А мой сосед — Альсест — смотрел на яблоко и облизывался. Нужно сказать, что Альсест — это мой толстый друг, он все время ест.
— Моя мама, — сказал Альсест, — каждое воскресенье печет замечательный яблочный пирог с дырочками.
— Как это — с дырочками? — спросил я.
— Ну так, — ответил Альсест. — Я тебе как-нибудь покажу. Хотя можно и сейчас!
И он стал рисовать яблочный пирог, чтобы показать его мне, только ему пришлось остановиться и съесть одно печенье, которое он приберег для перемены. Такой смешной: как только увидит что-нибудь съедобное, у него тут же разыгрывается аппетит.
А мне яблоко больше напоминает одного парня, которого я видел по телевизору. Его зовут Вильгельм Телль: в самом начале фильма он стреляет в яблоко, а оно стоит на голове у его сына. Фи-ить — и стрела попадает точь-в-точь в середину. Он так каждую неделю делает и еще ни разу не промахнулся. Это классное кино, только жаль, что там не очень много замков. Вот в другом фильме — вообще одни замки, и сражается толпа людей, они там еще кидают друг другу в головы не пойми что. В общем, замки мне больше нравится рисовать.
— Ну что же это такое? — сказала учительница. — Где Жеофруа?
— Если хотите, я могу за ним сбегать, — сказал Максан.
В ответ учительница добавила ему еще несколько строк. Тут вернулся весь мокрый Жеофруа со своей баночкой.
— Ну, Жеофруа, — сказала учительница, — что-то вы долго.
— Я не виноват, — сказал Жеофруа, — это из-за баночки. Каждый раз, как я поднимался по лестнице, она переворачивалась, и мне приходилось опять идти за водой.
— Ладно, — сказала учительница. — Садитесь на место и приступайте.
Жеофруа сел рядом с Максаном и стал смешивать воду и краски.
— Дай мне краски порисовать? — попросил Максан.
— Пусть тебе папа купит, — ответил Жеофруа. — Мой не любит, когда я даю кому-то свои вещи.
Жеофруа был прав. Папы в этом вопросе непреклонны.
— Меня уже два раза наказали из-за твоих дурацких красок, — сказал Максан. — И к тому же ты идиот!
Тогда Жеофруа взял кисточку и — раз! раз! — начертил две толстые красные полосы на белом листе Максана. Тот в ярости подскочил. Толкнул стул, и красная вода из баночки вылилась на лист Жеофруа. Красной водой залило даже его рубашку. Жеофруа рассвирепел. Он накинулся на Максана с кулаками, учительница закричала, а мы все повскакивали с мест. Клотэр воспользовался моментом и двинул Жоакиму, который нарисовал целую тучу самолетиков.
Тут в класс вошел директор.
— Браво! — сказал он. — Браво! Замечательно! Вас слышно даже у меня в кабинете. Что здесь происходит?
— Я… у нас урок рисования, — сказала учительница. Ей всякий раз стыдно за нас перед директором.
— Ага, — сказал директор, — сейчас поглядим.
Он прошел между партами, посмотрел мой замок, пирог Альсеста, карту Аньяна, самолеты Жоакима, белый лист Клотэра, красные листы Максана и Жеофруа и морские бои Эда и Руфуса.
— Ну и что должны были рисовать эти юные художники? — спросил директор.
— Яблоко, — ответила учительница.
И в четверг директор оставил нас всех после уроков.
БИНОКЛЬ
Сегодня Жоаким пришел в школу с биноклем.
— Вчера я помогал маме убираться на чердаке, — объяснил он, — и нашел его в сундуке. Мама сказала, что папа купил его ходить в театр и на футбол, но потом он сразу купил телевизор, и больше бинокль ему не понадобился.
— И мама разрешила принести его в школу? — спросил я, потому что знаю наших родителей — они не очень любят, когда мы приносим в школу разные штуки.
— Нет, — ответил Жоаким, — но в обед я принесу его домой, мама ничего не узнает и все обойдется.
— А что делать с биноклем в театре и на футболе? — спросил Клотэр. Он хороший приятель, только никогда ничего не знает.
— Какой же ты все-таки глупый, — сказал Жоаким. — Бинокль нужен, чтобы видеть все издалека!
— Да, — сказал Максан. — Есть такое кино с военными кораблями — там один капитан смотрел в бинокль и видел все вражеские корабли, и бум! бум! бум! — их топил, а на другом, вражеском корабле был его друг-капитан, с которым они давно не встречались, и этот капитан с биноклем его спас, но тот не захотел за это пожимать ему руку, потому что капитан потопил его корабль, он сказал, что они помирятся только в конце войны, но они помирились раньше, потому что корабль капитана с биноклем тоже потопили, и друг-капитан его спас.
— А в театре и на футболе то же самое, — сказал Жоаким.
— Во как! — сказал Клотэр.
Но я Клотэра хорошо знаю. Я понял, что он ничего не понял.
— Дашь посмотреть? — закричали мы.
— Ладно, — ответил Жоаким. — Только Бульону не попадайтесь, а то он заберет бинокль и тогда мне влетит.
Бульон — это наш надзиратель, но его не так зовут, и он — как наши родители: не любит, когда мы приносим в школу разные штуки.
Жоаким показал нам, как лучше смотреть в бинокль: надо покрутить одно колесико, но сначала видно плохо, а потом — замечательно, другой угол двора совсем рядом. Эд рассмешил нас — он пытался смотреть в бинокль на ходу. Мы все так попробовали. Кажется, что вот-вот столкнешься с кем-нибудь вдалеке.
— Осторожней с Бульоном, — сказал Жоаким, нервничая.
— Да ну, — сказал Жеофруа, держа в руках бинокль, — я его вижу, и он сюда не смотрит.
— Это же здорово, — сказал Руфус. — В бинокль Жоакима можно следить за Бульоном и спокойно играть на перемене.
Это была гениальная идея! Больше того — Жоаким сказал, что бинокль поможет нашей банде сражаться с врагами, потому что мы сумеем за ними наблюдать.
— Это как с военными кораблями? — спросил Клотэр.
— Точно! — ответил Жоаким. — К тому же кто-нибудь из нас станет издалека подавать сигналы, и тогда мы будем знать, что происходит. Давайте прямо сейчас и проверим.
И это была гениальная идея. Мы отправили Клотэра в другой угол двора подавать нам сигналы.
— Какие сигналы? — спросил Клотэр.
— Да какие угодно, — ответил Жоаким. — Можешь строить рожи, махать руками…
Но Клотэр не желал никуда идти — ему тоже хотелось посмотреть в бинокль. А Эд сказал, что если он не пойдет, то получит по носу, потому что если ты в банде, надо себя тренировать для борьбы с врагами, и если он этого не сделает, то будет подлецом и предателем. И Клотэр пошел.
В другом углу двора он повернулся к нам и стал махать руками, а Жоаким смотрел в бинокль и смеялся. Потом я тоже посмотрел. И правда — Клотэр выглядел очень смешно: показывал язык и косил глазами. Мне казалось, что его можно потрогать. И вдруг, совсем близко от Клотэра, я увидел Бульона и быстро отдал бинокль Жоакиму. К счастью, в том углу двора Бульон не смотрел на нас: поговорив с Клотэром, он ушел, качая головой. Клотэр прибежал обратно.
— Он спросил, не спятил ли я, — сказал нам Клотэр. — Стоять в одиночестве, кривляться и махать руками.
— А ты сказал ему, зачем ты это делал? — спросил Эд.
— Ну нет, месье, — ответил Клотэр. — Я не подлец и не предатель!
Альсест, который еще не видел Клотэра в бинокль, потому что доедал булку, вытер руки и попросил Клотэра вернуться. Но Клотэр сказал, что ему надоело, и теперь наша очередь идти и подавать сигналы, а если мы не пойдем, то будем подлецами и предателями. В его словах был смысл, и тогда Жоаким дал ему бинокль, и мы все отправились в другой угол двора и принялись корчить рожи Клотэру и махать руками. И тут услышали суровый голос Бульона:
— Долго вы еще тут будете кривляться? Я уже видел здесь одного ненормального, а теперь и вы туда же! Глаза на меня! Я не знаю, что вы замышляете, но предупреждаю — я за вами слежу, шалопаи!
Тогда мы вернулись к Клотэру, и он сказал, что нашел еще одну классную штуку: он перепутал концы бинокля и посмотрел через большие стекла. Так можно видеть все вдали, но очень маленьким.
— Шутишь? — спросил Руфус.
— Нет, — сказал Жоаким, — это правда… Давай бинокль, Клотэр… Хорошо… Теперь вы очень-очень далеко и очень маленькие… И Бульон такой же маленький за вами…
Мы надеемся, что Бульон отдаст бинокль Жоакиму после уроков. Во-первых, потому что Жоаким — наш друг, и мы не хотим, чтобы его наказали. А во-вторых, на следующей перемене Бульон следил за нами в бинокль — и нас почти всех оставили после уроков.
НАКАЗАНИЕ
— Что ты сказал? — спросила мама.
Я очень обиделся, поэтому повторил маме, что я сказал, а мама ответила:
— Если так, сегодня не получишь мороженого.
Это было очень несправедливо. Потому что каждый день в половине пятого мимо дома проезжает со своей тележкой и колокольчиком продавец мороженого, и мама дает мне денег. Мороженое у него бывает шоколадным, ванильным, клубничным и фисташковым, я их все очень люблю, но особенно — клубнично-фисташковое, потому что оно красно-зеленое. Продавец его продает в вафельных стаканчиках, в бумажных и на палочке. Я согласен с Альсестом: он говорит, что вафельные лучше всего, потому что бумажные стаканчики и палочки мы не едим, так что какой от них прок? Но с бумажным стаканчиком дают еще такую замечательную ложечку, а палочки приятно сосать, только это не очень удобно, потому что иногда мороженое падает на землю и его очень трудно подбирать.
Я заплакал и сказал, что если не получу мороженого, то убью себя.
— Что здесь происходит? — спросил папа. — Кого-то душат?
— Происходит то, — сказала мама, — что твой сын был очень груб и непослушен, и я его наказала. Сегодня он не получит мороженого.
— Ты очень правильно поступила, — сказал папа. — Замолчи, Николя! Ты и вправду стал невыносим в последнее время. Перестань реветь, тебе это не поможет. Надеюсь, это послужит тебе уроком.
Тогда я вышел из дома и уселся в саду. Я думал так: совсем не надо мне их противного мороженого, мне вообще все равно, я уйду из дома и стану очень богатым, буду скупать земли. Жеофруа мне сказал, что его отец разбогател на скупке земель, и однажды я тоже вернусь домой на личном самолете и войду с огромным клубнично-фисташковым мороженым в руках, вот увидите!
В сад с газетой вышел папа. Он посмотрел на меня и уселся в шезлонг. Время от времени он отрывался от газеты и поглядывал на меня. И вдруг сказал:
— Как все-таки жарко сегодня.
Но я не ответил. Тогда папа вздохнул и опять погрузился в чтение. Потом снова посмотрел на меня и сказал:
— Не сиди на солнце, Николя, иди в тень.
Я подобрал на дорожке камушек и бросил его в дерево, но промазал. Тогда я взял другой, кинул его и опять промазал.
— Ладно, — сказал папа. — Если хочешь дуться — мне все равно, но тебе это никак не поможет, мой мальчик. И хватит швыряться камнями!
Я выбросил все собранные камушки и палочкой помог муравьям донести ношу.
— Когда он приезжает, этот замечательный продавец мороженого? — спросил папа.
— В половине пятого, — ответил я.
Папа посмотрел на часы, вздохнул, взял газету, потом опустил ее и сказал:
— Почему ты такой грубый, Николя? Видишь, что потом происходит? Думаешь, нам с мамой приятно тебя наказывать?
Я заплакал и сказал, что это несправедливо, и я не хотел так говорить.
Папа встал с шезлонга, подошел ко мне, наклонился и сказал, что нужно быть мужчиной, а мужчины не плачут. Он вытер мне нос, погладил по голове и сказал:
— Послушай, Николя, я пойду поговорю с мамой. После этого попросишь у нее прощения и дашь слово, что больше никогда, никогда так делать не будешь.
— Да, еще бы! — обрадовался я.
Тогда папа — какой же он все-таки классный — зашел в дом, а я подумал, что выберу себе ванильно-фисташковое, потому что бело-зеленое — тоже красиво. И тут я услышал, как в доме кричат. Папа вернулся в сад весь красный, уселся в шезлонг, взял газету, а потом скомкал ее и бросил на землю. Посмотрел на меня и закричал:
— Оставь меня в покое со своим мороженым! Надо было слушаться. И хватит об этом! Понятно?
Тогда я снова заплакал, а из-за ограды высунулась большая голова месье Бледюра (это наш сосед).
— Что случилось? — спросил он.
— А, это ты! — закричал папа. — Тебя не спрашивают!
— Ну извини, конечно, — сказал месье Бледюр. — Может, и не спрашивают, но меня насторожили эти нечеловеческие вопли. А когда рядом с моим домом кого-то убивают, я имею право знать, что происходит, прежде чем позвонить в полицию.
— Очень смешно, — сказал папа — Ха! ха!
— Мне не дают купить мороженого! — закричал я.
— Неужели финансовое положение у вас дома настолько бедственно? — спросил месье Бледюр.
— Николя наказан, а тебя я предупреждаю в последний раз — не суй нос не в свои дела, Бледюр! — крикнул папа.
— Правда, что ли? — удивился месье Бледюр. — Тебе не кажется, что ты слишком строг с этим бедным мальчуганом?
— Это моя жена его наказала! — закричал папа.
— А-а, ну раз жена… — рассмеялся месье Бледюр.
— В последний раз, Бледюр, — сказал папа. — Уползай к себе в конуру или получишь пару затрещин, которые я тебе уже давно обещал. И предупреждаю — я не шучу!
— Ну мы это еще посмотрим! — сказал месье Бледюр.
Тут вышла мама с сеткой для продуктов.
— Я пошла за продуктами к ужину, — сказала мама.
— Послушай, — сказал папа, — ты не думаешь, что…
— Нет, нет и нет! — закричала мама. — Это очень серьезно! Если мы будем ему потакать, этот урок ничему его не научит! Нужно, чтобы он понял раз и навсегда — нельзя говорить и делать, что попало! Мы должны начать его воспитывать прямо сейчас, я не хочу потом винить себя, что твой сын вырастет непутевым, потому что в детстве мы были к нему слишком добры! Нет, нет и нет!
— Думаю, он уже усвоил урок, — сказал месье Бледюр. — Может быть, хватит…
Мама резко повернулась к месье Бледюру, и я испугался, потому что никогда не видел ее такой сердитой.
— Позвольте заметить, — сказала мама, — что это дело касается только нас. Прошу вас не вмешиваться!
— Но, — сказал месье Бледюр, — я хотел только…
— А ты, — закричала мама на папу, — ты сидишь здесь и молчишь, пока твой приятель…
— Это не мой приятель! — закричал папа. — А…
— Я ничей не приятель! — закричал месье Бледюр. — Разбирайтесь между собой сами, а с меня хватит! Хватит!
Месье Бледюр ушел, и мама повернулась к папе.
— Хорошо, а теперь я пойду за продуктами, — сказала мама, — и не вздумай покупать мороженого своему сыну, пока меня не будет.
— Я не хочу больше ничего слышать о мороженом! — закричал папа.
Мама ушла, и тут я услышал колокольчик мороженщика. И опять заплакал. Папа закричал, что если я буду продолжать эту комедию, он меня отшлепает. Потом зашел в дом и хлопнул дверью.
За ужином никто не разговаривал, все были не в духе. Тут мама посмотрела на меня и спросила:
— Ну что, Николя, ты будешь хорошо себя вести? Не будешь больше обижать маму?
Я опять заплакал и сказал, что никогда больше не обижу маму, потому что я ее люблю. Тогда мама встала, пошла на кухню и с улыбкой вернулась. Угадайте, что у нее было на тарелке? Большое клубничное мороженое!
Я подбежал к маме и поцеловал ее. Сказал ей, что она лучшая мама на свете, а она меня назвала золотцем, и мне досталась целая гора мороженого. Потому что папа не захотел его есть. Он сидел и смотрел на маму большими круглыми глазами.
ДЯДЯ ЭЖЕН
Дядя Эжен пришел к нам ужинать. Мы его не часто видим, потому что он все время путешествует — ездит очень далеко, например, в Сент-Этьен или в Лион. Я рассказываю друзьям, что дядя Эжен — великий путешественник, но это не совсем правда: путешествует он только для того, чтобы продавать всякие вещи, говорят, он на этом много зарабатывает. Мне нравится, когда он приходит, потому что он очень смешной — все время шутит и очень громко смеется. Он еще рассказывает анекдоты, но я их никогда не слышал, потому что если он принимается их рассказывать, меня выгоняют из комнаты.
Папа открыл дверь дяде Эжену, и они расцеловались. Мне странно, когда папа целует мужчину, но надо сказать, что дядя Эжен не совсем мужчина — он папин брат. Потом дядя Эжен поцеловал маму и сказал ей, что его брат (папа) сделал единственную хорошую вещь в жизни — женился на ней. Мама громко рассмеялась и сказала дяде Эжену, что он неисправим. Тогда он взял меня на руки, крикнул «оп-ля!» и сказал, что я очень подрос и что я его любимый племянник. А потом он вручил нам подарки: дюжину галстуков для папы, шесть пар колготок для мамы и три свитера для меня. Дядя Эжен все время дарит странные подарки!