему, что сам господин приказал не отпускать хорошего работника и увеличить подённую плату на два асса. Сервий тратил эти деньги на еду, а три сестерция, получаемые ежедневно, откладывал. Ему нужны были деньги, чтобы отправиться в путь.
Зимой, в ясные дни, шла прополка хлебов — приходилось уничтожать дикий овёс, который засорял нивы. Рабы, с железными мотыгами в руках, работали осторожно, чтобы не повредить корней всходов, окучивая и прикрывая землёй молодые растения.
— Не торопись, не на пожар! — кричал низкорослый раб с выбитыми зубами, обращаясь к другому, работавшему с ним рядом.
— Я-то не тороплюсь, а вот ты разрыхляешь — будто колодец роешь!
В винограднике убирали хворост: делали из него вязанки, складывали в кучи виноградные ветки, смоковничные дрова и чурки.
Когда наступила весна и зацвели груши, началась пахота.
Виллик приказал пахать сперва землю сухую и песчаную и лишь напоследок сырую.
Он поспевал всюду:
— Помни, Сервий, когда начнётся сев хлебов, не забывай заглядывать в оливковый сад. Пусть рабы обрежут сухие и сломанные бурей ветки…
— Знаю, — перебил его Сервий. — У меня самого был маслинник, и я помню старую поговорку: «Кто вспахал маслинник, тот выпросил у него плодов; кто унавозил, тот вымолил, а кто обрезал, тот потребовал».
— Хорошо. — На строгом лице виллика мелькнуло подобие улыбки. — Если бы ты согласился работать у нас политором[83], то не пожалел бы, клянусь Церерой!
Нахмурившись, Сервий промолчал. Остаться на вилле, отказаться от поисков Тукции? Нет, не для того он ушёл из Цереат, чтобы кончить свою жизнь издольщиком на вилле богатого нобиля! Нет, надо уходить — больше он здесь не останется!
Однажды Сервий заметил, что раб, с которым он подружился, перешёптывается со своими товарищами, опасливо поглядывая по сторонам. Сервий догадался, что они что-то замышляют. При его появлении рабы тотчас же разошлись.
Сервий стал расспрашивать раба, о чём они говорили, и тот объяснил знаками, что они втроём задумали бежать.
Сервий покачал головой. Бежать? Но куда? И как уйти от погони? Однако раб продолжал говорить с жаром, и Сервий пообещал ему молчать.
На душе его было тяжело: вспомнились рассказы Тита о бегстве рабов, преследовании их надсмотрщиками, жестоком истязании. Беглецам надевали на шею колодки, заковывали ноги в цепи, запирали в эргастуле[84] или сажали в глубокую, сырую яму, морили голодом, распинали на крестах.
«Стоит ли идти на такие муки? — думал Сервий. — Куда рабы могут уйти? К пастухам, на юг Италии? Но и там трудно скрыться — надсмотрщики сразу заметят чужого человека».
Сервий видел, как рабы уходили днём, во время отдыха; перебравшись через высокую изгородь, они побежали по дороге, усаженной по сторонам кустами и деревьями.
«Пока виллик обнаружит бегство, они уйдут далеко», — подумал он.
Отсутствие трёх рабов было обнаружено лишь во время вечерней переклички. Взбешённый виллик приказал Сервию вооружить нескольких рабов, взять с собой собак и отправиться в погоню. Сервию не хотелось идти, он отказывался под разными предлогами, но виллик сказал:
— Неужели ты, свободнорождённый, заодно с беглецами? Делай, как приказано.
Сервий сжал кулаки, но сдержался.
Была уже ночь, когда отряд отправился на поиски.
Тёмное небо, усыпанное звёздами, казалось огромным куском сверкающей ткани, разостланным над землёй, лёгкий ветерок доносил аромат цветов, смешанный с запахом гниющего у чанов винограда.
Сервий шёл впереди рабов с факелом в руке, с трудом удерживая рвущихся собак. А сзади ехал верхом виллик, подгоняя отстающих.
«Далеко ли успели уйти рабы? Если они побежали по дороге, — думал Сервий, — то стоит только спустить собак, и они быстро нагонят их, а если рабы пошли межой, им легко заблудиться в поле… Рабы, конечно, побежали по дороге, чтобы уйти подальше».
И он, больше не раздумывая, свернул на межу. Однако виллик тотчас же подъехал к нему.
— Скажи, зачем ты это сделал? — вскричал он.
— Беглецы избрали этот путь.
— Почему так думаешь?
— Взгляни на следы. — Сервий осветил факелом землю.
Действительно, на рыхлой почве виднелись кое-где следы босых ног.
Виллик был в нерешительности, не зная, как поступить.
— Может быть, ты прав, — задумчиво произнёс он. — Но далеко ли ведёт эта межа? И куда она нас выведет?
И он приказал спустить собак.
С визгом и лаем бросились они вперёд.
Сервий шёл, прислушиваясь. Пламя факела, расщепляемое порывами ветра, колебалось. Факел, потрескивая, чадил.
Тревожное состояние виллика передалось и Сервию, но это была иная тревога. Он боялся, как бы рабы не были пойманы, хотя Сервий и убеждал себя, что ему, свободнорождённому, нет дела до рабов.
Преследование продолжалось. Когда наконец люди совсем выбились из сил, Сервий сказал виллику:
— Беглецы уже далеко, нам не догнать их. Прикажешь возвращаться?
Виллик промолчал.
Сервий понял, что теперь рабов не настигнуть: вероятно, они укроются в горах, а затем уйдут подальше из окрестностей, может быть, на юг.
На душе его стало легко. Рабы посматривали на него дружелюбно.
…Спустя несколько дней отряд возвратился на виллу, так и не поймав беглецов. Сервий видел радость в глазах рабов и был доволен. Однако его тяготило, что теперь десятки рук протягивались ему на помощь, что бы он ни делал. Он отказывался от помощи, сторонился рабов, но всё больше чувствовал их расположение. Сервий опасался, как бы виллик не увидел этого и не донёс на него господину.
Но виллик ничего не замечал: он был занят приготовлениями к предстоящему приезду хозяина.
Незадолго до Компиталий[85] разнеслась весть о приезде Сципиона Назики. Сервий ожидал увидеть изящного щёголя в белоснежной тоге с пурпурной каймой, сопровождаемого толпой клиентов. Каково же было его изумление, когда перед рабами, выстроенными вилликом, предстал тучный, неуклюжий, как медведь, широкоплечий великан, с тёмными угрюмыми глазами, бесформенным носом и рыжеватой бородкой на широком лице. На нём был дорожный плащ, из-под которого виднелась шерстяная тога, в руке — суковатая палка. Сопровождал патрона молодой вольноотпущенник.
Не успел хозяин подойти к рабам, как они по знаку виллика прокричали приветствие и замерли, ожидая, что скажет господин.
Сципион Назика подозвал к себе виллика и, потребовав у него приготовить отчёт о всех хозяйственных делах, начал обходить рабов.
— Как работаете?.. Сыты? Одеты? Есть жалобы на виллика?
Рабы молчали.
— Может быть, виллик злоупотребляет своим положением? Обкрадывает хозяина? Отдаёт рабов внаём на соседние виллы?
Рабы продолжали молчать.
Пожаловаться на виллика — смерть: уедет хозяин — виллик сгноит доносчика в эргастуле, засечёт плетьми, затравит собаками.
Молчание рабов рассердило оптимата. Он угрюмо оглядел их и обратился по-гречески к своему спутнику; тот что-то ответил и, подойдя к рабам, сказал:
— Господин желает знать, любите ли вы и уважаете своего виллика, как родного отца?
Но рабы не хотели ни хвалить, ни порицать виллика и продолжали молчать.
Вольноотпущенник беспомощно огляделся, взгляд его остановился на Сервии.
— А ты кто? — спросил он.
— Я свободнорождённый, зовут меня Сервием.
Лицо Сципиона Назики оживилось:
— А, помню! Виллик писал мне о тебе, хвалил тебя как хорошего работника. Я приказал сделать тебе прибавку в подённой плате — теперь ты доволен?
— Как подёнщик доволен…
— …и недоволен…
— …как квирит.
— Понимаю! — громовым голосом крикнул Сципион Пазика, и его бас загудел раскатами. — Ты лишился земли?
— Ты отнял её за долги.
— Ха-ха-ха!
Сципион Назика хохотал, закинув голову, а вольноотпущенник угодливо хихикал, с подобострастием поглядывая на него.
— Ха-ха-ха!.. А ты забыл, что долги надо платить?
— Нет, не забыл! — резко ответил Сервий и смело прибавил: — Пока я сражался под Карфагеном, ты захватил мою землю. Ты римлянин, и я тоже римлянин. Я не раб, чтобы позволить издеваться над собой.
Сципион Назика вспыхнул, глаза налились кровью. Суковатая палка в его руке угрожающе поднялась.
— Попробуй только ударить свободнорождённого! — крикнул Сервий.
Рука Сципиона Назики дрогнула. Он отвернулся и быстро зашагал навстречу подходившему виллику. «Эти плебеи, ставшие нищими, опасны. Они — как звери. Они ненавидят нас, оптиматов, а ведь мы — только мы! — вознесли Рим на вершину славы и могущества».
— Проклятый грабитель, — шептал Сервий, — хотел меня ударить… Но, если бы ударил, я убил бы его на месте. Он считает, что богач имеет право делать всё, что придёт ему в голову. Нет, у нас есть законы! Но, даже если богачи обратят законы против нас, плебей сможет сам защитить себя!
* * *
После Компиталий, на которых Сципион Назика сам приносил жертвы ларам, Сервий дождался отъезда хозяина и объявил виллику о своём уходе.
— Я не смею удерживать тебя, — сказал виллик, — но ты старателен, и мне жаль тебя отпускать.