— Алик, кончай балаган, пойдем, — снова заныл Юраша. Взгляд его был прям и светел, как у святого.
— Ну чего ты дрейфишь? — возмутился Алик. — Это совершенно невинная операция, даю тебе честное слово. Кроме того, она свершится под сенью этой красивой вывески.
— Что я должен делать? — сердито спросил Юраша. — Учти, если я замечу, что ты затеваешь бузу, я моментально смоюсь.
— Будь спокоен, дружок, — улыбнулся Алик. — Это не уголовно наказуемое деяние. Я создаю на общественных началах исполнительный комитет помощи страждущим немедленно уехать отсюда. При малейшей опасности мы сами вернем им деньги. Вот и все. — Он оттопырил нижнюю губу. — О нас напишут даже в стенгазете.
— Я не желаю, чтобы обо мне писали в газете, — ухмыльнулся Юраша. — Ты же знаешь, я не гордый.
— Хватит трепаться. Прими независимый вид, я побежал. Только не верти головой, как пойманный карманник, — с этими словами Алик устремился к кассам.
Съежившийся, как на сильном морозе, Юраша тревожно следил за ним. Алик, склонившись к уху одного очень оживившегося мужчины, что-го тихо, явно доверительно говорил. Тот поспешно полез в карман и вручил Алику деньги. Он взял их и что-то черканул на клочке бумаги.
Спустя минуту вокруг Алика сбилась небольшая группа людей. Он забеспокоился и попытался выбраться из окружившего его кольца. Юраша стал усиленно оглядываться по сторонам. Мысленно он уже наметил путь к бегству.
К Алику подошла молодая худенькая женщина. У нее было тонкое, очень бледное, утомленное лицо с огромными прекрасными темными глазами. Она беспомощно улыбалась, обращаясь к Алику:
— Пожалуйста, помогите мне купить билет:
— Давайте деньги! Только поскорее, — раздраженно потребовал Алик. — С вас рубль комиссионных, — пробормотал он, настороженно оглядываясь по сторонам. — Быстрей! Быстрей! — торопил он. Со всех сторон его снова обступили те, кто вручил ему свои надежды на быстрый отъезд.
— Ждите здесь, — попросил Алик апатичным деловым голосом. — Оформление билетов займет минут двадцать, — и он увлек Юрашу к двери, над которой висела надпись: «Служебный вход».
Едва они скрылись за поворотом длинного коридора, как Юраша уцепился за лацкан пиджака Алика и буквально зашипел:
— Ты что делаешь? Да за такое… Сейчас же отдай им деньги!
Алик с силой оторвал и отбросил его руку:
— Брысь, дура! И не шебурши, заячья душа. Побежали быстрей.
— Отдай деньги, — ворчал Юраша.
— Я никогда не отдаю деньги, — отрезал Алик. — Я их всегда беру. Неужели ты, дружище, не понимаешь, что я решился на это исключительно ради твоего приезда? Не больше. Ты боишься, а я, думаешь, не боюсь? Еще как боюсь, друг мой любезный. Все поджилки от страха трясутся.
Они миновали еще несколько коридоров и вскоре очутились на привокзальной площади. Взять такси было делом минуты.
— В гастроном, — отрывисто, тоном победителя бросил Алик. Юраша униженно молчал.
У гастронома они отпустили такси, потом, когда вышли из магазина нагруженные свертками, взяли другое. До самого своего дома Алик не проронил ни слова. Он презирал Юрашу всеми фибрами души. И тот, весьма нервный и чувствительный человек, своей гусиной кожей ощущал это обжигающее презрение.
Бутылки с красивыми причудливыми этикетками были водружены на стол. К употреблению приготовлены всевозможные закуски. Юраша поминутно облизывался, как зачарованный глядя разбегающимися глазами на сказочный стол. Алик произнес короткую речь:
— Итак, милостивый государь, деньги можно извлекать даже из безвоздушного пространства. Это награда за мою смелость и за мой страх. Как видишь, плата за них повыше разных твоих северных, ледовитых, полярных. Понял — нет, академик?
Юраша сидел съежившись, не смея шелохнуться. Больше всего сейчас ему не хотелось быть изгнанным, ибо в эти минуты он находился у врат рая и привратник в образе Алика еще не сказал своего последнего слова.
Юраша напрягся в ожидании. Лицо его ничего не выражало, только алчно поблескивающие глазки неотрывно смотрели на стол. Расширяющимися ноздрями он улавливал ароматы печеного мяса, индейки, ленинградского рулета, свежего балычка, швейцарского сыра, маринованных огурчиков, средиземноморских сардин и прочих даров моря и суши.
Алик, намеренно не торопясь, закурил сигарету, уставился на Юрашу и пустил ему прямо в лицо клуб дыма. Тот даже не моргнул. Он был готов все стерпеть, все вынести. Алик саркастически усмехнулся. Юраша, при его нетерпеливом и невыдержанном характере, вел себя безупречно. «Я еще вышколю его, — подумал Алик. — Мать родная не узнает. Ох и трусливый малый! А жадный — сил нет. На сегодня, пожалуй, хватит. А то еще мой раб взбунтуется и сбежит».
— Юрашка! — патетически воскликнул Алик. — Что же мы сидим и ждем, как обездоленные, черствой корки? Почему ты не наполняешь бокалы? — глаза его весело смеялись.
— Другой бы спорил, — оживленно вскинулся Юраша, — а я и говорю — давно пора закусить. — Он подергивал руками и плечами, словно удерживая на месте сползающие плечики майки.
Он схватил бутылку с коньяком и вилкой быстро выковырял пробку. Жадно выпил полстакана и стал есть, заглатывая крупные куски. Алик, напротив, не торопился, а вкушал со смыслом, почти с любовью, пользуясь ножом и вилкой, с ласковой улыбкой наблюдая за своим дружком. Наконец тот отвалился от стола. Глаза его застыли, словно были обращены взором внутрь себя. Он тяжело дышал. Виновато улыбнулся:
— Если есть в жизни счастье, то это хорошая жратва. Давно я так вкусно не едал.
— И все-таки счастье — это жизнь духа, — рассудительно заметил Алик, — а не набитый желудок. Впрочем, каждому свое.
— Может быть, — кивнул Юраша, — но когда я голоден, мне ничего нейдет на ум.
— А в чем, собственно, твое представление о счастье? В чем предел твоих мечтаний? Ведь не ради хорошей жратвы ты живешь на земле. Я в это просто не поверю.
— Конечно, — с достоинством кивнул Юраша. — Дай подумать. Сейчас скажу. — Он нахмурил брови, выпятил далеко вперед губы, важно покачал головой. — Я хочу одеться по самой последней моде, отпустить усики и баки, — Юраша провел по щеке пальцами, показывая, какой длины должны быть его баки, — жениться на красивой невинной девушке…
— Обязательно на невинной? — подмигнул Алик.
— А что еще? Ну, сам понимаешь, квартира, дача, машина. Это уж как полагается.
— Конечно, не ахти что, но не так уж мало, — сказал Алик. — Не так уж мало. Да… да… — Он задумался. После короткой паузы решительно протянул руку в сторону Юраши: — Со мной ты будешь иметь все это и еще кое-что.
Юраша неопределенно пожал плечами. Он не хотел обидеть Алика, но ему хотелось бы решить свои проблемы собственными силами.
Они закурили. Разговор не клеился. Юраша поминутно вскидывал голову, терзаемый позывом задать вопрос, но все не решался.
— Ну, телись, — снисходительно кивнул Алик. Ему показалось, что сейчас Юраша, в свою очередь, спросит, о чем он мечтает. — Не робей.
— Алик, — начал Юраша, — что это был за комиссионный рубль, который ты брал на вокзале у легковерной публики?
— Я сделал ставку на доверие. Как видишь, чутье меня не обмануло. Нужно знать психологию, если не хочешь отстать от жизни. Я, например, решил всерьез заняться самообразованием. Читаю «Рефлексы головного мозга» Павлова и «Элементы мысли» Сеченова.
Юраша вытаращил глаза. Алик, снисходительно улыбаясь, взял из промасленного кулечка греческую маслину и стал сосредоточенно обсасывать ее. Юраша терпеливо ждал.
— Видишь ли, дружок, пока ты там зарабатывал свою грязную кучку денег, я тоже не терял даром времени. Я тоже посетил далекие края. Откровенно говоря, эта поездка кое-чему научила меня. Вся моя прошлая жизнь — проказы беззаботной молодости. Но пора наивных лет миновала. А как жить дальше? Бражничать, водиться с отребьем, таскаться по улицам? И всю жизнь собирать крохи? Ну-с, что скажешь?
Юраша чувствовал, как начинает возбуждаться. Он даже сам не знал, что его наэлектризовывает — непривычная серьезность Алика или пугающая картина, нарисованная им? Он съежился, как мальчишка, который ожидает, что его вот-вот безжалостно оттаскают за чуб.
Алик был преисполнен гордости. Он вдохновенно играл преуспевающего дельца, пробивного, твердо знающего, что ему нужно, умеющего по-современному жить и мыслить. Но главное — легко доставать деньги и так же легко расставаться с ними. Он принял соответствующую театральную позу — скрестил на груди руки, забросил ногу за ногу и надменно закинул назад голову. Щеки его раскраснелись, глаза горели. «Видишь, какой я современный деловой человек, — тыкал он в нос Юраше всем своим видом. — Что твои жалкие мятые трешки, заработанные ценой таких усилий! Учись, как надо жить!» Алик нравился сам себе. Пристыженный Юраша не узнавал его. Перед ним был уже не тот робкий и застенчивый, слегка нагловатый Алик, которого он знал раньше. Сейчас перед ним раскрывал свои карты крупный игрок, настоящий деляга.
— Безделье — не мое амплуа, — напыщенно продолжал Алик. — Видел я бездельников. Безвольные, пассивные, скучные типы. Людишки — сорная трава. Заживо гниют. Нет, такой участи я не хочу. Потрогай мои мускулы. Железо. А сердце как необузданный зверь. Я должен что-то делать. Я хочу жить, действовать. Понял? Жить… Я работал дежурным, ассистентом, методистом и еще бог весть кем. Я видел, как валят деревья рабочие леспромхоза. В любой момент тебя может прихлопнуть упавшим стволом — стоит лишь ему повалиться не в ту сторону. Ха-ха-ха! Я хочу жить, понял — нет, академик? И не хуже, а лучше других, — с пафосом, словно артист на подмостках театра, ораторствовал Алик. Похоже было, что он убеждает и сам себя. — Быть или не быть? Нет. Только быть. Но кем? Мелкой конторской крысой? Как твой папа? Скажи честно, ты хочешь прожить такую же серую и пыльную жизнь, как твой папа?
— Не хочу, — встрепенулся Юраша и изо всех сил покачал головой, отчего глаза его, как стеклянные шарики, тоже метнулись туда-сюда. — Не оскорбляй моего отца. Он ни разу — понял — нет? — не взял чужого. А ты, того и гляди, запустишь руку в чужой карман.
— Ну что ты! — деланно возмутился Алик. — Я могу взять, если бесхозно лежит, но украсть… Ни за что в жизни! Так вот, ты сам говоришь, что твой папа всегда был идеально честным человеком. Допустим, мы поднялись на ступеньку выше. Стали артистами, инженерами, прорабами или еще черт знает кем. Надо ежедневно являться на службу. А я, заметь, органически не выношу даже кассы взаимопомощи. Я убежденный индивидуалист, презираю людей и считаю всех их ослами. Так как же быть?
— Как же быть? — как эхо повторил Юраша.
— Объявить войну обществу? Зачем? Оно сотрет нас в порошок, едва шевельнув мизинцем. Мы жалкие одиночки-примусники. И заметь, чем дальше в лес — тем больше неприятностей. Значит, остается изыскивать другие возможности. Но какие?
— Какие? — снова, как эхо, повторил Юраша.
— Вот именно — какие… Я и сам не знаю еще. Мне нужно много денег. Но не они цель моей жизни. Жить ради того, чтобы добывать деньги, — значит жить одним днем. Это жалкий удел жуликов и простофиль. Для меня деньги — средство стать на ноги, жить на широкую ногу.
— А где ты возьмешь столько денег? — Юраша показал насмешливые зубы.
— Плевать! Самое главное — цель. А как она достигнута, не имеет никакого значения, — фыркнул Алик.
— Послушай, Алик, — с уважением заговорил Юраша, хлопая ресницами. Глазки его несколько помутнели и вразнобой косили, ему сильно хотелось спать. — Ты так и не ответил на мой вопрос, что это был за комиссионный рубль?
— Рубль? — повторил Алик. — Я ведь уже сказал, что сыграл на инстинктах. Ты был кассиром, который — ха-ха-ха-ха — за мелкую мзду согласился прокомпостировать билеты этим обезбилеченным пассажирам.
— И женщине с большими глазами?
— Какой женщине? — не понял Алик. — Да, да, была какая-то женщина. Ты же видел, я не хотел брать у нее деньги, но она так пристала. Ладно, не мучайся. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Получай свою десятку, ты честно ее заработал. — Алику не хотелось быть тем учителем, который охотней ругает, чем учит.
Юраша в нерешительности покачал головой. Его точил червь сомнения. Потом он взял червонец и спрятал в карман, где лежали трешки. В этот самый момент, как видно, и свершился тот психологический перелом, который исподволь готовил Алик, — одна десятка перетянула все трешки. Глаза Алика удовлетворенно блеснули.
— А теперь на боковую! На наш век простаков хватит. Деньги не пахнут. Это не я придумал. Пускай общество воспитывает всех граждан честными. Лично я ничего не имею против. А мы будем решать собственные проблемы, по возможности избегая конфликтов с законом.
— Перекупка вещей у иностранцев? — осоловело спросил Юраша. — Валютные спекуляции? — глаза его смотрели в разные стороны. — На это я, запомни, не пойду.
Алик поморщился.
— Брачные аферы? Торговля цветами и фруктами?
— Ты что, спятил? Кончай валять дурака. Нам нужен исходный капитал для развертывания основной операции. Для начала я создам театральную труппу.
Лицо Юраши вытянулось в немом вопросе, нижняя губа отвисла.
— Скоро я одним ударом решу все свои проблемы, — потирая руки, сказал Алик.
Юраша во все глаза смотрел на него. Теперь перед ним был уже не просто франтоватый, усмешливый малый, а апостол, раскрывший перед ним неведомые горизонты. Мессия, пришедший на землю, чтобы спасти его от прозябания.
— Я знаю, рано или поздно это должно было случиться, — доверительно наклонился Алик к Юраше. — У меня на поводке моя удача, и я не упущу ее. Это говорю тебе я, наследник престола. Запомни мои слова.
— Наследник? — отпрянул Юраша. — Придумаешь такое… — разочарованно протянул он. — Наследник престола? Где вас делают, хотел бы я знать.
— Да, наследник! — жестко сказал Алик. — Только не в прямом, а в переносном смысле. Понял — нет, академик?
— Ну-ну, кончай свои шуточки, — фыркнул готовый рассердиться Юраша, которому не без основания послышался «болван» в «академике». Он с важностью выпятил губы: — Ты можешь прямо сказать, в чем все-таки дело?
— Ничего не спрашивай, — душевно улыбнулся Алик. — Обаяние, обаяние, и люди поверят тебе. А поверят, можешь делать с ними, что хочешь. Ложимся спать, дружок. Утро вечера мудренее.
Алик устроился на единственной кровати. Юраша — на коврике у его ног. Через несколько минут комнату наполнил могучий храп Алика, сквозь который прорывался тонкий подсвист Юраши.
«Ученики» Станиславского
Сон Алика был крепок и монолитен, как глыба гранита. Проснулся он с головой чистой и ясной, как погожее майское небо. Приподнялся на локте и не поверил своим глазам — комната сияла первозданной чистотой. Юраша, протиравший тряпкой окно, обернулся на скрип:
— Я, понимаешь, рано проснулся — разница в часовых поясах. Чтобы не скучать, решил вот заняться…
— Не оправдывайся, дружок, — весело откликнулся Алик, опуская на чистый пол ноги. — Ты сделал хорошее, полезное дело. Можешь гордиться собой. Ты любишь чистоту, а чистота — залог здоровья. Оно обеспечит тебе любовь будущей невесты.
— Зачем ей мое здоровье? Она даже не подозревает о моем существовании. — Юраша соскочил с подоконника, подошел к Алику, который сладко зевал и со вкусом потягивался. — Что будем делать дальше, мой гениальный друг?
Алик выдернул у себя из носу волосинку, внимательно посмотрел на нее, хотел бросить на пол, но удержался, выразительно глянул на Юрашу:
— Это только кажется, что она ничего о тебе не знает. Она знает, что у нее будет жених, и очень заинтересована, чтобы ты был здоровым, примерным мальчиком. — Он подошел к окну и выбросил волосинку в открытую форточку. — Ты надоумил меня, дружок, на одно дельце, — продолжал он. При каждом его движении под чистой матово-загоревшей кожей шевелились мускулы.
— Красив зверь, — сказал Юраша, взирая завистливым взглядом на Алика, который легко и быстро перепрыгивал через воображаемую скакалку.
— Красив, говоришь? — Алик самодовольно улыбался. — Это мой единственный культ, дружок. Иначе, чем бы еще мы отличались от обезьяны? Рванем в баньку? Очистимся от грехов и грязи, поплаваем, а потом примемся за дела. Пора и нам начать регулярную трудовую жизнь. Ты прав в одном — без труда не вытащишь и рыбки из пруда. И я прав — весь улов должен принадлежать рыболову.