Потом, когда парад прошёл, мы вернулись во двор и разошлись по домам: я знал, что бабушка печёт мои любимые пирожки с маком. Когда я пришёл домой, бабушка, возбуждённая и даже какая-то радостная, ходила по комнате, а у окна стоял наш квартуполномоченный милиционер Кац.
— Что произошло? — находясь ещё в весёлом настроении, спросил я.
— Обокрасть нас хотели! — сказала бабушка, почему-то торжествуя.
— Как?
— Так! Через окно влезть хотели! — сказала бабушка. — Да не получилось, меня, наверно, увидали, испугались! Сопляки какие-нибудь! Это что! Помню, вскоре после войны в городе «попрыгунчики» орудовали, спрыгивали на пружинах с крыши и запрыгивали в какое хотели окно, вот те действительно были ловкачи!
Бабушка возбуждённо заходила по комнате. Видимо, воспоминания о том времени, когда она была ещё молодая, были ей приятны.
— А это так, балбесы какие-то! — сказала она. — Хотели было залезть — да не залезли!
«Вот это новость!» — я был потрясён.
— Вообще, отпечатки пальцев на стекле с той стороны похожи на детские, — оборачиваясь к бабушке, проговорил Кац. — Впрочем, часто квартирные воры используют детей. Дети влезают в форточки, а потом отпирают им дверь, так что картина довольно типичная! Придётся нам за вашим домом установить наблюдение!
Вот это событие!
Не утерпев, я побежал к Гаге делиться этой новостью.
Гага выслушал меня спокойно.
— Ну и ты думаешь: откуда эти воры взялись? — иронически усмехаясь, спросил он.
— Неужели… из тёмной комнаты? — догадка поразила меня.
— Разумеется! — высокомерно усмехаясь, сказал Гага. — Проникают каким-то образом в ту комнату, а оттуда уже рукой подать до любого окна.
— Представляешь, и какие-то ребята с ними! Кац сказал, что отпечатки пальцев на стекле похожи на детские!
— Ладно! Разберёмся, — спокойно сказал Гага.
Я пошёл домой, продолжая думать об этом деле:
«Да! Ловко придумали преступники! Проникли в пустую тёмную комнату, обосновались там и оттуда обшаривают соседние квартиры! Ловко! Да ещё детей вовлекают! — Я всё не мог успокоиться, ходил по комнате. — Ну скоро придёт этому конец! Скоро мы с Гагой разберёмся с таинственной этой комнатой!»
Потом вдруг в мозгу у меня всё чаще стала всплывать фраза, сказанная Кацем: «…отпечатки пальцев… похожи на детские». «Ну и что?» — отвечал я. И снова появлялась: «…похожи… на детские».
И вдруг я остановился. Всё осветило как будто молнией! Я понял вдруг, чьи это детские отпечатки! Мои! Когда я болтался подвешенный у моего окна, я несколько раз ткнул рукой в стекла, надеясь: вдруг окно откроется и я попаду к себе домой! Оттуда и отпечатки, мои собственные!! И надо же, из-за этого теперь открылось целое дело, пришёл милиционер, установили даже наблюдение за нашим домом! А вдруг бы он узнал, что это я был с той стороны стекла?!! Да-а… Дурацкая история! Только под руководством такого человека, как Гага, может произойти что-то подобное! Всё! Хватит! Сколько раз я клялся не иметь с ним никаких дел и всякий раз опять попадался! Но всё, этот спуск на верёвке, — от которого, кстати, до сих пор ломит руку и шею! — этот спуск точно будет последним делом, которым я занимался вместе с Гагой!
Придя в расстройство от своей глупости и невезучести, я лёг на диван и неподвижно пролежал на нём до темноты.
Было уже совсем темно, я спал, как вдруг меня разбудили отчаянные звонки.
Потом в комнате зажглась лампа, и возле меня оказался красный, взъерошенный Гага. Его обычное хладнокровие исчезло без следа. Глаза сверкали, рука, которой он всё время поправлял причёску, дрожала.
— Свет… в том окне! — тяжело дыша, проговорил он.
Я подскочил на диване, потом быстро оделся, и мы выбежали во двор.
Мы задрали головы, но видно было плохо. Тогда мы быстро пошли в тот конец двора, к высокой глухой стене, с той стороны закрывающей двор, — отсюда окна третьего этажа были видны хорошо.
Во всех окнах ярко горел свет, только одно окно — то! — было тёмным… Дождь капал на наши разгорячённые лица.
— Сейчас! — прошептал Гага.
И тут, замерев, мы увидели, как в глубине той комнаты появился маленький красный, дрожащий огонёк. Но вот он, так же дрожа, стал наливаться, разрастаться. Рядом с ним; с некоторым опозданием, росли ещё два огня: жёлтый и зелёный. Вот они разгорелись очень ярко, потом стали блёкнуть, и в комнате снова стало темно. Довольно долго мы ждали, стоя у стены, и снова в той комнате появились странные огни, не похожие ни на лампы, ни на свечи, это было что-то совсем другое! Это повторилось раз десять.
— Надо срочно туда! — прошептал я.
Мы вбежали на чердак, вылезли на крышу. Перевязали верёвку на другую трубу, чтобы снова не оказаться в моём окне, чтобы на этот раз точно уже спуститься к загадочному окну!
— Я спущусь! — схватился за конец верёвки Гага.
— Нет, я! У меня уже опыт есть, а сейчас время терять нельзя!
Любой ценой мне хотелось самому проникнуть в тайну замурованной комнаты, непонятных огней!
Я быстро обвязался верёвкой и ногами вперёд слез с крыши.
От того что я слез с крыши быстро, почти спрыгнул, я стал вдруг раскачиваться взад-вперёд и никак не мог остановить это раскачивание! В окне третьего этажа, мимо которого я спускался, всё было другое, чем в прошлый раз, — значит, другое окно, значит, я спускаюсь теперь верно!
Потом я долго видел перед носом тёмную стену между этажами, потом под ногой появилась впадина — то окно!
Медленно, стараясь не качаться, я опускался и точно встал ногами на край подоконника! Быстро опустив верёвку, я ухватился пальцами за раму и стал смотреть внутрь комнаты.
В комнате сейчас был ровный тёмно-красный свет, и сначала, кроме этого света, я не видел ничего другого. Потом, прижавшись лбом к стеклу, я разглядел, что в комнате никого нет и посередине её стоит большой старинный стол, а у стола кресло с высокой спинкой.
Вдруг прямо из стены вышел человек. Он повернулся лицом к окну, и от страха я чуть было не отпустил раму. Лицо его до самых глаз было скрыто чёрной повязкой!
Не заметив меня, он подошёл к столу, поставил на него медную ступку с пестиком, которую принёс с собой, потом высыпал в неё что-то из маленькой железной коробочки и стал толочь!
Что-то было в нём знакомое, но что, я не мог вспомнить. И вдруг я узнал его, даже сквозь повязку! Кочегар, тот самый, который стерёг подземный ход, оказался сейчас в этой замурованной комнате!
Мне стало страшно, я захотел быстрее слезть с окна, спуститься во двор; но от дождя подоконник стал скользким, ботинок поскользнулся, и, едва успев поднять локти перед лицом для защиты, я с грохотом и звоном стёкол ввалился в комнату.
Вернее, только наполовину, до пояса, а остальная моя часть висела над бездной. Животом я лежал на раме. Кочегар оцепенел. Кто бы он ни был, моё появление, безусловно, его потрясло! Он, наверное, решил, что в комнату влетел знаменитый «попрыгунчик»!
— Что вы тут делаете? — от растерянности спросил я. Для человека, ввалившегося в окно, вопрос этот, как сразу же я понял, был довольно нахальным. К тому же я вдруг безудержно начал чихать. Я чихал, лёжа животом на подоконнике, из глаз моих текли слёзы…
— Как что? Перец толку! — растерянно сказал кочегар. Он показал чёрные горошины в ступке, потом для чего-то снял с лица повязку и тоже вместе со мной начал чихать. К тому времени я разглядел уже комнату и дверь (просто она была в боковой стене и открывалась наружу, поэтому я её и не заметил), и диван, и шкаф с книгами, и тёмно-красную лампу в углу!
Ясно! Снова ошибка! Вместо той комнаты я ввалился в комнату кочегара!
К тому же я вдруг вспомнил, что за домом установлено наблюдение милиции, как раз следят за залезаниями в окна… и конечно же, меня уже успели заметить! Все ужасные последствия моего поступка мгновенно пронеслись в моём мозгу. Конечно же, никто не поверит, что я влез в чью-то комнату с чисто научными целями, конечно, все подумают, что я залез воровать! Всё пропало!
Хотя бы это чиханье не кончалось как можно дольше! Я согласен лежать на подоконнике хоть год, лишь бы события не развивались дальше!
— Так зачем ты ко мне забрался? — чихая и вытирая слёзы со щёк, проговорил кочегар.
— Я не к вам… я по соседству! — чихая, проговорил я.
— Постой-постой! — проговорил он. — Это ты вроде со своим дружком через кочегарку мою куда-то лазил?
Я кивнул.
— А сейчас куда лезешь? — спросил он.
— Я не к вам! — Говорить было трудно со сдавленным животом. — Я… по соседству!
— Куда это?
— В соседнюю комнату… замурованную… — проговорил я.
— А разве… такая есть? — удивился кочегар.
— Ну да. Рядом с вашим окном… замурованная комната. Входа в неё ниоткуда нет. И свет в ней никогда не горит.
— Да? Постой-ка!
Кочегар попытался втащить меня в комнату, но ничего у него не вышло: верёвка не пускала.
— Ну а сегодня, — торча в окне, разглагольствовал я, — вдруг увидели там какой-то свет! Какие-то разноцветные огни появятся, разгорятся, потом исчезнут!
— Разноцветные? — заинтересовался кочегар. — Когда это было?
— Да только что! Только что перед этим, как я к вам… упал, — сказал я.
— Разноцветные? Да это же салют! — сказал кочегар. — Со двора его не видно, а в стёклах второго этажа он отражался.
— Да? А почему же в остальных окнах он не отражался, только в том?
— Потому что в остальных комнатах свет горел! — сказал он. — Только одно тёмное было — поэтому в нём салют и отражался.
«Хитрит! — подумал я. — Слишком простое объяснение, для глупеньких!»
Я поднял кепку и хотел выйти обратно в окно.
— Постой! — Кочегар схватил меня за волосы. — Ты куда?
— Туда.
— Нет уж! — Кочегар стал втаскивать меня в комнату. Слёзы выступили у меня на глазах.
С грохотом я свалился с подоконника на пол. Встал на ноги. Осколки с мелодичным звоном заструились с меня.
Кочегар развязал сдавливающую мой живот верёвку. Ноги у меня крупно дрожали. Я сел на старинное кресло с высокой спинкой. Кресло заскрипело.
— Ну так вот! — зло проговорил кочегар. — Для первого раза я вам прощаю и любознательность вашу одобряю. Но только через меня действовать больше не надо. Я тут, сами понимаете, ни при чём: прохода в тёмную комнату у меня нет. Да — нет! Так что, если хотите — ищите другой путь. Только зачем? Ничего там нет, я уверен, кроме пыли одной!
Тут вдруг раздался грохот и звон, и через вторую половину окна ввалился Гага.
— Так. Ещё один! — недовольно проговорил кочегар.
— Вы извините уж его, — почему-то сваливая всё на меня, бойко и спокойно заговорил Гага (как будто он не свалился с небес, а вошёл в дверь), — он у нас немножечко того! Какую-то тёмную комнату придумал, которая, если и существует, никому не нужна… Он, понимаете, лунатик у нас — по ночам любит лазить по домам. Ну мне как истинному другу приходится его оберегать.
От такой клеветы я чуть не поперхнулся! Это я, оказывается, всё делаю, а «истинный друг», оказывается, оберегает меня!
Я злобно глянул на Гагу, но он незаметно мне подмигнул.
— Так что извините! — снимая кепку, проговорил он. — Простите за беспокойство! А стёкла мы вам завтра же вставим! Мой дедушка был стекольщиком, так что не сомневайтесь!
Одной половиной лица лучезарно улыбаясь хозяину, другой отчаянно подмигивая мне, Гага, пятясь, стал выходить в коридор.
— Извините! — я вышел за ним в коридор его собственной квартиры.
Но Гага потащил меня снова на лестницу.
— Куда? — упираясь, спросил его я.
— На крышу! — проговорил он.
— Нет уж! — Я вырвался.
— Но надо же верёвку снять, чтобы не болталась!
— А-а! — Я обрадовался. — Верёвку! Верёвку отвязать — это можно!
Я первый побежал вверх по лестнице.
— Ну видел там? — догоняя меня, проговорил Гага.
— Где — там?
— Ну там, у этого якобы кочегара. Дверь в тёмную комнату.
— Где — дверь! — Я остановился.
— Шкафом задвинута, — проговорил Гага. — Думал, не замечу я! Но меня не проведёшь! Так что достаём стёкла, приходим к нему якобы стёкла вставлять, а когда он на смену в кочегарку пойдёт — откроем дверь и проникнем в тёмную комнату.
— Замечательно! — проговорил я.
На следующий день я сидел дома, рассматривал старый журнал «Нива», который я выменял у нашего одноклассника Малова на альбом марок.
Очень приятно было переворачивать старые ломкие зеленоватые страницы с каким-то нетеперешним запахом. Особенно интересна была задняя сторона журнала, где печатались разные объявления.
Всё было необычно и чуточку смешно. Я взял другой журнал.
Так это совсем рядом — Лиговка, 123! На глухой белой стене там какие-то старинные буквы — надо разобрать!
Я осторожно перевернул хрупкую страницу.
Наверху были овальные портреты двух молодых людей: он в пенсне и с загнутыми усами, она — с высокой, очень сложной причёской.
Звонок. Я с неохотой поднялся, открыл дверь. Вошёл Гага.
— Вперёд!
— Подожди! Дай только журнал дочитать!
— Давай, только быстро. Хочешь — помогу?
— Как это, интересно, можешь ты помочь?
Я закрыл журнал, осторожно положил.
— Что… значит, в тёмную комнату пойдём?
— Если получится, — сухо проговорил Гага.
— А нет ли там… опасности какой-нибудь?
— Вполне может быть, — ответил Гага ещё более равнодушно.
— Ну ладно… Сейчас соберусь!
Я оделся почему-то по-зимнему, в пальто и в шапку, и мы пошли.
На лестничной площадке томился наш одноклассник Маслёкин с двумя своими взрослыми дружками — Пекой и Тохой. Они «балдели», то есть под громкую музыку магнитофона раскачивались, зажмурив глаза. Нас они не заметили, но я поглядел на них с некоторой завистью. Во, устроились! Сиди, слушай песни на непонятном языке (и хорошо, что на непонятном: не надо думать над содержанием!). Отдыхай! Балдей! И никаких тебе забот!
— Делать людям нечего! — усмехнулся Гага.