Дядя Артур жил от нас не очень далеко. Я бывал у него и раньше. И всегда удивлялся необычному дому, который приютил их семью. Это была огромная каменная громада, с проходами посередине в маленький дворик. Из проходов начиналась и скрипучая лесенка с резными перилами. По бокам лестницы в стенке были ниши и замурованные отверстия. В просветах между ступенями виднелись темные коридоры. Я ни капельки не сомневался, слушая рассказы дяди Артура о том, что в их доме появились привидения, верил ему. Дом когда-то принадлежал какому-то купцу, и его использовали и под склад, и под контору, и как магазин, и как жилой дом.
Дядя Артур жил на последнем этаже. Его семья занимала большую комнату и темную кухню.
Ручки сумки врезались в пальцы. Приходилось часто менять руку.
Я уже добрался до булыжной улицы. Кое-где горели одинокие фонари. Большой пользы от них не было. Пока все шло хорошо. Да и что могло случиться на этих пустынных улицах! Скоро буду у дяди Артура.
При всем желании я не мог найти объяснение, зачем ему сейчас, среди ночи, понадобились пистолеты. Да еще две сумки! Ясно, что и мама шла этой же дорогой. А кто спрятал пистолеты в нашей поленнице? Не дядя ли Артур? А теперь вдруг понадобились? Неужели где-нибудь дойдет до стрельбы?
Временами, листая газеты, мне попадались на глаза слова «бунт», «восстание». Но так как ни мама, ни дядя никогда не говорили об этом со мной или в моем присутствии, то я и не знал, что скрывается за этими словами. Тогда мне и в голову не пришло, что мама и эта парусиновая сумка могли быть связанными с чем-то подобным.
Я шагал быстро. Пригородные дома остались позади. Впереди стояли каменные громады старого города. Известняковые плиты тротуара гулко гудели под ногами. А в остальном вокруг все было тихо и спокойно.
От моего страха и волнения не осталось и следа. Я был столь же спокоен, как если бы нес домой с рынка картошку. Откуда я мог знать, что уже за следующим углом меня ждет неприятная встреча! Я почти столкнулся с двумя парнями и девушками.
Парней я узнал сразу. Хозяйский Фридрих и сынок полицейского Раймонд. Девушки были мне незнакомы. Явно где-то гуляли и теперь под утро возвращались домой.
Я не успел отскочить в сторону. Раймонд тут же схватил меня за рукав. Видимо, узнал. А узнав, решил, как всегда, поиздеваться.
— Дети ночью на улице! — воскликнул он и крутанул мне другой рукой нос. Это было до того больно, что у меня выступили слезы. Я не мог защититься, потому что на одной руке у меня висела сумка, а другую руку держал Раймонд. Я дернул головой, но Раймонд еще сильнее сжал мой нос. Боль стала невыносимой.
Я выпустил сумку и стукнул Раймонда по руке.
— Это что такое? — рявкнул в тот же миг Фридрих.
Сумка упала набок, и тряпка наполовину вывалилась. Один пистолет лежал на тротуаре. Фридрих наклонился было, чтобы взять его.
Я вырвался от Раймонда и оттолкнул Фридриха. Он полетел на дружка, оба они упали. Зазвенели стекла в окне подвала. Послышался крик.
Схватив пистолет и сумку, я кинулся бежать. Так быстро я, наверное, никогда не бегал. Я уже не чувствовал тяжести сумки, не чувствовал каменных плит под ногами. Я просто летел по улице.
Бежал, бежал… Наконец решил оглянуться. Погони не было. Наверное, они порезались о стекло и теперь приводили себя в порядок.
Сунул пистолет в сумку и поспешил дальше.
Уже показался знакомый проход. Знакомо заскрипела лестница, когда я в темноте лез по ступенькам.
Тук-тук… тук-тук!
За дверью послышались шаги. Передо мной стоял дядя Артур.
— Ты! — удивился он, глянул в темный лестничный проем, словно удостоверяясь, действительно ли я один, и втащил меня в комнату.
Комната была полна людей. Мужчины сидели за столом. Над головами стоял густой табачный дым. От хлынувшего в дверь воздуха, дым заструился к висевшей под потолком лампочке.
На столе стояли стаканы, хлебница с хлебом, две бутылки, на тарелке лежало несколько селедок.
Осмотревшись, я подумал, что дядя Артур что-то празднует.
— Мать где? — спросил дядя Артур.
В ответ я протянул сумку. Он схватил ее, глянул внутрь и спросил снова:
— Мать где?
Я объяснил, что у мамы плохо с сердцем, она не смогла прийти и послала меня.
— Послала тебя! — недоверчиво повторил дядя Артур.
— Ну, я сам попросился… — уточнил я.
Он посмотрел на меня другим взглядом. Но его привычная улыбка на этот раз не появилась на лице. И шутки тоже не последовало. Я по-мальчишечьи называл его дядя-шутник. В те вечера, когда он приходил к нам, моему счастью не было границ. Дядя-шутник приносил с собой столько веселья, что мне хватало на много дней воспоминаний о его рассказах и выдумках. Он, казалось, только затем и приходил, чтобы веселить нас с сестрой. Мама иногда останавливала его, но он отвечал, что если бог не дал ему своих детей, то пусть хоть будет позволено на чужих порадоваться.
Сейчас дядю Артура словно подменили. Он вовсе не был веселым.
Подошел к столу и начал раздавать оружие.
— Самое время… Уже пятый час! — сказал кто-то.
Мне вспомнились слова мамы о мужчинах, об ожидании, о том, что время бежит… Я понял, что ни о каком празднике тут и речи нет. Конечно же, нет. Бутылки могут стоять на столе, но это ничего не значит. Просто конспирация, больше ничего.
— А теперь быстро домой!
— Но… — начал я взволнованно.
На лице дяди Артура промелькнула наконец улыбка.
— Иди! — коротко велел он, открывая дверь. — И смотри, мать береги!
Я снова оказался на лестнице. Спустился по ступенькам до самого низа. Там остановился.
Перед моими глазами стояла комната: мужчины, в руках у них револьверы, облако дыма под голой лампочкой. «Самое время… Уже пятый час…»
Куда они собираются? И еще торопятся! Неужели так и начинается восстание, о котором пишет «Пяэвалехт»?
У меня возникло непреодолимое желание увидеть и услышать, что будет дальше, когда мужчины, с оружием в карманах, выйдут из прокуренной комнаты и куда-то пойдут. Я уже забыл, что мама осталась сидеть у поленницы. Забыл, что она ждет меня, что дядя Артур велел ее беречь.
«Я побуду здесь во дворе и подожду, пока мужчины не спустятся», — сказал я себе.
На минуту возникло сомнение: а не пойти ли все же домой? Но тут же я нашел оправдание своему плану.
«Может, Фридрих и Раймонд где-нибудь поджидают меня? Я не должен попасться им в руки. Лучше обождать, а потом пойти!»
Я прошел в маленький темный двор. Нащупал какой-то ящик и сел на краешек. Только тогда ощутил, что рубашка от недавнего бегства насквозь мокрая. Она неприятно липла к груди и спине.
Тут же дал знать о себе нос. Ноющая боль добралась до щек. Потрогав, я убедился, что нос мой раздулся.
На коленях у меня лежала пустая парусиновая сумка. Она свидетельствовала, что поручение выполнено.
«Зачем я здесь сижу? Неужели я и вправду думаю красться за дядей Артуром и мужчинами? Это же смешно!»
Но любопытство подавило внутреннее предостережение. Да и поздно было уже уходить. Точно в сказке, выступил из темной стены мужчина. За ним последовали другие.
Напротив прохода через улицу горел фонарь. Поэтому я отчетливо видел силуэты мужчин. Хотя я и знал, что сверху в проход вела лестница, я поддался впечатлению, будто мужчины появлялись прямо из стены. Это впечатление так подходило к окружавшей их загадочности.
Выходившие из стены становились в колонну по два.
К моему удивлению, на них были солдатские шинели и фуражки. Хоть свет фонаря был слабым, сомнения в том, что я видел, не было никакого. Солдатские шинели и фуражки узнал бы каждый мальчишка.
Увиденное меня немного смутило, но я сразу же догадался, что так им будет проще всего идти по городу. Ни один полицейский не станет интересоваться, что за солдаты шагают по улице. Воинский отряд. У него свои задания, приказы и распоряжения своих командиров.
Отряд вышел на улицу.
Я ни секунды не колебался. Прижимаясь к стенам домов, и перебегая от прохода к проходу, я крался за отрядом.
Отряд прошел с одной улицы на другую, и мужчины остановились у полицейского участка. Большая часть мужчин осталась на улице. Другие вошли в участок.
Я проскользнул в ближайшие ворота, перелез через забор и оказался во дворе полицейского участка. Я поднялся на край фундамента и через окно заглянул в дом.
Отец Раймонда и еще один полицейский, подняв руки, стояли у стены. Дядя Артур выхватил у обоих из кобуры револьверы. Второй мужчина в солдатской шинели вышел из соседней комнаты с тремя винтовками под мышкой. Третий солдат обрывал телефонные провода.
Затем дядя Артур что-то угрожающе сказал полицейским. Подтверждая свои слова, он потряс револьвером. Полицейские безмолвно прошли в маленькую темную каморку. Дядя Артур закрыл каморку на ключ и бросил его в мусорный ящик под бумаги.
Из рассказов Раймонда я знал, что каморка служит камерой для арестантов.
Мужчины вышли с добытым оружием из участка.
Я спрыгнул с фундамента и выбежал со двора прямо на улицу. Там я попался на глаза дяде Артуру.
— Как ты здесь очутился? — со злостью крикнул он.
— Я шел… за вами, — испугавшись его тона, пробормотал я.
Неожиданно донеслись выстрелы. Дядя Артур и мужчины прислушались.
— Пошли! — крикнул кто-то.
Мужчины двинулись.
— Сейчас же отправляйся домой! — бросил мне дядя Артур. И добавил осуждающе: — Как ты можешь быть таким бездумным? Ведь мама ждет!
Я хотел спросить, куда они идут и что все это значит, но дядя Артур уже побежал вслед за мужчинами.
Где-то впереди вновь послышался треск выстрелов. Как бы в ответ на это донеслись глухие выстрелы далеко за спиной.
«Народ должен захватить оружие!» — вспомнились мне слова, которые я однажды ранним весенним утром прочел на листовке, приклеенной на здании аптеки. Прочел до того, как какой-то мужчина сорвал это воззвание и злобно скомкал его.
В тот вечер я рассказал об этом маме. Она не стала меня и слушать. Резко сказала, чтобы я шел в магазин за молоком и хлебом. Тогда я не понял, что мама хочет держать меня от таких вещей подальше. Теперь я знал, что материнское сердце хотело уберечь меня от отцовской судьбы.
«Теперь народ взял оружие в свои руки!» — сделал я для себя неожиданный вывод, находясь перед полицейским участком. Я удивился, как же это я раньше ничего не понял.
Треск выстрелов в городе, запертые в арестантскую полицейские — все это наполняло меня особой храбростью. Вдруг я поверил, что отец вернется домой, что мама поправится, что Фридрих и Раймонд не посмеют больше терзать меня. Вряд ли я тогда обо всем так обстоятельно размышлял, знаю только, что меня охватило неизвестное до того чувство освобождения. Я стал сразу гордым и смелым.
Это чувство выветрило из памяти упреки дяди Артура.
Из полицейского участка донеслись стуки и крики.
Я ни минуты не колебался. Вбежал в участок и крикнул:
— Что вы там ломитесь?
За дверью наступила тишина.
Это вдохнуло в меня еще добрую порцию самоуверенности и превосходства. Я смело прохаживался по комнатам полицейского участка. Распахивал зачем-то двери шкафов и открывал ящики. Опрокидывал стулья и свистел.
В одном ящике я заметил коробки. В них были патроны. Дядя Артур не нашел их, а может, и не искал.
«Патроны им понадобятся! — подумал я про себя. — Попытаюсь догнать их».
Я побросал патроны в сумку и хотел уже бежать. Но в дверях стояли Фридрих и Раймонд.
— Ты уже здесь! — гаркнул Раймонд.
Тут же из арестантской донеслось:
— Райму! У них оружие!
— Так здесь только наш Пээду… — засмеялся в ответ Раймонд.
Из камеры донеслась ругань. Отец Раймонда приказал:
— Открой дверь! Выпусти нас!
В дверях ключа не было.
— Второй ключ в моем ящике! — через дверь наставлял отец Раймонда.
Раймонд пошел в другой угол комнаты искать ключ. Фридрих сделал за ним пару шагов.
Дверь была свободной.
Я выскочил из комнаты. По лестнице — на улицу.
Но Раймонд и Фридрих уже гнались за мной. Они схватили меня, вырвали из рук сумку и увидели там пачки с патронами.
— А-а, сначала пистолеты, а теперь патроны! — крикнул Фридрих.
— Что ты делал в участке? — ярился Раймонд.
— Вам какое дело? — бросил я в ответ.
— Ясно… — прорычал Раймонд. — Яблоко от яблоньки недалеко падает… Ничего, суд дознается!
— Какой суд! — отрезал Фридрих. — Свой суд вернее!
И они стали бить меня. Сначала я пытался отбиваться, но их было двое, и они были сильнее меня. Помню только, что у Фридриха в руке оказался камень, и этот камень угодил мне в лицо…
Когда я очнулся, то оказалось, что лежу в чужой комнате, на чужой кровати. В комнате суетилась чужая женщина. Мое тело одеревенело и ужасно болело. Голова раскалывалась.
Только спустя несколько дней начал понимать, что мне говорят, и смог что-то сказать в ответ.
Эта добрая незнакомая женщина подобрала меня на улице и принесла к себе. Я попросил ее отыскать маму. Вернувшись, она сказала, что мама не может сейчас прийти. Она тяжело больна.
Это потрясло меня. Хотя голова была перевязана и страшно болела, я не мог больше оставаться у этой доброй женщины. Я должен был увидеть маму. Женщина пошла провожать и поддерживала меня.
Добравшись домой, я узнал от соседей, что маму уже похоронили.
Сразу же после того, как восстание было подавлено, к нам пришли Фридрих и Раймонд. Фридрих бросил маме под ноги пустую парусиновую сумку и сказал:
— Вот, отродье твое прикончено!
Мама с испугу вскочила и тут же упала на пол.
Когда говорят о жертвах восстания первого декабря, я всегда думаю, что говорят и о моей маме. И еще я думаю, что не сумел уберечь ее. Уберечь, как велел дядя Артур.
Пистолет
Я на одном дыхании взбежал на чердак. Тут была моя надежная крепость и было убежище. Захлопнул за собой дверцу и припер ее куском доски. Вообще-то это было не нужно, потому что сюда, где рядом люди, Денжатник все равно бы не осмелился прийти.
Сунул руку в карман. Двадцать копеек были в целости. Я вынул монету и стал рассматривать, будто в ней было что-то особенное. Может, и было. Я спас ее от Денжатника, и она казалась мне теперь особенно ценной. Кроме ценности денежной, они словно бы вобрали в себя радость победы, потому что в схватке с Денжатником я вышел победителем. Хотя и ценой бегства, но все же! Редко случалось остаться при своих деньгах, если Денжатник, то есть Хейно, протягивал руку и требовал: «Выкладывай!»
Надо сказать, что Хейно жил за счет нас, окрестных и даже дальних мальчишек, довольно сносно. Мелочь на курево и карточную игру доставалась ему без особого труда. Жаловаться мы не решались, потому что с Денжатником нам и дальше приходилось жить на одной улице и в одном дворе. Предостережением нам стала трепка, которая досталась первому жалобщику, и никто из нас не желал испытать ее на своей шкуре.
Я устроился на ящике около окна и стал дожидаться, когда можно будет выйти. Денжатник пока еще слонялся по двору.
На подоконнике валялся какой-то железный штырек. Он лежал там столько, сколько я себя помню. Еще с тех пор, когда в детстве приходилось искать убежище от бабушки, когда я задавал деру от соседской собаки, когда мальчишка из соседнего дома обещал свернуть мне шею.
Я рассеянно взял штырек и принялся ковырять пыльный песочный пол чердака под ногами. Ковырял, ковырял и проделал маленькую пещерку под потолочной балкой. Время от времени выглядывал в окно. Денжатник все еще слонялся возле сараев. Теперь уже в компании с Возчиком.