— Замиряться, — вступил в разговор третий, передразнив старика. — Домой спешишь, только не той дорогой идешь…
— Дурень, — обиделся бородатый. — Где село було — там вже бурьян ростэ. Нимец ще в сорок першому зничтожив усих… Я кажу, шо як фронт поближае, то нас могут усих пострелять…
— Не прав, старик, — послышался голос четвертого. — Если погонят дальше, по дороге многие останутся. Ты далеко можешь идти? Вот то-то и оно. А везти тебя не будут, пристрелят.
Старик замолчал. Кто-то сказал:
— Конечно, лучше быть на месте. Они сейчас уверены, что удержатся на Миусе, а как прорвут наши, им придется быстро удирать, могут про нас забыть…
— Як бы так було — то дуже добре, хто проты шо скаже, — согласился бородатый.
Не успел старик кончить, как к двери подошли немцы, открыли сарай и наполнили его своим галдежом. Они орали, толкали нас, торопили выходить на улицу. Во дворе пересчитали и погнали дальше.
На этот раз шли не так, как вчера, — торопились, чуть ли не рысью бежали, словно за нами кто гнался.
— Не иначе наши нажимают, — высказал предположение желтолицый. — Слышите, как там гудит?
На фронте действительно гудело.
Чем ближе к шоссейной дороге, тем больше движение. Здесь, обгоняя друг друга, шли машины, мотоциклы, бежали солдаты.
Наши конвоиры орали на нас, толкали прикладами в спины, не позволяли оглядываться.
У переезда через железную дорогу образовалась пробка. Нас оттеснили даже с обочины, и мы перешли через пути, карабкаясь по насыпи, в стороне от шоссе. За железной дорогой увидели влево и вправо, насколько хватает глаз, длинный противотанковый ров. А перед ним на самой насыпи пулеметные ячейки, окопы. В них уже сидели и стояли солдаты с пулеметами и винтовками. Офицеры бегали от окопа к окопу, что-то кричали.
— Оборону занимают, — заметил парень, — значит, жмут наши.
За переездом немцы, которые вели нас и все время подгоняли сзади, перешли в голову колонны и быстро пошли вперед не оглядываясь.
Первым это заметил Митька.
— Они нас бросили, — сказал он.
— Да, похоже, что так, — подтвердил желтолицый парень. — Но назад ходу нет. Надо нам разбрестись по дороге по одному и…
— Могут пострелять, — дрожащим голосом сказал старик.
— Что-то живот заболел, — проговорил Митька, — сбегаю в кусты, — он кивнул мне и вышел из колонны. На него никто не обратил внимания, и Митька скрылся за деревьями посадки, которая тянулась вдоль дороги.
Я чуть приотстал от колонны и тоже направился к посадке.
Сердце колотилось, в голове стучало — хотелось побежать, но я сдерживался, чтобы не обратить на себя внимания. Все время ждал, что вот-вот кто-то из немцев окликнет меня или выстрелит в спину… Вот-вот…
До деревьев было всего несколько метров, но они, будто во сне, никак не приближались. Ноги подкашивались и совсем не слушались. Наконец я, как утопающий, схватился за ветку, подтянулся к ней, вошел в посадку и упал. Я не мог отдышаться, словно бежал много километров.
Подошел Митька, присел на корточки.
— Что с тобой?
— Не знаю… Наверное, с перепугу…
— Ничего… Кажется, никто не обратил внимания. Вставай, пойдем.
Я поднялся. Мы посмотрели на дорогу, наших уже не было видно, ушли далеко. Шоссе было запружено немецкими машинами, подводами, солдатами.
— Пошли, нечего ждать, — тронул Митька меня за плечо.
Мы вышли на противоположную сторону посадки, остановились: впереди было чистое поле, выходить нельзя. Далеко за бугром чернел лесок, перед ним длинной лентой тянулась кукуруза. Вот туда бы нам добраться!
— Давай до вечера тут под кустом спрячемся, а потом пойдем, — предложил я.
— Нет, что ты! — запротестовал Митька. — Случайно какой-нибудь немец наскочит и прихлопнет. Надо идти. За посадкой не видно. Ну? — повернулся он ко мне. — Что будет!..
И мы рискнули. Шли не оглядываясь, молча и старались как можно спокойнее. А потом не выдержали, оглянулись и, словно по команде, пустились бежать, хотя за нами никто не гнался. В кукурузе пошли шагом.
— Наверное, им теперь не до нас, — сказал Митька.
— Подожди ты радоваться…
— Теперь все! — махнул рукой Митька. — Дорога далеко. Если только из пушки начнут палить.
Стало вечереть, а мы все шли и шли, подальше от шоссе, от железной дороги. Когда совсем выбились из сил, присели отдохнуть.
Кукуруза была уже высокая — по грудь. Мы легли на землю, и нас совсем не стало видно. Митька лежал на животе, рвал травинки, откусывал и выплевывал.
— А куда дальше пойдем? — спросил он.
— Как куда? Домой.
— Там немцы. Через пути не перейдешь. Видел, что делается?
— Как же быть?
— Не знаю.
— Не лежать же здесь все время?
— Конечно, не лежать.
Мы замолчали. Мне стало грустно: ведь одно название — домой, а на самом деле никакого дома у меня нет. Так что мне все равно куда. Хоть снова на хутор к тетке Анфисе.
И как только я подумал о ней, сразу обрадовался: есть куда идти!
— Митька, пойдем на хутор к тетке Анфисе, где я зиму был. Стоит он в глуши, немцев там наверняка нет.
— Пойдем, — согласился Митька и сразу встал.
8
До хутора мы добрались поздно ночью, наверное, уже под самое утро. Тетка Анфиса долго не впускала нас, пока не узнала меня окончательно.
В хате я рассказал ей, откуда мы и зачем. Она кивала головой, удивлялась, но слушала как-то рассеянно: видно было, что она думала о чем-то другом. Придерживая на груди концы платка, она посматривала то на меня, то на Митьку и что-то мучительно соображала.
Вскоре кто-то постучал. Мы с Митькой встрепенулись, а тетка побежала в сени. Там она с кем-то говорила и вернулась в хату.
— Кто там? — спросил я.
— Какой-то человек просился переночевать, но я сказала — негде. Наверное, вроде вас…
Я не поверил ей — слишком смело она пошла открывать, но больше не расспрашивал.
На другую ночь тоже постучали, и я стал догадываться, что тут что-то не так. А когда она, улучив минутку, спросила про Митьку — надежный ли он, я уже не сомневался: тетка занимается каким-то делом. Но каким — не знал. И, лишь когда неожиданно появился дядя Андрей, я понял, что она выполняет его задания.
Он пришел не один, с ним был какой-то мужчина. Они долго расспрашивали нас.
— О, как немцев гонят наши! — сказал я. — Скоро будут здесь.
— Скоро, ребята, скоро! — подтвердил дядя Андрей. Он достал кисет, хотел закурить, но раздумал, посмотрел на тетку. — Анфиса, когда ты бросишь свои чудачества?
— А что, это мешает? — спросила она просто.
— Сейчас нет, вроде как даже помогает: маскировка.
— Ну вот. А о другом времени поговорим тогда, когда оно придет.
— Да, — протянул дядя неопределенно. — Теперь ты насмотрелась на всяких людей — и на божественных и на безбожников. Вон у них у каждого солдата на пряжке пояса написано: «С нами бог». А что творят!
Мужчина добавил:
— Да. Разбойники с большой дороги.
Дядя спрятал кисет, посмотрел на нас с Митькой.
— Эх, хлопцы, пороть вас некому. Сидели б у бабушки на печи. — Он обернулся к мужчине: — Фронт хотели перейти! Видал, какие? — Дядя посмотрел на меня. — Ну, подожди, я возьмусь за тебя… — пригрозил он, хотя в голосе его чувствовалась ласка. Он положил мне на плечо руку, привлек к себе.
— А сам, вспомни, в гражданскую не таким был? — спросил мужчина, улыбаясь.
Дядя Андрей промолчал.
— Тогда не так, проще было, — сказал он немного погодя. — А сейчас… Ты знаешь, что вот этим ребятишкам пришлось пережить? Если бы перед войной кто сказал, что такие ужасы придется увидеть, не поверил бы…
Они еще немного посидели и ушли. На прощанье дядя Андрей сказал:
— Ну что ж, живите, тут спокойней, чем в Андреевке. Помогайте тетке по хозяйству. И следите за своими языками, — и тут же, увидев наши удивленные лица, поднял руки, замахал: — Знаю, знаю… Вы хлопцы стреляные, но все-таки… Спокойной ночи.
У тетки Анфисы мы пробыли недели две. Помогали ей убирать огород: копали картошку, чистили сад. Соседи знали, что мы из Андреевки (я был старый знакомый), убежали подальше от фронта, и поэтому никто не любопытствовал.
Лето кончилось. Иногда над хутором проносились большие стаи скворцов, некоторые из них с шумом набрасывались на опустевшие сады, орали и так же с шумом, словно ураганный дождь, срывались, летели дальше. Вишни давно уже отошли. В такую пору на самых верхушках кое-где оставались перезрелые сморщенные от солнца отдельные ягоды. Но какие они сладкие и вкусные! Достать их было трудно, поэтому ими лакомились птицы.
9
По всему было видно, что фронт прорван: гул артиллерийской канонады приближался с каждым днем и не прекращался ни на минуту.
Немецкие самолеты постоянно кружили над хутором: одни возвращались с бомбежки на близлежащий аэродром, другие летели на фронт. Не успевал еще затихнуть рев моторов, как доносился грохот разрывающихся бомб, а через некоторое время появлялись самолеты. Свой груз они сбрасывали совсем недалеко. Фронт был близко.
Наши штурмовики, истребители, бомбардировщики целыми сутками кружили в воздухе. Их было так много, что немцы почти не вступали в воздушный бой.
Ночью в черном небе скрещивались лучи прожекторов, вокруг все расцвечивалось осветительными ракетами, трассирующими пулями, на землю, как град, падали осколки зенитных снарядов.
Однажды в такую ночь мы с Митькой стояли за сараем, прижавшись друг к другу, дрожа от страха и ночной прохлады. Мы наблюдали за небом и вслух желали удачи нашим летчикам.
— А вдруг сюда бомба попадет? — прошептал я.
— Думаешь, наши не знают, что в хуторе немцев нет?
— Знать-то знают…
В этот момент на улице заурчала машина, сердце екнуло: вот и они, немцы. Мы притаились. Услышав русскую речь, осмелели, вышли. Во дворе стоял дядя Андрей, тот мужчина, который приходил с ним в первый раз, и еще двое — незнакомых.
Увидев нас, дядя Андрей спросил:
— Не спите? Ну, пошли в хату. Что-то Васильич запаздывает.
Мы вошли в хату. Тетка Анфиса стояла бледная, испуганная.
— Не волнуйся, Анфиса, все будет в порядке.
Через некоторое время подъехала вторая машина, и в комнату вошли еще двое. Они все склонились над столом над каким-то планом. Из разговора я понял, что завтра придут наши, а сегодня нужно спасти тысячи людей, которыми снова забит лагерь. Пленных там мало, в основном согнаны гражданские. Если их не освободить, немцы к утру либо угонят, либо уничтожат. Последнее — скорее всего, так как угнать они уже не успеют.
Посоветовавшись, мужчины встали, пошли во двор. Дядя Андрей задержался.
— Прощайте. Завтра увидимся и отпразднуем освобождение.
— Не загадывай наперед, — проговорила тетка Анфиса.
Дядя улыбнулся.
— Ну, бывайте…
— Дядь, и мы с вами… Можно?
— Куда? Что ты! Там опасно, да вам в лагере и делать-то нечего. — Он погрозил пальцем. — Оставайтесь дома.
Митька дернул меня за рукав, моргнул: мол, ладно, пусть идет.
Мы вышли во двор вместе с ними вроде как провожать. А когда дядя Андрей сел в кабину и машины тронулись, мы на ходу вцепились в борт последней и в ту же секунду перевалились в кузов.
— Кто это? — раздался приглушенный голос.
— Да свои, — сказал Митька.
Вспыхнул огонек фонаря, осветил несколько человек, которые сидели по краям кузова, упираясь головами почти в самый потолок брезента.
— Кто свои?
Голос мне показался знакомым, и я подставил свое лицо под фонарь.
— Петька! Ты как сюда попал? Слезай.
Я узнал — это был Сергей, которого мы освободили из лагеря.
— Нам дядя Андрей разрешил, — соврал Митька.
— Врете?
— Правда, спросите у него, — продолжал Митька. Он знал, что спросить нельзя, так как дядя ехал на первой машине.
Сергей некоторое время молчал, потом спросил:
— Так откуда вы тут взялись?
— С Митькой хотели фронт перейти, а немцы поймали. Вели нас куда-то, мы убежали от них и пришли в хутор.
— И мать ничего не знает?
— Ее немцы убили.
— Убили?..
Я стал рассказывать ему все по порядку и под конец не выдержал, заплакал. Сергей молчал. Потом сказал:
— Не надо плакать.
— Да я не плачу, оно само…
Тем временем машины остановились среди каких-то деревьев, и в ту же минуту все повыскакивали на землю, побежали куда-то вперед.
Сергей сказал нам строго:
— Приказываю остаться у машин. Мы сейчас вернемся.
Это на нас подействовало, мы закивали головами.
— Ладно.
— Останемся.
Вскоре раздались выстрелы, засвистели пули. Мы легли на землю, прижались к ней.
Стрельба усилилась, потом внезапно затихла, и послышались крики людей. Мы подмяли головы и увидели зеленую ракету, которая взвилась вверх, вспыхнула ярким светом и стала медленно падать, оставляя за собой белый дым. В ту же минуту машины тронулись. Мы не успели вцепиться, побежали вслед.
У ворот лагеря была давка. Люди спешили выбраться на свободу, толкали друг друга, шумели. Кто-то хотел пробраться прямо через проволочное заграждение, но запутался и теперь не мог выбраться, просил о помощи.
— Товарищи, товарищи! Без паники, спокойно! — услышал я голос дяди Андрея.
Кепка у него была сбита на затылок, на груди немецкий автомат.
Я хотел подойти к нему, но Митька тянул меня куда-то в сторону.
— Да погоди ты, — дернул я руку. — Дядя Андрей вон на коне!
Митька остановился, но тут толпа подхватила нас, понесла. В темноте мы увидели силуэт огромного грузовика. Возле кузова толпились освобожденные из лагеря, здесь раздавали винтовки. Митька тащил меня к грузовику. Тут, сидя на краю борта, распоряжался Сергей. Он, размахивая пистолетом, кричал:
— Товарищи, не задерживайте! Получил — отходи вправо. А ты куда, куда с одной рукой?
Мужчина с перевязанной рукой сердился:
— Это почему? Я и с одной справлюсь.
— Нельзя.
— А я говорю: давай винтовку! — настаивал раненый. Он выхватил у раздающего из рук винтовку, скрылся в темноту.
— Вот черт какой! — засмеялся Сергей и закричал ему вдогонку: — Патроны-то возьми. Стрелять чем будешь?
Пока Сергей занимался раненым, Митька успел получить винтовку, и теперь ему в кепку сыпали патроны. Вслед за ним протянул руку и я; когда уже схватился за смазанное маслом цевье винтовки, раздающий вдруг, не выпуская из рук оружия, спросил у Сергея:
— А этому давать? Смотри, мальчишка.
— Эй, мальчик, в сторону! — крикнул Сергей, но, узнав меня, более мягко сказал: — Петя, винтовок мало, не надо.
— Да, не надо, — чуть не заплакал я. — Все маленький, да? Митьке так дали…
— Ну что там такое, на базаре, что ли? — зашумели задние, и Сергей махнул рукой: «Дай, ну его…»
Я схватил винтовку и радостный закричал:
— Митька!
— Чего орешь, я здесь.
— С оружием ко мне! — раздалась команда.
К машине подъехал дядя Андрей.
— Быстрее раздавайте оружие. Кто ходить не может, возьмешь на машину. В лагере никого не оставляйте, — приказал он Сергею.
— Хорошо, Андрей Ильич!
И дядя ускакал в темноту.
— С оружием ко мне! — громче прозвучала команда. — Разобраться по два, быстро.
Мы с Митькой стали в строй, нас тоже посчитали, повернули налево и шагом марш вперед. При спуске в балку догнали голову колонны. Здесь было много людей с винтовками и даже с ручными пулеметами. Шли осторожно. Говорили шепотом, и по колонне то и дело передавалась команда: «Не шуметь, тише!»
Дядя Андрей вел коня под уздцы впереди колонны. Я подбежал к нему, тронул за руку.
Он посмотрел на меня и от удивления даже приостановился.
— Дядь, это я.
— Петро? Откуда ты?
— Да оттуда, — махнул я рукой в сторону хутора.
— Это ты так меня слушаешь! Ну, погоди! А корешок твой Митька где?
— Здесь! — размахивал я радостно руками. — Здесь он!
— Ну подожди! Дай с немцами справиться, я за тебя возьмусь.