— Так-так, — сказал следователь. — Даже очень интересно. Теперь мне понятно ваше поведение.
— Да, да! — кивнул дядя Яша. — И мне понятно! — Ему стало легко, потому что самое страшное осталось где-то позади.
Но следователь не стал вдаваться в подробности.
— Попрошу вас поехать со мной, — сказал он холодно. — Садитесь.
Дядя Яша сел и накренил машину на бок, Федоров-старший закрыл оба гаража и вернулся в машину. Дядя Яша все время охал, а мальчишки шептались на заднем сиденье.
— Ах, капустный листок, капустный листок! Теперь и вправду стану я потусторонним человеком. Ведь упрячут на долгие годы!
— Разберемся! — ответил следователь. — Свое получите!
Дядя Яша засопел.
— Меня легко обидеть: я — сирота. Крупная сирота. Мать давно умерла, в прошлом веке, а отец погиб. Не было на меня муржского влияния.
— Мужского, — поправил Петя.
— Вот я и говорю — муржского, — охотно согласился дядя Яша.
— Расскажете защитнику!
— Папа, остановись. Пете выходить надо!
Петя вышел и помахал на прощанье рукой. Ему все-таки не верилось, что дядя Яша плохой. Он махал рукой долго, пока на него не налетел отец и не утащил домой.
Дядя Яша вздохнул:
— Ай, несчастье! Забыл узнать конец сказки. Нашел ли капустный листок Друга Души…
— Папа, а кто такой Друг Души?
Федоров-старший пожал плечами, а потом сказал:
— Наверное, самый близкий тебе человек, который тебя понимает.
Они подъехали к Сашиному дому. Саша вылез из машины — и передернулся от холода. Его бил озноб. Навстречу бежала мама. Она ему ничего не сказала, а только прижала его к себе крепко-крепко, и он услышал, как рвется в ее груди сердце.
Подошли Иван Данилович с Леной.
— Здравствуйте! — сказал Федоров, высовываясь из машины. — Извините, что так поздно, но у нас вышло небольшое приключение. До свиданья!
Машина плавно тронулась в путь. Саша хотел броситься к машине, но мама его не пустила.
— Папа, не уезжай! — закричал он. — Я знаю, кто ты для меня! Самый…
Федоров-старший услышал слова сына, и у него сжалось сердце. Чтобы себя не выдать, он торопливо закурил.
— А я не курю! — сказал дядя Яша и посмотрел в ветровое стекло. Перед ним лежал его любимый город. — Хорошо, что вы меня зацапали. Кря-крю!
— Что это вы?!
— А чтобы вам было веселее, строгий начальник. Я все понял. У вас положение куда хуже моего.
С тем они и приехали в милицию.
Своя ночь Веньки Жбанова
На следующий день в школу не пришли ни Тряпичкина, ни Федоров, ни Петя Стародубцев. В школу также не явился Жбанов. Цаплин с трудом дожидался конца уроков.
«Почему, почему они не пришли все вместе? Что случилось?» — спрашивал он себя и не мог ответить. А раз не мог ответить, то бегал по этажам от этого вопроса. Когда бегаешь — любопытство затихает, как-то забываешься.
Любовь Ивановна тоже удивилась отсутствию всех четырех, но удивление — удивлением, а дело — делом.
— Цаплин, покажи домашнее задание.
Цаплин встал, тощий, нескладный — глаза неизвестно где гуляли и мысли тоже.
— Не успел.
— Все успели, один ты не успел!
— Все не Цаплины, один я — Цаплин.
— Особенный! Садись — два!
Цаплин, как дерево — не сразу свалился, постоял какое-то время и уже приготовился рухнуть, но глаза его успели все-таки за окно забежать, и увидел Цаплин внизу знакомую фигурку Веньки. Никак не ожидал Цаплин друга на школьном дворе увидеть.
— Венька! — закричал он обрадованно.
Любовь Ивановна строго на Цаплина посмотрела — чтобы не забывался. Подошла и увидела во дворе Жбанова. Жбанов гнал по двору тяжелое автомобильное колесо. Куча металлолома под вывеской «4-В» значительно возросла.
— Молоток, — сказал Миша Сорокин, заглядывая в окно, — усилил наши темпы!
— Это что за выражение, Сорокин?
Любовь Ивановна увидела, как весь класс поскакал к окнам.
— Всем сесть! Сорокин, почему Жбанов занимается общественной работой во время занятий?
— Не знаю!
— Это что за ответ, Сорокин?!
— Любовь Ивановна, Жбанов — не общественный. Очень трудно ему сделать что-нибудь для класса. Я не знаю, почему он столько натаскал. Даже Цаплин не знает, наверное!
— Сам не знаю! — подтвердил Цаплин и покарабял напоследок по стеклу. Венька не мог его услышать. Но в этот момент он как раз поднял голову и увидел в классном окне множество знакомых лиц.
— Ох! — вздохнул Венька и помахал им. Не знали они там, наверху, про него. Они и догадаться не могли, какую он ночь пережил, потому что ни у кого из них еще не было своей ночи. А у него была. Ночью все мальчишки крепко спят. Венька тоже всегда крепко спал. И когда он вечером вернулся от Слепого Льва, он и не предполагал, что ему выпадет бессонная ночь.
…Венька ворочался. Он лежал и думал: а что там Петька делает? Как же это ему в голову пришло Петьку в гараже запереть! И никто про Петьку не знает — даже дядя Яша. И родители не знают. Только один Венька знает. Но ведь не от его туда посадил. Так что ничего не будет. Главное, чтобы никто не знал, что Венька знает. Пускай сидит. Темно там. И здесь темно — в комнате. Но там — другое темно. Другое! Венька вскочил и лихорадочно стал одеваться — даже пальто надел. Он понимал только одно — скорее к Стародубцеву бежать надо, пока…
Венька полез за ключом.
— Ты чего? — не проснувшись, спросила мать.
— Живот, — простонал Венька, думая, что мать ключ ему выдаст, а сама спать завалится.
— Ух ты, горе мое! — испугалась мать, села на кровать и включила лампу. — А пальто зачем?
Венька застонал от досады и яркого света.
— Знобит!
— У тебя лихоманка. Я сейчас сыночка раздену да сальцем натру.
— Я здоров, здоров! — отбивался Венька.
Но мать была сильная, и руки у нее были сильные, что клещи — из них никогда ничего не выскальзывало.
Мать скрутила Веньку и взялась за дело, приговаривая:
— Меня не проведешь, не обманешь! Ты только в комнату вошел — я на тебе лица не увидела!
Натертый салом Венька истекал потом.
— Ну как, полегчало? — спрашивала мать.
— Полегчало, полегчало, — бубнил Венька.
Они то засыпали, то просыпались. Под утро оба вымотались совсем.
— Ты лежи! Через два часа наведаюсь! В школу не ходи — закрою тебя.
— А вдруг у меня припадок какой или кровь из носу! Что, мне так и помирать?!
— Венюшка, да плюнь ты через левое плечо!
— Оставь ключ!
Как только мать за дверь, Венька стал одеваться. Через несколько минут он бежал по улице.
Утро стояло синее. Венька подбежал к гаражу и загрохал ногами по железной двери:
— Петь, а Петь! Стародубцев!
В ответ ему послышалось железное молчание.
— Петенька! — застонал он. — Отзовись, пожалуйста! Я не буду! Я больше никогда не буду!
— Что не будешь, мальчик? — выглянул из соседнего гаража мужчина с длинными висячими усами.
— Ничего не буду! Ничего!
— Ничего — нельзя!
Но Венька не слышал, он бежал обратно. Внутри у него сидел каменный страх и холод.
В этот тяжелый момент он вспомнил про Федорова. Надо к Федорову — он поможет.
Венька поднялся по лестнице. Долго он не решался позвонить. Кнопку нажмешь, а в ответ что получишь? Наконец он все-таки позвонил. Открыла ему мать Саши.
— Мне Сашу надо, — заспешил всегда неторопливый Венька.
— Саша заболел.
— Очень надо! — Венька поднял лицо. Сашина мать посмотрела на него и сказала:
— Только недолго, а то у него высокая температура.
Саша лежал весь красный.
— Сашка, здравствуй!
Саша как будто не узнал Веньку. Он отполз к стенке и сказал оттуда:
— Ты чего?
— Ничего. Стародубцев заперт в гараже дяди Яши. Как бы его оттуда вытащить?
Саша раскутался и уставился на Веньку.
— Да он со вчера уже дома!
— Как?
— Никак!
— Нет, ты мне скажи, пожалуйста, а то я мучаюсь!
— Мучайся больше — тебе полезно. Но как же ты все-таки мог, Венька?
— Я из-за тебя — ты сам с ним знаться не хотел! Забыл?
— Ну я — это другое. Я бы, как ты, не сделал!
— А я бы, как ты, не сделал. Думаешь, ты лучше?
— Я не думаю, — тихо сказал Саша и повалился на подушку. — Ты иди, Венька, а то меня тошнит.
Венька вышел, не успел он рассказать про дядю Яшу. Он горел, как свеча. Что-то в нем загорелось, что могло гореть. Он побежал к Слепому Льву, а потом — с грузом — к школе. Раз сто он бегал туда и обратно. В последний раз он катил тяжелое колесо.
Роли переменились
Через две недели с болезнями было покончено. Пришли в школу Федоров и Венька, Стародубцев и Красномак. Одной Тряпичкиной не было.
Борька вошел в класс. Первое, что ему бросилось в глаза, — его пустая парта. Он обежал класс глазами — и увидел Петрушку рядом с Федоровым. Его как шарахнуло. Петя помахал ему рукой:
— Боря, давай к нам!
— Сено к лошади, — сказал Борька и бросился на парту.
Но одному ему было скучно. Тогда он закричал:
— Эй, почему не здоровается никто!
Все мальчишки сгрудились возле Борьки. А он забрался на парту и принялся им рассказывать про болезни. Даже про болезни у него интересно получалось. Борька веселился вовсю.
В класс вошла Любовь Ивановна.
— Это я пришел, Любовь Ивановна! — закричал Борька и спрыгнул.
— Очень хорошо, Боря. Рада тебя видеть. Рассаживайтесь.
Борька посмотрел на Петрушку. Стародубцев не ушел от Федорова. Тогда Борька крикнул в их сторону:
— Я тебе говорю — иди на место!
Петя покорно собрал вещи и пошел к нему. По классу пронесся смешок. Цаплин съехидничал:
— Овечка пошла на свое местечко!
Петя покраснел, повернулся и пошел обратно — к Федорову. У Борьки язык отнялся — так весь урок и просидел молча. Какое-то нехорошее чувство душило его. Хотелось плакать, но он кусал губы и не плакал. «А Петька-то каким оказался… С Федоровым замирился… Ну, все! Плевать. Обойдусь без него… С Алешкой буду, с Мишкой…»
Прозвенел звонок, школа наполнилась шумом. Борька первым вылетел из класса и понесся по коридору. Навстречу ему шла бледная Тряпичкина. Увидев ее, он резко остановился и загородил ей дорогу.
— Почему опоздала?
— У врача была. Пусти.
— Не пущу! — Борька растопырил руки.
Она молча отвела его руки в сторону и спокойно прошла мимо него.
Борька застыл в удивлении.
— Теперь сразу видать, что Тряпичкина больше не псих! — сказал он ей вслед. Анжела остановилась, посмотрела на него долгим взглядом и тихо ответила:
— Я теперь другая. И на дразнение плюю.
— А Петька твой с Федоровым уселся, — сказал он. Тряпичкина покраснела.
— С Федоровым? Помирились, значит? А ты как же?
— Плевать! Да у меня друзей полная школа… А мне еще и лучше… — Он говорил, а у самого дрожал голос и срывался на петушиный крик.
Анжела ему не поверила.
— Боря, — сказала она, — да ты не расстраивайся…
— Это я-то расстраиваюсь?! — заорал Борька и замахнулся, чтобы дать как следует Тряпичкиной, — пусть не суется куда не надо. Но удара не получилось — Петя схватил его за руку и сказал:
— Борька, здравствуй! А мы с Сашей побежали тебя искать. — Саша стоял рядом с Петей и смотрел Борьке прямо в глаза. Борька рассвирепел.
— А чего меня искать? Вон ходи со своим дружком, — Борька зло кивнул в Сашину сторону.
— Ну зачем ты, Боря! Ты еще не знаешь, что произошло без тебя. Верно, Анжела?
Сообщение о том, что без него происходили важные события, совсем доконало Борьку.
— А я знать не желаю! Произошло — ну и катитесь от меня. Эх, ты! Как маленький — нельзя одного оставить: сразу к Федорову переметнулся. — Борька схватил Петю за грудь. — Выбирай — за кого? За меня или за него?!
Петя не успел ответить, потому что Федоров узнал в Борьке себя и засмеялся.
— Да при чем тут «за него или за меня». Давайте вместе, правда, Петя?
Петя кивнул, у Борьки похолодело внутри, он вспомнил что-то знакомое и закричал:
— Раз так, я — сам с собой, небом и землей! — Чтобы не увидели его слез, он бросился вниз по лестнице в раздевалку.
«До свиданья — до свиданья!»
В четвертом «в» наступило неожиданное затишье: никто не мог определить, с кем он и против кого. Особенно трудно было разобраться Веньке и Цаплину. И вдруг пришло известие, что Федоров уезжает в другой город — к Белому морю.
…Саша последний раз сидел у своего письменного стола. Над головой не висело ни одного самолета. Давно враги перестали бомбить родной город Ленинград, знакомую улицу и знакомый дом, где жил длинный язык…
— Саша, собирайся! — вывела его из задумчивости мама.
— Может, мне остаться? — сказал вдруг Саша.
— Как остаться? — не поняла мама.
— С отцом!
Мама задумалась.
— Все-таки я в Ленинграде родился. В школе у меня сейчас хорошо. А вдруг там — у Белого моря — друзей не найду? И папа здесь живет. Он ведь хороший у нас — папа!
— Не у нас, Саша, а у тебя!
— Но почему, почему? Помиритесь вы с ним! Мириться не стыдно ни капли! Главное, чтоб от души!
— Нет, Саша, у нас так не получится.
— Почему?
Мама отвернулась.
Саша обнял ее:
— Конечно, мне с тобой ехать надо! Ты у меня одна. Ну если бы я хоть что-нибудь понимал четыре года назад, я бы не дал вам разлучиться. Иван Данилович хороший, но он все-таки не наш, не родной.
— Это кто тут не наш, не родной? — спросил Иван Данилович, входя в комнату. — Машина ждет!
— Вы, — оробело сказал Саша.
— Я постараюсь! — сказал Иван Данилович. — Очень постараюсь стать вашим.
Невысокий, он стоял посреди пустой комнаты, и никто — ни Саша, ни мама — не знали, какой перед ними человек стоял. А перед ними стоял человек, который на землю глядел, как мы — на звезды, потому что он был летчик-космонавт.
— Саша, идем! — позвала мама.
Саша искоса посмотрел на Ивана Даниловича и обрадовался за маму — не надо маме таскать тяжелые чемоданы.
Лена уже сидела в машине. К ней подсела мама. Иван Данилович уселся рядом с шофером. Саша все смотрел по сторонам и не садился.
— Подождите, я быстро! — крикнул он и побежал.
Навстречу ему бежали Петя, Анжела и Венька с Цаплиным. Все столпились у машины. На дороге показался Борька. Он медленно шел к машине. Все молча уставились на него.
— Уезжаешь, да? — сказал смущенный Борька. — А нам-то что делать?..
— Не знаю, — грустно сказал Саша. — Спасибо, что пришел, я боялся… — Саша крепко сжал Борькину руку.
— Саша, ты пиши! — сказал Петя. — Я тебе отвечать буду. Ведь мы — на всю жизнь, верно?
— Я отвечать не буду — некогда! — поторопился сказать Борька. — Ты приезжай, как сможешь. Насчет ждать — буду! Эх!
Венька и Цаплин молчали, как немые.
— Саша, опаздываем! — позвала мама. — До свиданья, ребята!
Но Саша медлил — не хотелось ему садиться в машину. В машине одни Пономаревы сидели, а он был среди них Федоров и ждал Федорова, который обещал прийти и почему-то не пришел. Саша крепко пожал всем руки и сел в машину.
Иван Данилович проверил, как закрыта дверца, и скомандовал:
— В дорогу!
Машина помчалась по знакомой улице, потом — по знакомому проспекту, потом — по знакомому городу. Ребята остались у дома.
Все тревоги Сашу вмиг оставили, когда машина подкатила к аэропорту. Потом он, счастливый, сидел в кресле — самолетном! — и удивлялся, почему никто не кричит от радости, что сейчас полетят. Никто и не закричал. Тогда Саша не выдержал:
— Летим! Летим! Над нашим городом.
В ослепительном небе он увидел Ленинград. Там жили все свои. Все-превсе. Самолет летел час, и на земле прошел час. Пролетели семьсот километров по небу, а Борька прошел один километр по земле.
…Борька отстал от ребят — бабушка ему вывела сестер. Ребята побежали на школьный стадион, а сестренки на школьный стадион не хотели. Они по улице хотели — шубки у них были новые, две цигейки, два баранчика-цыганчика. Надо, чтобы все видели!