— Второй раунд. — Его снова вытолкнули на середину ринга. А всё ещё корчившийся от боли крапивщик шипел:
— Врежь ему для науки, Петька! Врежь, чтобы знал!
Этот удар головой был теперь единственным, что он мог вспоминать с гордостью. Всё остальное и сейчас ещё, два дня спустя, вгоняло его в краску.
Избей они его, он бы примирился с этим как с несчастьем, как с печальной неизбежностью. Но он не мог смириться с тем, что над ним насмехались, что его заставляли делать как раз то, чего он совсем не умел. И эта чёртова крапива и кажущаяся возможность защищаться, даже дать сдачи! Попробуй ударь, если ты никогда не учился этому, а перед тобой — боксёр!
В конце концов ему всё-таки пришлось изобразить жертву. Он понял, что ничего другого не остаётся. Правила игры всегда устанавливаются теми, на чьей стороне сила и власть. Правдоподобно закачавшись, он повалился навзничь и затем, закрыв глаза, лежал, пока бантогубый старательно не досчитал до десяти. Как раз у лица его оказался горький стебель тысячелистника, и он вонзил в него зубы, чтобы не завыть от проглоченной обиды, стыда и злости. И только когда ему расшнуровали перчатки и сняли их, он медленно поднялся.
Конечно, самым разумным было бы махнуть рукой на всю эту историю. Ведь ничего особенного с ним не сделали. Однако он не мог отнестись к происшедшему как к чепухе. Ему следовало бы бросить этой троице что-нибудь язвительное и удалиться с невозмутимым видом, он же стал подыскивать слова угрозы. Он пытался придумать самую страшную угрозу, но ничего путного не приходило в голову. Так что он ничего большего и не сказал, кроме как:
— Об этом вы ещё пожалеете! — вложив в голос не только сдерживаемый гнев, но и твёрдую убеждённость в том, что он знает, что говорит.
— И вот теперь я здесь, в этом зале.
Но в тот вечер он, конечно, пошёл домой. Кусая губы и скрипя зубами, он снова перелез через трубы, затем взял прямой курс по следам бульдозеров и минут через двадцать оказался у дома и залез в запущенную беседку, словно в нору.
Там и нашли его Пека с Раулем.
Не устоявшие против девчоночьих чар друзья пришли оживлёнными и возбуждёнными, словно они сотворили в дюнах бог знает что за подвиг. Но это радостное оживление пропало сразу же, как только он заговорил. Случившееся не укладывалось ни в какие рамки. Особенно разъярился Пека. Он и Редик выросли вместе, словно братья, все эти семь лет они сидели за одной партой. Кто оскорблял Редика, тот оскорблял и Пеку.
— Давайте подожжём их чёртову будку! — предложил он.
Редик представил, как из хижины вырываются языки пламени. Он видел, как коробится от жары жестяная крыша и как разваливаются стены. Эта картина не очень воодушевила его. Затем он представил на пепелище трёх недоумевающих врагов, роющихся в золе и потрясающих кулаками. Это, однако, ничего не изменило. Дурное настроение не проходило.
— Нет, — покачал он головой. — Это не то.
— Тогда надаём им по шеям, — не унимался Пека. — Соберём свою старую ватагу. Отлупим так, что на всю жизнь запомнят. Тут и бокс не поможет, если на каждого по трое навалятся.
Редик представил заросшие лопухом развалины, вокруг которых смыкается кольцо мстителей. Он представил, как бантогубого сбивают с ног, а квадратноголовый получает удар по толстой шее. Он видел, как трещит рубашка на обладателе новых перчаток. Но даже тогда, когда он в мыслях поставил своему главному противнику шишку на лоб и фингал под глаз, когда он даже заставил у него течь из носа кровь, он понял, что и этого всего мало. И он сказал с ещё большей убеждённостью, чем прежде:
— Пека, это не то!
Ночью он заново пережил происшедшее. Он, Пека и Рауль снова шли по берегу моря, и снова друзья бросили его ради двух девчонок в зелёных купальниках. И снова он перелезал через трубы, и снова брёл по песку. И снова перед ним неожиданно возникли кривая берёза, хижина и ринг. Но когда ему натягивали перчатки, он ломался только для вида, потому что теперь он был уже не тот Редик, который ходил четыре раза в неделю в секцию лёгкой атлетики и дальше всех прыгал в длину и тройным, — теперь он был чемпионом по боксу среди юношей, обладателем страшного удара снизу, небывалого даже во всесоюзном масштабе.
Бантогубый и квадратноголовый ничего этого, конечно, не знали, а его главный противник и подавно. Все трое принимали его за абсолютного недотёпу и поучали:
— Гляди, вот боевая стойка. Гляди, вот боевая стойка.
Ну, он и показал им боевую стойку. Страшный удар снизу подцепил молодчика в новых перчатках с такой силой, что ноги его оторвались от земли и он, словно воробышек, перелетел через верёвку.
— Кто следующий! — повернулся он после этого к бантогубому и зафитилил его на верхушку берёзы. Квадратноголовому, однако, удалось улизнуть. Он улепётывал изо всех сил по направлению к городу, чертыхался и звал на помощь, а Редик нёсся за ним, пока не зацепился за что-то ногой и не брякнулся на землю.
От этого падения он проснулся, стал тереть зудящие кулаки и, поняв, что всё это было только во сне, чуть не расплакался от досады.
— Р-раз — снизу левой, р-раз — снизу правой, — бормотал он, снова проваливаясь в сон, где опять был чемпионом.
Тренер слушал так внимательно, что даже перестал поглаживать свою лысину.
— Так вот оно что, — промолвил он, когда парень кончил. — И теперь ты хочешь научиться боксу?
— Да, — сказал Редик.
— А эти твои прыжки... в длину, тройной... просто взять и забросить?
— Только на время, — ответил парень.
— Так вот оно что, — протянул тренер. Похоже, это были его любимые словечки. — Так вот оно что... Стало быть, ты считаешь, что научиться боксу — это раз плюнуть? Один день — на прямые удары, второй — на боковые. Раз-два — и готово?
Парень опустил глаза на носки своих кедов. Он вовсе не думал так.
— Я так не думаю, — сказал он. — Совсем не раз плюнуть. Попотеть изрядно придётся. Но я готов.
— Как готов? — не понял тренер.
— Готов попотеть.
— М-да, — протянул тренер. — Н-да... Так что ускоренными темпами — и в боксёры? Ну а если у тебя нет на это данных?
— Тогда придётся просто больше заниматься, — ни на йоту не отступал парень. — Главное, чтобы желание было.
Тренер вскочил. Слушая Редика, он всё время следил за своими подопечными: одобрительно кивал одним, хмурился, глядя на других. Теперь, похоже, мимика уже не помогала. Предостерегающе вытянув палец, он поспешил к грушам.
«Не возьмёт, — подумал Редик, глядя вслед тренеру. Ему страшно захотелось так же вскочить и выйти за дверь. — Сейчас он вернётся и скажет: ‹Вот чудак! За два года вздумал боксёром стать!›»
Но тренер сказал другое.
— Посмотри вон на того атлета в красных трусах, со скакалкой. Он выучил удары и защиту за полгода. Может, и ты выучишь, если я возьму тебя. Это вполне возможно, если есть охота работать. Но я не возьму тебя. Ни при каких условиях. Я не возьму ни сейчас, ни впредь никого, кто видит в боксе средство для мести. Для меня бокс всегда означал честную борьбу... и никогда — сведение счётов. Мне хочется верить, что им тоже... — И тренер рукой словно объял весь зал.
Редик молчал. Честная борьба, спорт мужественных! Красивые слова, ничего не скажешь. Только на что они ему, эти красивые слова? Чтобы отыскать трёх подонков и зарубить им на носу?
Тренер понял, чтo мучает парня. Он положил свою широкую кисть с короткими пальцами на плечо Редика.
— Послушай, приятель, почему ты думаешь, что непременно должен отомстить своим мучителям боксёрскими ударами? Ведь ты же хочешь не отколотить их, а выставить на смех. Тебя оскорбили — за тобой теперь право выбора оружия. Выбери такое, в котором ты силён.
«Малоуважаемый губолиз в новых перчатках! Совсем неуважаемый квадратноголовый и вовсе уж презренный бантогубый! Вы оскорбили меня ужасным образом, и, дабы отомстить, я вызываю вас на дуэль... в тройном прыжке. Первым прыгает губолиз... прыжок засчитывается. Ох-хо-хо! Всего шесть метров. Вторым — бантогубый... эх-эх-эх... переступил и — ноль метров. Третьим — квадратноголовый... ах-ах-ах, только пять метров».
Такой примерно монолог успел произнести Редик, пока плёлся из зала обратно на улицу. Он поморщился. Как легко раздавать советы другим! Интересно, каким образом ему заманить этих троих на стадион? И что это за месть, даже если он, Редик, и прыгнет хоть на четыре метра дальше этих косолапых? С мрачным настроением брёл он обратно домой. Выбери такое оружие, в котором ты силён. Ну, в тройном он силён, потому что у него сильная толчковая нога. В своём классе, да что там, во всей школе он единственный, кто может проскакать вверх на одной ноге по лестнице все девять этажей дома. Даже тренер не хотел вначале верить. Ведь он же не знал, что там, где Редик жил раньше, ребята играли в такую игру: прыгая на одной ноге, нужно ударами плеча вытолкнуть противника из круга. «Бой в кругу». В этой игре сильная нога означала победу. А чтобы она стала сильной, Редик уже с восьми лет начал прыгать на лестнице. Прыгал, прыгал, пока однажды на уроке физкультуры не прыгнул столько, что даже учитель воскликнул: «Ого!» Как оказалось, сильная нога пригодилась не только для «боя в кругу». В пятом классе он стал рекордсменом школы... С тех пор он ещё усерднее упражнялся на лестнице.
«Бой в кругу», — повторял Редик про себя, пока ждал на перекрёстке зелёного света, а затем и на остановке автобуса. И вдруг его озарило. Вот ведь как бывает! Рот Редика растянулся в улыбке, на щеках появились ямочки, в уголках глаз — лучики. Верхняя губа приподнялась, обнажив четыре крупноватых передних зуба, — и тут Редик разразился таким смехом, что прохожие даже замедлили на мгновение шаг.
Вот ведь как бывает! Всё вдруг стало на свои места. Теперь он знал точно, что ему делать.
Спасибо дорожным строителям! Нет лучшего места для наблюдения, чем бетонные трубы. Цементная крыша защищает от палящих лучей солнца, а открытые концы трубы обеспечивают и хороший обзор, и приток свежего воздуха. Второй день на подступах к бывшему Килькограду сидит дозорный, положив на колени морской бинокль с восьмикратным увеличением. Второй день — словно вернулись времена военных игр — готов по тревоге сбежаться бывший батальон Песчаного берега.
Редик и Пека отпрашиваются сегодня со стадиона пораньше. Поскольку они обещали позднее отработать эти часы, мастер не видит причины отказать им. Хорошие и работящие парни, пусть идут, если надо!
А им и в самом деле надо. Едва друзья успели вернуться домой, как прибегает запыхавшийся дозорный. «Появились, — возвещает он. — Вошли в хижину!» Ошибки быть не может: дозорный заметил рыжий чуб губолиза.
Выложив всё это одним духом, вестник хочет знать, когда же начнётся операция? Он уже и сейчас весь полон боевого задора.
Начнётся, теперь действительно начнётся! Килькоград окружают по всем правилам военного искусства. Вместо десяти явилась целая дюжина парней. Все ловкие малые, ловкие лазутчики. Губолиз замечает их не раньше, чем кольцо окончательно смыкается и Редик выходит из-за куста черёмухи.
Да, теперь положение совсем не то, что четыре дня назад. Теперь их двенадцать против двоих. Квадратноголового на этот раз нет.
Против двенадцати и бокс не поможет, это ясно написано на лицах окружённых. Впрочем, на них написано и ещё кое-что. Например, изрядный страх, хотя это и пытаются скрыть.
— Придётся немного побеспокоить, — вежливо говорит Редик. Он долго готовился к этим минутам. Каждое слово у него обдумано.
— Очень жаль, но придётся немного побеспокоить. Небольшой матч по нашим правилам. В последнее время ужасно трудно найти напарника для тренировок.
Эти слова о напарнике губолиз произнёс во время своего матча. Теперь он получает их обратно. И ещё кое-что получит, пусть чуточку потерпит.
— Небольшой матч, — кланяется Редик с язвительной вежливостью. — «Бой в кругу».
Больше он не поясняет. На это у него достаточно помощников.
— Боевая стойка, — радостно объявляет Пека, скрещивает руки на груди и поднимает одну ногу, словно журавль. А друг Рауль уже рвёт крапиву, огромные охапки крапивы. Для этого он даже прихватил из дому брезентовую рукавицу. Ринг сегодня не понадобится. Для сегодняшнего матча достаточно очерченного на земле круга, а можно и без него.
Из всех парней здесь, включая и бантогубого, один только Редик знает, что чувствует в настоящий момент губолиз. Сейчас он должен подать голос.
И подаёт:
— Идите к дьяволу со своим кругом, — протестует губолиз. — Не стану я валять дурака.
Рауль одаривает его своей самой очаровательной улыбкой.
— Станешь, дорогуша. Ещё как станешь. — И многозначительно помахивает букетом крапивы.
— Вторую ногу ставить на землю нельзя. Менять ногу тоже нельзя. — Подпрыгивая на одной ноге, Редик кружит вокруг губолиза, слегка подталкивая его, словно покусывая.
— Встречаясь с неизвестным противником, опытный боец проводит в первом раунде разведку, — сообщает Редик как бы между прочим, и он очень доволен, когда при этих словах губолиз закусывает губу, а охрана заливается смехом.
Теперь противник разозлён. Он ещё не пытается дать Редику отпор, но это желание должно у него скоро появиться. Ага! Уже появилось. Губолиз делает стремительный прыжок, намереваясь врезать Редику плечом как тараном. Но Редика там уже нет. Натренированная на лестнице нога моментально уводит его в сторону, и атакующий теряет равновесие. Чтобы не упасть, он быстро опускает на землю вторую ногу, и теперь очередь действовать за Раулем.
— Ставить на землю вторую ногу во время боя строжайше запрещено, — провозглашает Рауль, пуская в ход крапиву. А отскочивший на пару шагов от противника Редик замечает:
— Опытный боец остаётся начеку и со слабым противником.
Дальше всё идёт как по маслу. Лицо губолиза искажено гримасой усталости, глаза его начинают бегать в поисках путей спасения. Чувствуется, что он понимает безвыходность положения и собственное бессилие. Не легко подпрыгивать, подпрыгивать, подпрыгивать и — приземляться, приземляться, приземляться... И всё на одной ноге. Никто, кроме прыгунов в тройной, не приучен к этому.
Вскоре наступает момент, когда губолиз больше не может. Не выдерживает нога. Ослабевший горе-боец оседает на землю.
И тогда он слышит и видит, что самое страшное ещё впереди. Потому что теперь ему говорят:
— Правила не разрешают бойцам садиться. Кто больше не может, тот ложится на землю и блеет козлом.
Звенит будильник на ночном столике. Сонный Редик шлёпает рукой в направлении звука, однако эта проклятая трещотка предусмотрительно поставлена вне досягаемости. Ещё с полузакрытыми глазами, он садится на край кровати.
Кажется, будто все они сейчас здесь: двенадцать окружающих развалины парней, Рауль с крапивой, Пека. И эти двое: губолиз и бантогубый.
— Бой в кругу, бой в кругу, бой в кругу, — бормочет Редик, направляясь мыться.
Из окна видно синее, без единого облачка небо.
Сомнений быть не может: день обещает выдаться чудесный.
Мышонок
Притаившись за балясинами в углу балкона городского спортзала, гудящего от ударов мяча, Вилле наблюдал за тем, что творилось внизу. Уже в третий раз он забирался сюда во время тренировки сборной команды города. С этого наблюдательного пункта зал был отлично виден, и чуть раскосые глаза мальчишки внимательно следили за всем, что здесь происходило. Вилле где-то вычитал, что настоящий разведчик должен уметь обходиться без каких-либо записей. Очевидно, он был настоящий разведчик. Во всяком случае, он не ощущал ни малейшей необходимости в бумаге и карандаше. Он без всяких усилий запоминал финты, которыми высокий центровой Рооба обманывал защитника, освобождая себе путь к щиту, или как шустрый Вихерпуу раздавал пасы. Позже, когда Вилле оставался один, ему требовалось лишь закрыть глаза, и всё повторялось в памяти, словно было запечатлено на видео- или киноплёнку.
Сборная баскетбольная команда готовилась к республиканским соревнованиям на кубок.