А Марат сам не понимал, почему расстраивает папу. Он же не хотел. Вот как нескладно получается. «Утром попрошу прощения, — решил он, успокаивая себя. — Подумаешь — педагогический дар. Нет, и не нужно, я сам могу слушаться. Безо всякого дара, — говорил он себе. — Всё равно папа хороший». И Марат не заметил, как уснул.
Отец всё-таки встал раньше. Он разбудил Марата, ласково приговаривая:
— Вставай, сынок. Тётя Шура оладьи печёт. Скоро завтрак. Делай зарядку, умывайся, шофёр уже давно поехал на заправку.
— А почему он вчера не заправил машину?
— Времени, наверное, не хватило.
Выехали они ровно в семь часов, когда солнце поравнялось с верхушкой пожарной каланчи напротив их дома.
Марат сел с отцом на заднее сиденье «Волги», у их ног растянулся Анъяр.
Тётя Шура устроилась рядом с шофёром.
Чтобы не было душно, Марат опустил стекло машины. Но тётя Шура сердито сказала:
— Должно быть, хочешь опять ангиной заболеть?
Пришлось поднять стекло.
— Сколько ещё километров до дедушкиной деревни осталось? — начал спрашивать Марат, как только отъехали от дома.
— Далеко. Около ста километров.
— Через сколько часов приедем туда?
— Узнаем, когда приедем.
— А вдруг дедушки не будет дома? Вдруг он ушёл в лес? Что тогда будем делать?
— Если не будет дедушки, бабушка дома. Далеко не уйдут, не беспокойся.
Когда машина, свернув с шоссе, въехала в лес, все вышли подышать свежим воздухом. Тётя Шура стала собирать цветы у дороги, шофёр лёг на траву, а Марат с отцом пошли по лесу. Они насобирали много земляники, сочной и красной. Анъяр ходил за Маратом, как на цепи. А когда все собрались вместе и стали есть ягоды, Анъяр растянулся на траве, но всё же голову положил на колени Марату.
— Ни на шаг от меня не отстаёт, — похвалился Марат, показывая на собаку. — Говорить не умеет, а всё равно знает, кто её командир.
Отец сказал:
— Если дедушка согласится принять собаку, ты будешь её вожаком. А нет, то придётся Анъяра отвезти обратно в город.
— С кем же мы её оставим в городе? — спросила тётя Шура, перестав есть ягоды.
— Если дедушка не позволит оставить собаку, я тоже в город вернусь, — заявил Марат и даже брови сдвинул. — Будем жить вдвоём с Анъяром. Только ключ не забудьте мне оставить. Я теперь сам умею открывать дверь.
Губы тёти Шуры сморщились от улыбки. Она быстро взглянула на отца: дескать, мальчик говорит как взрослый. Отец тоже улыбнулся и, ничего не ответив сыну, поднялся.
— До полуденной жары нам нужно бы добраться. Путь не близкий. — И пошёл к машине. За ним побежал Марат.
На этот раз тётя Шура посадила его на переднее сиденье, а сама села рядом с отцом. Собака прыгнула к Марату. Ей было трудно устроиться между ним и шофёром, и Марат посадил её к себе на колени. Собака закрыла всё переднее стекло. Но Марат не обиделся. Обнял Анъяра за шею и ехал, закрыв глаза. Однако отцу это не понравилось. Он велел шофёру притормозить и приказал:
— Анъяр, ко мне!
Собака лизнула Марата, жалея, что им приходится расстаться, и перешла на своё прежнее место. Марат подумал, что теперь ей будет очень скучно.
Проехали прохладный лес, открылось ржаное поле, залитое ярким солнцем. На бугорке за кюветом сидели две куропатки и деловито разглядывали дорогу.
— Цыплята! — крикнул Марат.
Собака вскочила, навострив уши.
— Это куропатки, — сказал отец.
Куропатки почти не испугались автомобиля. Они лениво взлетели и через несколько метров снова опустились на землю.
— Давай спустим Анъяра, — предложил Марат, с надеждой взглянув на отца.
— Нельзя, — сказал отец. — Если собака научится ловить куропаток, начнёт, того гляди, в деревне кур таскать. Ему тогда несдобровать.
— Анъяр умная собака: если я скажу нельзя, он не ослушается, — убеждённо сказал Марат.
— При тебе он и не будет их ловить, а как заснёшь, пойдёт за ними на охоту, — поддразнивала его тётя Шура.
— Анъяр не такой: он не куроед, не вор! — возмутился Марат.
— Надейся на него, у него вон и хвост крючком, — не унималась тётя Шура.
— Да будет вам, — остановил их отец, смеясь.
Сначала шофёр хотел остановить машину, погнаться за куропатками, но, услышав слова директора, прибавил газ, и в один миг куропатки остались позади.
Марат обиделся, что отец не разрешил поохотиться, надул губы и довольно долго сидел молча. Они опять въехали в лес. Здесь росли сосны, осины, берёзы и крепкие раскидистые дубы. Песчаная дорога привела их к речушке с прозрачной водой. Когда они проезжали деревянный мостик, Марат увидел даже дно реки — оно было белое-белое.
— Смотрите, вода здесь блестит, как ртуть! — крикнула тётя Шура звонко и радостно — так умеют кричать только девочки (Марат очень удивился). — До дна видно. Трудно здесь рыбам укрываться: их, наверное, руками можно ловить, — говорила тётя Шура восторженно.
Переехали мост. Шофёр остановил машину.
— Надо бы воды в радиатор долить, а ведерко я забыл, — сказал он смущённо.
— Давайте моей панамкой будем воду таскать, — предложил Марат и весело побежал к воде. От него не отставал и Анъяр.
— Панамку не мочи, — сказал отец. — Вот выпьем чай, термосом воду натаскаем.
Тётя Шура сбросила туфли на высоких каблуках и побежала к реке, ну совсем, как маленькая. Марату это очень понравилось.
— Хорошее дно! — крикнула она. — Песок белый-пребелый, прямо как липовый мёд, чудо!
— А вон рыба, — обрадовался Марат, — щука, наверное! Папа, можно, я вытащу удочку?
Отец налил в стаканчик чай и, подавая Марату, сказал:
— На-ка, попей. А без червя рыбу не ловят.
— Я вместо червя кусочек колбасы насажу, — заволновался Марат. — Тётя Шура, пожалуйста, дайте мне колбасы.
— Не стоит нам здесь задерживаться, Марат. Нас в деревне ждут, — сказала тётя Шура ласково.
И Марату показалось, что она сама с удовольствием половила бы рыбу, только стесняется.
— Я только одну рыбку поймаю, — застонал Марат. — Здесь, наверное, водится много щук.
Тут вмешался отец:
— Рыбачить нужно утром. Днём рыба не клюёт.
— Почему?
— Потому что днём жарко, вся рыба лежит на дне, в прохладе. Сейчас ей никакая пища не нужна.
— А я видел одну рыбку совсем наверху. Ей почему не жарко?
— Она отстала от папы и бегает теперь по всей реке, ищет его. Не найдёт, так вечером папа разыщет её, когда выйдет на прогулку.
— А если рыбка до вечера захочет есть?
— Мошку поймает или дафнию.
— А если не найдёт дафнию?
— Проголодается — разыщет.
— А почему она отстала от папы?
— Потому что не послушалась.
— Разве рыбы разговаривают?
— Конечно.
— А я не знаю ни одного рыбьего слова.
— Язык рыб знают только рыбы.
— А почему люди не учат рыбий язык?
— Теперь уже изучают.
Марат продолжал спрашивать — отец, хотя и устал отвечать на вопросы, ни разу не вспылил.
Машина, казалось, незаметно въехала в деревню.
— Видишь красную шатровую крышу? — показал отец шофёру. — Вот к этому дому и поезжай.
Марат первый выпрыгнул из машины и повёл во двор Анъяра.
А вот и дедушка с бабушкой! Они стояли перед своим высоким пятистенным домом. Какие же они старенькие! Сколько у них морщин, как это они все помещаются на лице! Бабушка и дедушка показались Марату такими маленькими по сравнению с папой и тётей Шурой. Неужели и у Марата будут когда-нибудь такие морщины? Нет, в это поверить никак нельзя. А глаза у бабушки и дедушки были ласковые и добрые-предобрые. Марат это сразу увидел и обрадовался. Анъяру они тоже очень понравились. Марат это сразу почувствовал. Если правду сказать, первый раз в этом году ему стало легко-легко.
Подаркам дедушка с бабушкой очень обрадовались. Бабушка посмотрела в бинокль и очень удивилась.
Деревню окружали леса, они подступали вплотную к широкой Волге. Её было видно прямо из окна дедушкиного дома. А говорят, в лесу ещё были озёра! Отец Марата вскоре заговорил о рыбалке. Дедушка посоветовал съездить в лес на колхозную пасеку. Она у самого рыбного озера. «Только поспевайте вытаскивать», — улыбнулся дедушка. Тётя Шура хоть и хлопотала на кухне, помогая бабушке стряпать обед, но слышала всё, что говорил дедушка о рыбном озере, и очень хотела скорее порыбачить. Она стала совсем не похожа на городскую тётю Шуру и всё больше нравилась Марату.
Бабушке не хотелось отпускать долгожданных гостей. Она говорила, что озёр и вокруг деревни полно, да и рыба в них не перевелась…
— Заодно я хоть с братом Василием повидаюсь, — сказал отец. — Как он там живёт один-одинёшенек? Жена и дети здоровы?
— Семья-то у него в деревне, а он пропадает в лесу. Настоящим пчеловодом заделался. Из дальних колхозов приезжают к нему учиться, — с гордостью рассказывала бабушка об успехах младшего сына. — Большой доход от мёда колхоз получает.
На пасеку они приехали вечером, перед закатом солнца. Дядя Василий был очень похож на папу Марата, только худой и ростом выше.
В лесу на небольшом пригорке стоял одинокий дом, от него вниз спускался ярко-зелёный луг, на нём были расставлены ульи, много: сто шестьдесят — так сказал дядя Василий. Некоторые были установлены на больших весах. Называли их контрольными. Весы показывали дневной сбор мёда. Об этом Марату тоже рассказал дядя Василий.
После ужина шофёр сразу лёг спать. Завтра рано утром нужно было возвращаться в город. Дядя Василий, взяв снасти, повёл гостей на лесное озеро недалеко от пасеки. Анъяр не отставал, крался по лесу, принюхиваясь, вздрагивая всей кожей.
Озеро раскинулось километра на три в длину. Да и ширина была порядочная. Вода в озере даже на закате, когда небо стало совсем багровым, казалась зелёной. Марат не удержался, подбежал к воде, зачерпнул ладонью. Капли оказались прозрачными, как хрусталики у них дома на люстре.
Вокруг озера буйно разрослась осока, шуршал камыш. Корма в воде, видно, было много, потому-то, говорят, здесь водились толстые, как поленья, щуки и сазаны. Жирная, вкусная была здесь рыба. Водились и караси, лещи, плотва, заплывали они в озеро во время половодья из Волги.
В тот вечер Марату казалось, что они непременно наловят много рыбы, но ни одна рыба не клюнула. Марат и тётя Шура долго печально смотрели на озеро, начавшее гнать волны.
— Нет удачи, — сказал отец. — Ветер с северо-востока, рыба клевать не будет.
Марат только теперь заметил прогалину с северной стороны, где лес переходил в степь и открывались ворота для ветра.
К вечеру ветер усилился. Волны на озере стали большие.
Неудача рыбаков, кажется, расстроила и Анъяра. Собака внимательно смотрела на поплавки и даже начала тихонько скулить, волноваться. Дядя Василий, глядя на приунывших рыболовов, посмеивался в курчавую бороду и утешал их:
— Не горюйте, утро вечера мудренее. Наловим ещё. Только зорьку не проспите!
Решили переночевать.
— А можно, я одну удочку оставлю здесь? — спросил Марат.
Дядя Василий посоветовал попытать счастья на сомёнка и передал ему свою удочку.
— У моей леска из проволоки и крючок побольше, а удилище я привяжу к пеньку.
— Эх, поймалась бы рыба, привезли бы бабушке, — мечтал Марат вслух.
Укладываясь спать в сторожке дяди Василия, отец напомнил Марату, что разбудит его очень рано, ещё до восхода солнца.
— Если ветер утихнет, то утром поймаем рыбу. Прошлый раз я отвёз домой много карасей, — сказал дядя Василий.
— Одни караси?
— Были и пескари, я отдал их кошке. Спи, Марат, скоро полночь.
Утро выдалось ясным и тихим. К озеру теперь вместе со всеми пошёл и шофёр. На том же месте, где вчера не вытащили ни одной рыбы, теперь был замечательный клёв. Рыбаки едва успевали закидывать удочки. Рыба прямо хватала наживку. Марат свой улов собирал в отдельное ведёрко и время от времени пересчитывал рыбок.
— Папа, — крикнул он, — я уже поймал двенадцать рыб, и угорь есть. Сумасшедшая рыба, извивается, как змея! Можно, я его Анъяру отдам?
— Это самая вкусная рыба, — ответил отец. — Собаку мы после угостим. Ты слушай, как просыпается лес…
Марат прислушался к пению птиц в утренней тишине.
Совсем недалеко от озера, в чаще, какая-то пичужка радостно звенела: «Пинь-пинь…» — и замолкала, будто прислушивалась к пению других. А лес точно застыл, стало тихо-тихо. Можно было подумать, что деревья боятся спугнуть птиц и потому стоят не шелохнувшись. Вскоре подала голос другая птичка. В поддержку ей пропела что-то третья, прячась в кустах бересклета, а её голос подхватили разные птицы на разные лады. Одни брали высокие, тонкие ноты, другие — низкие, хрипловатые, скрипучие, растянутые.
Пока Марат раза два вытащил из воды удочку, запел весь птичий мир, населяющий этот лесной край, хотя не видно было ни одной птички. На востоке, над горизонтом, занялась заря: зелёно-синие полосы на небе порозовели, а потом быстро потемнели, стали багровыми и чуть погодя рубиновыми.
Торжественный алый свет разливался всё шире и шире. Солнце всходило, и птицы вдруг оборвали своё песнопение. Всё смолкло. Восход солнца птицы и деревья встретили торжественным, глубоким молчанием. Но стоило ему, красному солнышку, показаться над горизонтом, как все птицы запели ещё радостней и быстрее зашелестели деревья.
— На уху хватит! — раздался звонкий голос тёти Шуры.
Марат вздрогнул от неожиданности, так странно прозвучали сейчас будничные человеческие слова.
— Достаточно, — сказал отец, — пора в дорогу, — и стал собирать снасти.
Дядя Василий сказал Марату:
— Отец и тётя Шура всё равно сегодня уезжают в город, а ты поживи-ка со мной. Тебе это полезно будет, видишь, какой ты бледный да худенький. Завтра приедут мои ребята, твои двоюродные братья, они покажут тебе ягодные места и ещё кое-что. Им тут все тропинки известны. Потом я отвезу тебя к дедушке.
Марат взглянул на отца.
— Оставайся, если нравится, — разрешил отец.
Но Анъяр потянул мальчика к машине, и Марат решил пока вернуться к дедушке. Надо же было обрадовать дедушку и бабушку своим уловом.
Отец и тётя Шура недолго погостили в деревне. После знаменитой ухи, которую приготовил сам дедушка, они заспешили в город.
— Ну, до свидания, мы уезжаем в Крым, — сказал отец Марату. — Домой вернёмся только через месяц. Смотри веди себя хорошо. За собакой следи, слушайся дедушку и бабушку.
Он поцеловал сына, а тётя Шура погладила Марата по голове и поцеловала в макушку. Лицо у неё стало грустное. И Марату даже немножко жаль стало расставаться с ней.
Голубая «Волга» запылила по деревенской улице. Вслед за ней бежали ребятишки.
Анъяр быстро привык к жизни в деревне. Он привязался к дедушке с бабушкой. Они тоже полюбили его. И все удивлялись, что городская собака не трогает ни коров, ни овец, ни кур, даже внимания на них не обращает. А ребята прямо не отходили от дома, в котором жил Марат и его учёная собака. Марат давал целые представления, заставляя Анъяра показывать всё, что тот умел делать. Анъяр послушно и охотно прыгал через препятствия, разыскивал спрятанные вещи, шёл по следу, «задерживал нарушителей», «умирал»…
Деревенские ребята все думали, как это раньше можно было обходиться без Анъяра: они играли в разведчиков, и тут Анъяр научил их многому. В лесу Анъяр всех разыскивал и собирал, особенно следил за самыми маленькими. Собака вела себя так, будто ей поручено охранять этих детей. И на речке, если кто-нибудь долго не вылезал из воды и нырял, Анъяр бросался и гнал «тонущего» к берегу. Даже все взрослые в деревне удивлялись Анъяру. Особенно тому, что во двор дедушкиного дома мог войти каждый, но выйти без разрешения хозяина никому не удавалось. Анъяр держал «под арестом» всякого взрослого, вошедшего во двор или в дом без разрешения. Однажды он два часа не выпускал со двора конюха соседнего колхоза, хорошего знакомого дедушки. Конюх звал хозяев, кричал, пытался уговорить собаку выпустить его, охрип даже, но никто его не мог выручить, пока не вернулись хозяева. Все потом смеялись над ним.
А в другой раз, когда дедушка возил сено на ферму, бабушка с Маратом поливали огурцы и капусту на дальнем огороде, к ним зашёл незнакомый прохожий, и Анъяр тоже не выпустил его из дома. Но этот человек не кричал и не просил выпустить его. Когда все вернулись домой, Марат хорошо разглядел этого человека. Он был в старом ватнике, на ногах у него были кирзовые сапоги, на руке татуировка — синяя свернувшаяся змея. Широкая борода свалялась. Он назвался бакенщиком с дальнего бакена, но никто в деревне его не знал. Глаза у него были холодные и мутные, так показалось Марату.