Орлин Василев
Рассказы
Васко-космонавт
Ва?ско с бабушкой пошли гулять в парк. По дороге они проходили мимо дома, который только что кончили красить. Высокая лестница маляров ещё стояла у стены, а сами мастера ушли мыться.
Васко задумался о чём-то и сказал:
— Бабушка!.. Знаешь, кем я хочу быть?
— Кем, голубчик?
— Космонавтом!.. Таким, как Гагарин. Возьму высокую-высокую лестницу и первым взберусь на Луну.
— Хорошо, птенчик, хорошо, — улыбнулась бабка. — Ты уж и меня, пожалуйста, возьми на Луну.
— Возьму, — обещал Васко. — Только ты свою меховую телогрейку надень, а то там, на Луне, холодно очень.
— Надену, как же, надену…
Так, беседуя, бабка с внуком дошли бы мирно и тихо до самого парка, если б навстречу им не выскочил маленький, ну совсем маленький щенок. Он вилял лохматым хвостиком и весело лаял:
— Гав-гав! Здравствуй! Здравствуй, Васко, здравствуй! Ты маленький, и я маленький, давай дружить!
Весёлый щенок предлагал Васко свою дружбу, по будущий космонавт ни слова не понимал по-собачьи и, вместо того чтоб обрадоваться, ужасно испугался.
— Ой, бабуся! — завопил он и ухватился за бабкин подол.
— Ай да Васко! — засмеялась бабушка. — Ты же хотел на Луну забраться, а щенка испугался. Гагарин не трусишка.
— И я не трусишка!
— Разве?.. Я и то удивилась: такой милый щенок, а ты от страху дрожишь.
Васко жестоко обиделся и сразу отпустил подол.
«Ох, уж эта бабка! — подумал он. — Как она не понимает, что собака гораздо страшней Луны. Вот возьму и правда на небо полезу. Покажу ей… Пускай она поплачет!..»
Не раздумывая больше, Васко подбежал к лестнице, которую ославили маляры, и стал быстро по ней карабкаться.
— Васко! Васко! — вскрикнула испуганная бабка. — Ты куда лезешь?
— На Луну! — коротко ответил внук.
— Слезай! Сейчас же слезай!
— Гав-гав! Гав-гав! — заливался щенок. — Возьми и меня с собой! Возьми и меня! Гав-гав! Помнишь, собаки уже летали в ракетах на небо. Гав-гав!..
Васко, может быть, и добрался бы до самого неба, если б с шестой ступеньки не глянул нечаянно вниз.
«Ой-ой-ой! — вздрогнул он. — Как далеко я от земли! Что теперь делать?.. Парашюта ведь нет…»
Сердце его стучало, руки стали как деревянные, ноги дрожали…
— Ой, бабушка! — не выдержал и заревел он что было сил. — Я слезть хочу, ба-а-бушка!..
Хотел Васко приземлиться и не мог, потому что у него и в самом деле не было парашюта. А все космонавты спускались на парашюте.
Хорошо, что как раз в эту страшную минуту вернулись маляры. Один из них стал на вторую ступеньку, схватил космонавта крепкой рукой под мышки и подал бабушке.
А что сделала с внуком бабушка, не скажу: вы и сами догадаетесь!
Хочу только добавить, что щенок был очень доволен мужественным поведением своего нового друга. Он прыгал вокруг героя, вилял лохматым хвостом и весело тявкал:
— Гав-гав! Космо-навт!.. Гав-гав!.. Космо-навт!..
Гуси в платьях
Во дворе у бабки Ги?ны растёт большая вишня. Каждое лето её ветви бывают усыпаны множеством сладких-пресладких тёмно-красных ягод.
Как только ягоды поспеют, бабка Гина разжигает во дворе огонь и принимается варить в большом тазу варенье для внучат. Каждому внучонку — по пузатой банке: пусть лакомятся всю зиму и щёчки у них станут румяными, как вишни.
А для гостей бабка Гина делает вишнёвку. Наполнит несколько бутылок вишнями, насыплет туда много сахару, потом нальёт в бутылки доверху ракии и поставит их на солнце. Когда ягоды пустят алый сок, а сами пропитаются ракией, вишнёвка готова.
Придут гости, бабка Гина сразу наливает рюмки.
— Пожалуйста, гости дорогие, отведайте домашней вишнёвочки! — угощает она каждого.
Этой осенью у бабки Гины было много гостей. И вишнёвка из первой бутылки скоро кончилась. Остались на донышке только пропитанные ракией ягоды.
Однажды утром бабка сказала внучке:
— Ги?нче, держи-ка эту бутылку. Пойди, пожалуйста, выбрось вишни в ручей. Только непременно в ручей их высыпь, слышишь?
— Слышу, бабушка, — сказала Гинче, — я их в ручей высыплю.
А ручей был недалеко от дома, журчал около самого сада, и потому бабушкины гуси целыми днями плескались там в прозрачной воде.
Завидев свою маленькую хозяйку, они весело закричали:
— Го-го-го! Что ты несёшь, Гинче?
— Вишни несу, милые мои белушечки. Бабушка велела в ручей их выбросить.
— Го-го-го! Зачем же их в ручей бросать? Или ты не знаешь, как мы любим вишнями лакомиться? Го-го-го! Высыпь на бережку, и мы их съедим!
— Так и быть, белушечки, — согласилась Гинче. — Кушайте на здоровье, раз вам так хочется.
Забыла Гинче, что она обещала бабушке, и высыпала вишни на берег. Вернулась домой, поставила пустую бутылку возле калитки, а сама убежала играть с подружками на соседский двор.
А гуси с жадностью проглотили сладкие, пропитанные ракией ягоды…
Прошло немного времени, и бабка Гина сама вышла из дому — нарвать петрушки в огороде у ручья. Вышла, но только отворила калитку, как закричит в ужасе:
— Ой-ой-ой! Что ж это приключилось?
А приключилась беда: все её гуси лежали недвижимые на берегу. У одной гусыни шея вывернута так, у другой — эдак, а гусак на спине валяется, задрав перепончатые лапы вверх.
— Ой, мама родная! — всплеснула бабка Гина руками. — Сдохли мои гуси от болезни какой-то! Старый! Старый! Ты где, старый?
— Тут я, старуха, тут! — отозвался со двора дед Герга?н. — Что у тебя стряслось? Чего ты так перепугалась?
— Беги, старый, сюда, глянь — гуси у нас передохли!
Прибежал старик и тоже за голову схватился.
— Вот так штука! Что же теперь делать?
— Ощипать! — заплакала бабка. — Ощипать их надо, пока тёплые! Хоть перья нам останутся. Набьём две-три подушки для внучат.
И у деда Гергана слёзы на глазах выступили, но всё равно схватил он тяжёлого гусака и в два счёта ощипал все перья, до последнего пёрышка. Ощипал и бросил гусака в кусты бузины.
Быстро-быстро щипала мягкие перья и бабка Гина. Ощиплет и бросит голого гуся в кусты.
Затолкали они после перья в мешок и унесли в дом.
— Бери теперь мотыгу, — велела бабка Гина деду, — вырой глубокую яму. Закопаешь милых наших белушек.
— Не плачь, старуха, не плачь, — сказал старик, а сам моргает. — Сейчас пойду закопаю.
Взял он из сарая мотыгу, взял кирку, пошёл обратно к ручью и стал копать глубокую яму. Копает и плачет. Плачет и всё о гусях думает.
И потому, наверно, вдруг показалось ему, что слышит он знакомый голос:
— Го-го-го! Го-го-го!
Выпрямился дед Герган и слушает. Слушает и ушам своим не верит: их гусак кричит!
А вот и он сам. Вылезает из бузины живой и здоровый, только ощипанный и синий-пресиний. Качается из стороны в сторону, падает, встаёт, но всё-таки идёт и гогочет.
Гогочет, будто спрашивает:
— Гол-гол-гол! Почему я голый?.. Гол-гол-гол! Почему я голый?
— Бабка Гина! — закричал старик. — Беги сюда, глянь, гуси ожили!
Прибежала бабка Гина, смотрит, глазами хлопает: голые гуси один за другим выходят из бузины — качаются, падают, встают, но всё-таки идут и гогочут:
— Голые-голые-голые? Почему мы голые? Голые-голые-голые! Почему мы голые?
— Мама родная! — догадалась бабка. — Они были не мёртвые, они пьяные были. Гинче им вишни из бутылки с ракией отдала! Что теперь делать? Осень пришла, дни холодные. Снег вот-вот пойдёт. Глянь, старый, глянь, как они посинели!
— Вижу, старуха, вижу! Да что теперь делать, раз мы их сами ощипали? Обратно перья не воткнёшь!
— Нет, мы им платья сошьём! И поскорей. Без платьев они и в самом деле обморозятся!
Бабка Гина проворно, как молоденькая, побежала в дом, открыла сундук со старыми платьями. Перерыла их все, отобрала наскоро разных тряпок и тряпочек. Потом схватила ножницы, вдела нитку в иголку и принялась кроить и шить…
Мастерица была бабка Гина — платья получились красивые, как на выставку. Одни красные, другие зелёные, розовые, пёстрые. И бумазейные, и шёлковые. Но все — с высокими воротничками, чтоб шею закрыть.
А гусаку Гинче повязала галстук, и такой он оказался щёголь!
Всё село сбежалось к ручью поглядеть на расфранчённых гусей. А они важно вертелись и так и эдак — показывали, какие они модники:
— Го-го-го! Разве мы не красивые? Го-го-го! Разве мы не нарядные?
— Очень вы красивые! Очень нарядные! — смеялись гости.
Жалко только, что под платьями уже новые перья растут. Пройдёт немного времени, и наши гордые красавцы снова превратятся в самых обыкновенных белых гусей.
Золотые рыбки
У Ми?лко были две маленькие золотые рыбки. И, хотя жили они в обыкновенной банке из-под кислой капусты, были они очень весёлые и озорные. Стенки у банки были стеклянные, вода чистая, прозрачная, и две маленькие подружки видели всё, что происходит вокруг. Они даже думали, что вся комната наполнена водой, и никак не могли понять, почему им не удаётся проплыть сквозь прозрачное стекло и нырнуть под стол или под стулья. Так хотелось им понюхать цветы в вазе, послушать вблизи песни этой большой музыкальной раковины — радио!..
Золотые рыбки очень любили своего хозяина. Стоило Милко постучать пальцем по стеклу, они сразу подплывали поближе к нему и раскрывали маленькие рты, будто говорили:
— Здравствуй, здравствуй, дружок!
Но однажды случилась беда.
К Милкиной матери пришла гостья. Она привела с собой маленькую дочку Це?цку. Обе мамы сели в саду поболтать в холодке, а дети пошли в дом посмотреть на золотых рыбок. Милко постучал пальцем по стеклу, и рыбки разыгрались вовсю: ныряли сверху вниз, взлетали снизу вверх, кружились юлой, кувыркались…
— Видишь, какие акробаты? — радовался Милко. — Это не простые рыбы. Их из жарких стран привезли!
— Ну-у! — ахнула Цецка. — Раз они из жарких стран, они не привыкли к нашей холодной воде. Да, да, Милко, не привыкли! Видишь, как дрожат от холода? Скажи, видишь?
— Вижу… — пробормотал Милко.
— Хочешь, согреем их? — предложила маленькая умница. — А то они умрут от холода. Непременно умрут!
Милко очень испугался за жизнь своих любимых рыбок.
— А как мы их согреем? — спросил он.
— Сейчас увидишь.
Цецка обхватила банку с рыбками двумя руками и отнесла на кухню. Потом налила в электрический чайник воды из крана, включила шнур в розетку. Достала из шкафа большой таз и вылила туда воду из банки вместе с рыбками.
Рыбы очень испугались, забили хвостами, запрыгали в тазу.
— Подождите, миленькие, подождите! — успокаивала их Цецка. — Сейчас мы вас согреем. Сейчас, сейчас…
Вода быстро закипела. Цецка вытащила штепсель, схватила чайник и стала наливать в банку кипящую воду.
Бум!.. Бум!.. Тарарах!..
Стеклянная банка от кипятка разлетелась вдребезги. Осколки посыпались на стол, упали на пол…
Несколько горячих капель брызнуло на голые ноги Цецки.
— Ой-ой-ой! — заревела она.
— Ой-ой-ой! — заплакал и Милко, хотя его совсем и не ошпарило.
Мамы услыхали плач детей и прибежали из сада.
— Что случилось? — крикнули они в один голос.
— Мы… мы… — ревела Цецка. — Мы хотели согреть рыбок. Они же… они в жарких странах живут. Ой-ой-ой! Какие глупые рыбы!
— Рыбы, может быть, и глупые, — сердито сказала Цецкина мама, — но, если хочешь знать, и ты не умней их. Кто тебе сказал, что в жарких странах море кипит? А? Ну-ка, скажи!
— Больно! — кричала Цецка, прыгая на одной ножке.
— Пускай болит. Будешь знать, какие южные моря горячие. Идём, намажу тебе ноги глицерином…
Рассерженная мама схватила дочку за руку и быстро потащила её на улицу.
А золотые рыбки остались в тазу живые и здоровые.
В тот же вечер Милкин папа купил им новую банку. Большую такую, круглую, как тыква, из бледно-голубого стекла. Папа с сыном налили в банку чистой воды и пустили туда златохвостых игруний. И весёлые подружки сразу успокоились.
Прошло много дней.
Милко, как и раньше, постукивает иногда пальцем по стеклу. Но всё ему кажется, что рыбки смеются над ним:
— Глупый мальчик! Глупый мальчик!
— Не я один! Не я один! — отвечает им шёпотом Милко. — И Цецка глупая! И Цецка глупая!
— Ничего, Милко, ничего! — утешают его рыбки. — Вы ещё с Цецкой вырастете! Вырастете… И станете умными-умными!
Поговорят так рыбки с Милко, махнут хвостом и давай нырять сверху вниз, взлетать снизу вверх, вертеться юлой, кувыркаться, пока не устанут и не улягутся тихонько на стеклянное дно — послушать, как поёт и играет большая музыкальная раковина — радио.
Белопузик
На дворе уж стемнело. А с сумерками стал крепче и мороз. Дети один за другим расходились по домам. Остался только Пе?тко-Петушок. Остался, потому что никак не мог проститься со своим новым другом Белопузиком.
Будь у вас такой друг, вы тоже не могли бы с ним расстаться.
Вместо глаз у него было два чёрных уголька.
Вместо носа торчала красная морковка.
Вместо зубов — рядок обгорелых спичек.
А на голове — рваная соломенная шляпа.
Ну как расстаться с этаким красавцем!
Но вот отворилось окно в кухне, и Петко услыхал голос матери:
— Петушок! Сейчас же иди домой! Совсем замёрзнешь!
— Сейчас, мама, сейчас! — ответил Петко.
Что было делать?
Схватил он своего красавца приятеля в охапку и понёс его в дом. Отворил осторожненько локтем дверь, прошёл на цыпочках коридор и поставил Белопузика в чулан под лестницей.
— Стой здесь на цементе, — велел Петко. — А то на дворе тебя ещё собака повалит! Или воробьи нос склюют. Завтра я тебя опять на улицу вынесу. Целый день будем с тобой играть.
Вы, конечно, догадываетесь, что Белопузик ничего не ответил своему другу. Да и как мог он ответить, если Петко забыл сунуть ему в рот между спичками язык!
А Петко пошёл на кухню. Умылся, поужинал за столом вместе со всеми домашними и лёг спать. И, как ни устал он от целого дня игры, ему всю ночь снилось, что летит он с Белопузиком на больших санках…
Проснулся он поздно, чуть ли не в девять часов. И только открыл глаза — вскочил и побежал вниз по лестнице.
— Ты куда босиком? — крикнула вслед мать. — Оденься! Простудишься!
— Сейчас… Только посмотрю…
Прошло немного времени, и мать услыхала громкий плач. Она оставила кастрюлю с горячим молоком и сама заспешила вниз по лестнице…
Что ж она увидела?
Чулан полон воды. В воде стоит Петко и плачет. Не плачет, а в голос ревёт:
— Где мой человечек!.. Где мой человечек?..
— Какой человечек, Петенька?
— Мой человечек!.. Белопузик!.. Я его вчера в чулане оставил! Ой-ой-ой!.. Его кошки съели! Подумали, что он из брынзы!.. Ой-ой-ой! Сожрали Белопузика!
Сын ревёт, а мать смеётся:
— Кошки, Петенька, снежных баб не едят.
— Так где же он? Где?
— Вот где! — сказала мама. — В луже утонул. Видишь, вон его нос!
Только теперь увидел Петко и морковку, и два уголька, и соломенную шляпу, которая плавала в луже на цементном полу чулана.
— Иди отсюда, быстро! — дёрнула его за руку мать. — Иди, простудишься. И не реви. Другого человека себе вылепишь. Марш одеваться!