— В шесть часов отплытие, — коротко бросает лейтенантша. — Свободны!
39
Теперь скажите на милость, как вы убьете тринадцать часов, прежде чем отправиться спасать свою маму? Если вы такие сорвиголовы, как моя стая, — пойдете купаться.
Перл-Харбор — залив на побережье Оаху, чуть в стороне от Гонолулу. Кто сказал, что с нами ничему не научишься? Еще могу сообщить, что Гонолулу вообще переводится как «защищенная бухта». Так, по крайней мере, написано на плакате в столовке. Только с какого языка — не написано.
Около базы почти вся береговая линия закрыта для прохода. Но кое-где к океану подойти все-таки можно. Опускается вечер, тепло, как в раю, и вода, как парное молоко. На пляже народу не много, но с десяток людей купаются, и еще пара-тройка собирают ракушки. Видно, все же есть сермяжная правда в планах Клыка поселиться на острове и послать этот безумный мир к чертовой бабушке.
— Не снимай, пожалуйста, ветровку, — прошу я Ангела, которая спешно скидывает с себя обмундирование. — Купальники еще для таких, как ты, не изобрели.
Она скроила мне в ответ недовольную рожицу, но все-таки промолчала, а потом мотнула головой в сторону моря.
— Тут, кажись, дельфины водятся. Я из-под воды мысли слышу, но на людей не похоже.
Я забеспокоилась:
— Не люди? А они злобные? Может, какие ирейзеры с плавниками?
Ангел захихикала:
— Нет, это не ирейзеры. И чтоб они злобными были, тоже не скажу. Все. Пока.
И она побежала от меня по песку и бросилась в воду. Смотрю, как ее белокурая головка ушла под воду, вынырнула и снова исчезла. Я вздохнула и опустилась на песок рядом с Акелой и Тоталом.
Клык садится рядом со мной. Я все еще не могу привыкнуть видеть его в форме, а не в его всегдашнем черном одеянии.
— Прикид у тебя хоть куда, — подкалываю я его, не сдержавшись.
Он насмешливо смотрит на меня:
— А у самой-то тоже причесочка что надо.
Туше![14] Я нервно провожу руками по своей тугой французской косичке, заплетенной по всем правилам суровой армейской моды.
Газзи и Игги уже переоделись в плавки, бегут в воду, дико орут и подныривают под волну.
Клык скользит глазами по поверхности океана, от берега к горизонту и обратно. Понимаю, что он так же, как я, пересчитывает головы. Надж с нами нет, и я не могу избавиться от постоянного беспокойства и одолевающих меня страхов.
— Как давно она сидит под водой? — спрашивает Клык, недосчитавшись Ангела.
— Уже больше пяти минут. Она сказала, там стая дельфинов или еще кто-то в этом роде.
Мы молча сидим рядом. Газ и Игги вопят и брызгаются в воде. Ангел все еще не вынырнула, и я старательно гоню от себя опасения, что ей не хватило воздуха, что она захлебнулась и утонула. В конце концов, вся эта идея с жабрами никак у меня в голове не укладывается.
Внезапно из воды, как поплавок, выпрыгивает ее улыбающаяся физиономия.
— Здесь классно! Вода такая голубая и такая прозрачная — здесь все-все видно, — кричит она, отфыркиваясь.
— А дельфины там правда есть?
— Ага! Только они все сердитые очень. Эй, Тотал, давай ко мне! Потренируешься под водой дышать.
Тотал опасливо морщится:
— У меня жабр нет. И вообще, я и к крыльям-то еще не привык.
Но их препирательств я не слышу — меня заклинило на сердитых дельфинах. Но Ангел настаивает на своем:
— Да-да, и не только Тоталу, тебе, Макс, и Клыку тоже давно пора научиться дышать под водой. Это страшно важно, чтобы вы научились. Чего вы там расселись? Практикуйтесь лучше давайте!
— Солнышко, не думаю, что кроме тебя кому-нибудь это удастся, — мягко — пока мягко — возражаю я. — Помнишь, Газзи попробовал? Помнишь, сколько мы его потом вчетвером откачивали? А что значит «дельфины сердитые»?
— А я уверена, что вам надо попробовать, — твердит свое Ангел с хорошо мне знакомым выражением лица. С тем самым, «вы от меня так легко не отделаетесь», от которого меня всегда озноб пробирает. — Может, у вас уже тоже жабры проклюнулись.
— Про жабры я не уверена, а ты нам лучше про сердитых дельфинов объя…
Закончить мне не дал пронзительный женский крик. Мы с Клыком тут же вскочили на ноги.
Женщина мечется у самого края воды, в ужасе показывая на маленького мальчика, которого все дальше и дальше уносит в океан.
— Его чудище схватило! Помогите! Спасите! Звоните девять-один-один!
Она бросилась было в воду, но споткнулась, упала на колени и поняла, что все равно ничего сделать не может.
Газзи и Игги рванули вслед за малышом, но отлив за какую-то пару секунд утащил его на удивление далеко. Мы с Клыком переглянулись и, не сговариваясь, одновременно сбросили ветровки. Не обращая никакого внимания на прохожих зевак, несемся по песку. Едва замочив ноги, распахиваем крылья и отрываемся от земли.
Летим, едва не касаясь воды, но мощными взмахами стремительно разрезаем соленый воздух. Я уже совсем потеряла надежду снова пустить в ход крылья, а вот, глядишь, и мы снова в полете.
Но даже наши крылья, как бы сильны они ни были, мальчонку, похоже, не спасут. Мы было его догнали, но он ушел под воду, и только его вытянутая вверх рука безнадежно хватает воздух. Мгновенно прижимаем к спине крылья, круто забираем вниз и штопором врезаемся в воду.
Море такое прозрачное, что нам сразу видно пацана в красной рубашке. Глаза у него закрыты, а лицо неподвижное и бледное. Хватаем его за руки, пробкой вылетаем из воды и отчаянно работаем крыльями в надежде, что перья не успели отяжелеть и нам удастся подняться в воздух.
Ура! Получилось! Наши крылья зацепились друг за друга, но мы кое-как взлетели и понеслись обратно к берегу. Правда, приземление наше не назовешь грациозным — как-никак с мальчуганом в руках особых пируэтов не сделаешь. Но нам все-таки удалось приземлиться, не зарывшись мордой в песок, а устоять на ногах и даже аккуратно опустить пацаненка.
— Я знаю, как откачивать и искусственное дыхание могу сделать, — кричит на бегу мужчина и падает на колени рядом с мальцом.
Меньше чем через минуту у мальчишки изо рта и из носа бьет фонтан, он давится, потом начинает хватать ртом воздух и наконец сипит:
— Мама!
Женщина хватает его в объятия, они оба плачут, а мы с Клыком быстро пятимся туда, где нас поджидают стая и Тотал с Акелой.
Ангел укоризненно качает головой:
— Напрасно вы не попробовали дышать под водой. Когда вы только меня будете слушать!
40
Какого черта! Все равно все и так уже наши крылья видели. Так чего нам теперь от кого-то маскироваться и стоять до потери пульса на трамвайной остановке, дожидаясь нужного номера, чтоб доставил нас до центральной военно-морской базы. Короче, мы все шестеро взмыли в небо, наслаждаясь нежным теплым бризом. Тотал летит рядом со мной. Он с каждым днем летает все лучше, но грацией особой не отличается. Правда, справедливости ради надо сказать, что он и на земле у нас увалень. Игги и Клык по очереди несут Акелу. Восемьдесят фунтов горячего меха — это вам не фунт изюму — долго не протащишь. Тотал ее то и дело подбадривает, но она явно к любительницам высоты не относится — даже рычит тихонько.
Две минуты — и мы на базе. Ловко и изящно приземляемся на тренировочном плацу прямо на глазах у сотни оторопелых новобранцев. И тут же к нам несутся Джон Абейт, Бриджит Двайер и капитан-лейтенант Палмер.
— Вы настоящие герои, — жмет нам по очереди руки Джон. — Мы только что узнали, как вы мальчонке тому жизнь спасли. Это же настоящий подвиг. Горжусь!
Я оторопела:
— Откуда? Кто вам сказал? Да еще так скоро?
— За вами установлено наблюдение. В целях безопасности, — сурово оповещает нас капитан-лейтенант. Палмер вообще другим тоном разговаривать не может. Так что отныне и навеки давайте договоримся: если о нем идет речь, вы мысленно вставляете прилагательное «суровый» или соответствующее наречие, а я их буду пропускать. В целях экономии бумаги. И чтоб не повторяться все время. А то скучно. Договорились?
— Этого нам только не хватало! — простонала я, направляясь к нашему бараку переодеться.
— Клык! — рванулась мимо меня Бриджит. — Ты жизнью своей жертвовал, чтобы ребенка спасти! Какой ты… необыкновенный!
С отвисшей челюстью смотрю, как она кинулась к нему обниматься, руками обхватила и чуть не намертво к нему прилипла. Мне хотелось сказать, что я тоже рисковала жизнью, но испугалась, что она и ко мне обниматься полезет. И потом — чего мелочиться. Да и вообще… Честно говоря, парнишку того из воды достать было совсем плевое дело. Не то что когда Ангел с собаками в Антарктике в снежную расщелину провалились. Или когда нас всех в одну клетку засадили и мой кровный брат Ари, чтобы нас освободить, стальные прутья буквально зубами перегрыз. Но это я так, примеры для сравнения привожу.
А сегодня мы ничем не рисковали. Разве что джинсы наши новые намокнут и сядут. Так что от ее излияний меня совсем скривило, а глядя, как она на Клыка наседает, прямо-таки затошнило от отвращения.
— Обязательно приходи перед отплытием с нами обедать в офицерскую столовую, — не унимается Бриджит.
— Я занят, — бормочет Клык.
Глаза у меня расширились, но я продолжаю идти своей дорогой, сжав волю в кулак — только бы не обернуться. Такая вот я гордая стала. Зовите меня теперь Гордая Макс.
— Эй, — догоняет меня Клык. — Пора чего-нибудь схавать. Давай пойдем в город. Ты и я. Я угощаю. Найдем где-нибудь местечко с настоящей гавайской кухней.
Сердце у меня в груди колотится — вот-вот выпрыгнет. Интересно, Клыку слышно, как оно бьется?
— Ты со всей стаей пойти хочешь? — переспрашиваю я звенящим от напряжения голосом.
— Не. Пусть они лучше пойдут в офицерской столовке поедят вместе с Бриджит и Джоном.
Я остановилась и смотрю ему прямо в глаза, но, как всегда, в них ничего, кроме моего отражения, не видно.
— Только ты и я? — Похоже, я повторяю это несколько раз. Куда только гордость моя подевалась — ума не приложу.
По глазам его понять ничего невозможно.
— Ага.
— В гавайский ресторан?
— Ага.
Я все еще размышляю, может, стоит отомстить ему за Бриджитовые объятия, с высоко поднятой головой пройти мимо и небрежно бросить через плечо: «Я подумаю». Но возможность провести с ним вечер наедине, да еще поесть хорошенько, стремительно вытесняют последние остатки моей хваленой гордости.
Но вдруг я вспоминаю:
— Когда мы последний раз… оставили стаю без надзора, считай, что земля разверзлась.
Он усмехается одной из тех своих усмешек, от которых лицо его озаряется, а солнце останавливается и неподвижно зависает на небе.
— На сей раз они под защитой Военного флота Соединенных Штатов.
Я заливаюсь счастливым смехом:
— Ладно, так и быть. Сдаюсь.
Боже мой! Ведь и вправду сдалась… С потрохами.
41
Это что, свидание? Этот вопрос снова и снова вертится у меня в мозгу. Я дошла до того, что мысленно изо всех сил призываю свой Голос. Только бы остановить эти навязчивые прогоны и послушать кого-нибудь, хоть со слабым намеком на здравый смысл.
Какового у меня, понятное дело, не наблюдается. Вся наша затея похожа на сон. Единственное, что я знаю, это что я в Гонолулу. Повсюду праздничные огни, сияющие витрины, толпы людей, матросы в форме…
…И мы с Клыком. Держимся за руки и едим мороженое.
И стая в безопасности под прикрытием военно-морской базы, где плюнуть некуда без того, чтобы не натолкнуться на ракеты противовоздушной обороны.
Жизнь прекрасна, лучше не бывает!
Мне страшно хочется остановиться и замереть. Не так, будто кто-то всадил мне в мозг наркоту и я намертво лишилась рассудка и впала в ступор, а так, чтобы застыть и впитывать в себя каждую секунду. Потому что все вокруг меня изменилось: краски ярче, люди красивее, музыка громче, море сине?е, звезды больше. А мороженое холоднее и слаще.
В моей руке, сжимающей руку Клыка, сенсорных рецепторов, кажется, вдруг стало в три раза больше. Надеюсь, это не новые мои способности прорезываются. Не надо мне, пожалуйста, никаких новых способностей. А то, того и гляди, жабры прорежутся.
Короче, этот вечер был абсолютно похож на свидание.
И что еще чудесно, что Клык предпочел меня этой дурацкой Прекрасно-Премудрой. Он ее отверг и послал, а все ради того, чтобы с замарашкой Макс есть мороженое и кимчи.
— Макс! — Я неожиданно понимаю, что Клык окликает меня уже в третий раз. А теперь он совсем остановился и озадаченно на меня смотрит. — Ты что, не в себе? Голос твой, что ли, вернулся? Инструкции его слушаешь?
— Ага, мы с ним кроссворд разгадываем.
Он улыбается и идет дальше.
— Не, никакого Голоса не прорезалось. Просто я совершенно в осадок выпала.
Я облизываю свое мороженое. Два шарика, один — апельсиновый шербет, а другой — мятное с шоколадной крошкой. И порознь, и вместе — вкус обалденный.
— Завтра наконец за дело принимаемся. А сегодня можно и в осадок повыпадать.
— Ага. Надеюсь…
— Понимаю. Не бойся, с ней наверняка все в порядке. Обещаю, я тебе дам ее похитителей собственными руками на части разодрать.
Клык видит меня насквозь. Он так хорошо меня знает, что с полувзгляда и полуслова понимает, что мне нужно.
— Спасибо. Понимаешь, я так все время психую. Где Надж? Что с ней? Все ли наши на месте, не случилось ли чего с ними? Но круг наш становится все шире — мама, Элла… Не то что меня на всех не хватает, но кажется, еще немного — и голова лопнет. Да что я тебе объясняю? Ты и сам все знаешь…
Он кивает:
— Только ты знай, что ты не одна. Мы снова вместе, и я с тобой.
На мгновение я онемела. Только судорожно вздохнула и облизала каплю растаявшего мороженого, стекающую по вафельной трубочке.
— Спасибо. — Я наконец пришла в себя. — Я знаю.
Вдруг мы снова оказываемся у металлической ограды у воды.
— Смотри, мы, кажется, снова к океану вышли.
— Точно. Здесь океан повсюду. Куда ни пойдешь, со всеми этими островами и островочками, везде к нему выйдешь.
Клык отпустил мою руку, но только чтобы обнять меня за плечи. И я чувствую его тепло даже сквозь куртку. Очень надеюсь, что у меня не появился миллион новых нервных окончаний. С ними, конечно, острее чувствуешь счастье. Но ведь есть и оборотная сторона медали: любая боль тоже будет острее. Вот теперь и подумайте, чего в моей жизни больше?
Я доела мороженое, высосала сладкие остатки из дырки в трубочке и тут же сообразила, как это уродливо, неряшливо и что ни одна порядочная девчонка так не делает. Опять у меня с манерами промашка вышла. Вытираю руки о джинсы и смотрю на глубокую черно-синюю воду, мерцающую в лунном свете. Где-то там в глубине держат в плену мою маму.
И вдруг понимаю, что, несмотря ни на что, я… Счастлива? На седьмом небе? Умиротворена? Что жизнь полна и обрела смысл? Я не знаю, как описать ЭТО словами. Со мной такого еще никогда не случалось, и слов для ЭТОГО я не знаю. Легче всего сказать, что я просто не хочу, чтобы этот вечер кончался.
Вернее, хочу. Хочу, конечно.
Потому что, когда кончится вечер, когда вслед за ним кончится ночь, мы наконец отправимся спасать мою маму.
Но если оставить это в стороне, пусть лучше сегодняшний вечер длится без конца.
— Макс. — Клык берет мое лицо в обе руки и ласково поворачивает к себе. Хоть бы оно только от мороженого липким не было. — В каких облаках ты витаешь?
— Ой, прости.
Это все Джеб виноват. Нет чтобы какой-нибудь ген болтовни мне привить.
— Ты что, про маму беспокоишься? Хочешь, домой пойдем?
— Нет, домой не надо. — Я взглянула ему в глаза и закашлялась от смущения. — Правда, все в порядке. Это я просто от счастья. Я хочу быть с тобой.
Что-то зажглось в глубине его глаз.
— Со мной?
Я киваю.
— Значит… ты выбираешь меня?
Так вон оно что значит влюбиться: слишком много эмоций, слишком много счастья, слишком много желаний и, кажется, слишком много мороженого…