— Из столицы нашей Родины… Ну, Аркадий, если погибну, прошу меня считать…
— Только ненадолго, Левка. Не так, как на Богазе…
— Идет. — Шлепая, как большая лягушка, по песку ластами, в овальной маске со стеклом, с дыхательной трубкой в зубах, длинный зашагал к реке.
— С богом! — крикнул Аркадий и стал смотреть, как его приятель лег на воду и поплыл, опустив вниз маску и выставив вверх трубку, как подводная лодка перископ.
Аверя решил кое-что выведать у них:
— Надолго приехали?
— Пока понравится. У вас тут чудно.
— Да ничего. А сами кто будете?
— А ты, однако, любопытный малый, — сказал кудрявый, — думаешь что-нибудь про нас такое?
Аверя мучительно покраснел:
— Ничего я не думаю.
— Ну если так, большое тебе спасибо от себя, от Льва и от обеих представительниц слабого пола. — В прищуренных глазах Аркадия блеснула усмешка. Но дальше парень повел себя необъяснимо. Он, оказывается, совсем не обиделся на Аверю за допрос, потому что неожиданно сказал: — Ты, наверно, здорово плаваешь? Я уж заметил, как великолепно плавают местные ребята.
— Да ничего. Как же не плавать — живем при реке.
— После Льва я поплаваю с маской, а потом дам тебе… Хочешь?
Вопрос был так неожидан, что Аверя смешался.
— Почему бы не попробовать. Можно.
— Тебя как зовут?
— Аверьян.
— Ну, очень приятно… А я — Аркадий. Давай руку. У вас тут столько удивительных старорусских, полузабытых у нас имен, что просто сердце замирает. Я, например, сегодня услышал имя Мавра… Удивительно! У нас только в книгах это встретишь.
— Всякие есть, — поддержал беседу Аверя, ведь могут же они оказаться полезными, и решил блеснуть: — У нас и Мартьян есть, и Викула, и Фока, и Куприян, и Филат, и Леон… — Он вспоминал имена позамысловатей. — А у меня есть брат родной, так его зовут Федот…
— Интересно! — вздохнул Аркадий. — Приехали мы сюда — и как в другой мир окунулись. Здорово! Не похоже на все, что видел. И эти ерики…
— Как вторая Венеция?
— Вот именно. — Аркадий заулыбался. — И эти ерики, и бочки с вином в «Буфетах» и ларьках, и дома из камыша с илом, и раки на базаре, и огромные, как блюда, камбалы… Твой отец кто — рыбак?
— М-г-гу, — произнес Аверя. — А вы кто будете — студенты?
— Были, сейчас на работе: вот он — артист, читает с эстрады юмор, басни и прочее, а я — экономист.
— А-а-а… — протянул Аверя, с неподдельным удивлением глядя на него, потому что за все свои тринадцать лет не видел ни одного живого экономиста. Артистов видел — приезжали из Одессы, а вот экономистов — нет, наверно, он очень важная персона.
Аверя и не заметил за разговором, как из воды вышел Лев с маской, поднятой на лоб.
— Контакт с местным населением! — бросил он.
Так и не удалось в этот день Авере поплавать с ластами и маской.
Знакомый пронзительный визг заставил его подскочить с песка и броситься в глубину пляжа, к старым корявым вербам у плетней. Там лежал конец толстого ребристого шланга, по которому землесос, работавший на Дунайце, гнал со дна протоки воду с илом.
Вода была темно-коричневая, почти черная, била упругой и толстой, с бревно, струей и широким ручьем, проложив в песке руслице, сбегала в реку. Там-то вот, у конца шланга, и раздался визг.
Аверя ринулся туда. Аким с Власом и Фимой держали за руки и ноги Маряну перед самым жерлом шланга, а она вырывалась, билась, вся черная от жидкости, судорожно дергая ногами…
Ее визг не был мольбой о помощи. Просто Маряне было приятно, страшновато и весело — вот она и визжала. Аверя не стал ее освобождать. Помогая Фиме, он отобрал у нее одну Марянину ногу — самому бы две не удержать — и схватил ее железной хваткой. Ах, как ему стало жаль, что так много времени проговорил напрасно с Аркадием и столько упустил! И как это Маряна далась ребятам в руки…
Брызги темной жидкости попадали Фиме в лицо; она щурилась, гримасничала и, едва удерживая вырывавшуюся ногу, хохотала и визжала не хуже Маряны.
— Ну давай мне, давай! — Аверя оттолкнул Фиму, прижал локтем к боку и вторую Марянину ногу и завопил на весь пляж: — В воду ее, в воду!
Они торжественно понесли ее к Дунаю, а Фима бежала рядом, держась за живот от смеха. Маряна дергалась своим негритянским телом: даже щеки и нос и те измазаны.
Зайдя по колено воду, стали раскачивать ее за ноги и руки.
— Раз, два… — громко считал Аверя.
— Ну пустите, мальчики, пустите свою вожатую… Как не совестно… Вот откажусь от вас…
— Два с половиной… — неумолимо считал Аверя.
Увидев, что Лев бежит от палатки, на ходу открывая футляр фотоаппарата, Аверя замедлил счет и, когда убедился, что Лев успел поймать их в объектив, произнес трагическим голосом:
— Три!
Метра на два, с разбросанными руками и ногами, взлетела Маряна в воздух, шлепнулась в воду, тут же вынырнула и, совершенно чистая, сверкая смуглотой плеч, вскочила на ноги и бросилась мстить Авере:
— Предатель!
Аверя увертывался от нее, падал в ноги, хлопался в болотца илистой воды и, наверно, в конце концов попался бы в Марянины руки, если б не Саша, не тот самый пограничник, след для которого вчера прокладывал Аверя…
Он шел через пляж, чуть наискосок от домиков с вербами, шел в полной военной форме, с пистолетом на боку, и среди полуголых купающихся людей выглядел очень странно. Но еще странней было то, что он шагал без своего неизменного Выстрела. Саша по прямой двигался к ним, к Маряне с Аверей. Они не видели его, перебегали с места на место, и ему несколько раз приходилось менять направление.
— Саша! — крикнула Алка, первая заметившая его.
И Маряна перестала преследовать Аверю.
— Здравия желаю! — сказал старший сержант и даже взял под козырек. — Можно вас на минутку? — Он никогда не обращался к Маряне на «вы».
— Ну чего тебе? — Маряна показала отбежавшему Авере кулак.
«Сейчас начнет благодарность выносить от имени и по поручению…» — весело подумал Аверя и почти ничего не расслышал из их разговора, потому что Саша отвел ее в сторонку. Расслышал Аверя только вот что.
— А мне не совестно, — на какой-то его вопрос ответила Маряна. — Ну и что, что я вожатая? Пусть другие, а я — нет… Ерунду ты городишь — мне нравится дурачиться с ними…
Саша заговорил еще тише, и Аверя услышал только несколько разрозненных слов:
— Дистанцию… Нельзя… Уважение…
На эти слова, непонятно зачем сказанные, Маряна только рассмеялась:
— Ну и пусть… Ты вот, доблестный представитель Вооруженных Сил Советского Союза, снисходишь до нас, а я что, хуже? Ну и скажешь же… Что-что? А разве ты приглашал? Не слышала, честно говорю.
Саша еще что-то сказал.
— Постараюсь, — и опять засмеялась. — Когда? В девятнадцать ноль-ноль?
Саша снова взял под козырек, деревянно повернулся через левое плечо и едва ли не строевым шагом зашагал по пляжу назад. Маряна сразу перестала интересоваться Аверей, села в кружке ребят, и он подсел к ним.
— А ты, Фима, сколько раз была у Матрены?
Фима, отжимавшая из косичек воду — искупалась, смывая ил, — сморщила лоб, подсчитывая:
— Разика три.
— Не очень-то много. А обещала…
— Маряша, — запричитала, улыбаясь, Фима, — да все вырваться не могу… Дом проклятый…
— А сюда вырвалась? И не скажешь, что у тебя усталый вид.
Фима сузила глаза и затаила в уголках губ улыбку.
— Так то не полы мыть и не на базар для стариков бегать. И ночью встану, чтоб вымазать тебя илом и бросить в Дунай…
— Ох и хитрющая ты! Я тебе… — погрозила пальцем Маряна. — Чтоб в ближайшие дни сбегала…
— Есть! — Фима вскинула к виску ладошку.
— А ты, Селивестр?
— Был у своего деда раз пять.
— Как дела у Аверьяна?
— Нормально. Жалоб от старушки не поступит. — Аверя нахально посмотрел в глаза Маряне, и его лицо, худощавое с грубым, неровным, обветренным, каким-то пятнистым загаром, было чуть надменным и лихим.
— Проверю.
— Хоть сейчас.
За спиной заиграла румынская музыка: скрипки и цимбалы, обгоняя друг друга, разлились над пляжем и полетели над Дунаем.
Аверя перекатился на другой бок и увидел в руках Льва маленький, чуть побольше «Зоркого», приемничек в кожаном футляре. Лев с Аркадием и две девушки сидели неподалеку от них и прислушивались к голосу Маряны.
Лев поманил Аверю пальцем. Аверя подполз на коленях.
— Кто она такая?
— Маряна-то? Вожатая. А что?
— Аркадь, ты слышишь… Как тебе нравится это имя? Как звучит, а?! А ты не хотел ехать сюда, дурья голова. — Потом вдруг быстро спросил у Авери: — Ты-то в бога веришь?
Готовый к любому вопросу, но не к этому, Аверя смутился.
— А чего в него верить?.. Мне… Мне все равно…
— А бог есть, нет?
— Нет, — проговорил Аверя, — откуда ему быть… Атмосферные явления все это… В школе так говорили, и опять же — Маряна.
— А дед-бабка у тебя есть?
— У кого же их нет?
— Молятся на иконы? Справно молятся на иконы?
— Так они старые.
— А много их у вас?
— Откуда много, только трое: одна бабка, материна, померла, а теперича трое…
Лев пригладил волосы и поморщился:
— Да не стариков, икон.
— Да есть. А вам что?
— Да я так просто.
— А я думал — верующий. У нас в городе церкви богатые. Одну старообрядческую, правда с согласия епархии, закрыли…
— Ну? — Лев заинтересованно придвинулся к нему и серьезно изучал его лицо сквозь большие, в квадратной оправе очки с широкими дужками на ушах.
— А почему закрыли?
— Между батюшками ссора произошла — не поделили они что-то, писали друг на друга архиепископу нашему…
— Как это — нашему?
— Да старообрядческому. Наша церковь особая, мы — за старую веру…
— Ты, я вижу, в этом деле академик…
— Чего там… — Аверя прямо-таки весь зарделся. — Жить здесь и не знать… Вот мой деда такое рассказывал о протопопе Аввакуме…
— Ребята, вы слышите, что он говорит?! — закричал своим товарищам Лев, и они на животах сползлись к Авере. — Об Аввакуме слыхал, и вообще, должен вам сказать, образованнейший малый…
— Аверька, мы уходим! — крикнул Селька.
И Аверя увидел, что все уже одеты. Ах, как не хотелось ему уходить! И он остался бы с этими добрыми, веселыми туристами, если б не Алка, подошедшая к ним.
— Садись, девочка, — предложил Лев, — ты тоже местная?
— Наша, — бросил Аверя, — я вот ее все плавать учу — слабовата.
— Не похоже, что местная.
— Мой папа мастер по лодкам, и я скоро уеду отсюда, — сказала Алка. — Он не сам делает лодки, а руководит, и все в цеху ему подчиняются…
— Вот оно как… — пропела толстенькая девушка в синей купальной шапочке, с ямками на тугих щеках, Вера, как звали ее туристы.
— Аверька, — вдруг сказала Алка, — как тебе не стыдно купаться в таких трусах? Прямо до колен. Все культурные люди купаются в плавках, а ты как деревенщина.
— Отстань, — вяло огрызнулся Аверя, — не продаются они у нас.
— А твои родители молятся на иконы? — спросил у Алки Лев.
Алка, трогавшая на коленях хорошо накрахмаленное платьице, возмущенно посмотрела на него:
— За кого вы меня считаете? Мой отец — член партии, мама активистка, и председатель райисполкома часто бывает у нас в гостях, а вы про бога! Я убежденная атеистка…
— Ого! — воскликнула вторая беленькая девушка — Люда. — И ты никогда не верила?
— Что я, дура какая? Старичкам еще простить можно: жили при русском царизме и под турецкими боярами, темные и невежественные, потому и верили в сверхъестественные силы… А чтоб я?..
— Идейная какая! — Вера похлопала себя по собравшимся в складки бокам.
Алка зарозовела от удовольствия.
— А как же иначе, я как пионерка… — И вдруг перебила себя и показала на уходившую с ребятами Фиму. — Вон ту видите? Так сама помню, как она в церковь бегала. А братишка ее, Локтя, и сейчас ходит с крестиком. И главное — пионер: под красным галстуком носит крестик. Это ведь возмутительно! — При этом Алка выразительно посмотрела в лицо Авере.
— Позор! — отрезал Лев.
— Зато она плавает, как шаран, — вставил Аверя, — как сазан, по-вашему.
— И вся она как мальчишка! Только что не курит. И хочет стать капитаном. Правда, смешно? Настоящей девочке не самое главное — хорошо плавать. Я вот даже и учиться не хочу хорошо плавать. Это для мальчишек, а не для нас, девочек… Что у нее за жизнь: торгует семечками, месит ногами ил, спит под иконами, а их у Зябиных что ворон на лозе…
— Что ты говоришь?! — Лев вскочил с песка.
— Ну, пошли, — сказал Аверя, хмурясь и прерывая Алку, — надо Маряну догнать.
— А я не пойду и расскажу им все.
— Ну и оставайся. Пока.
Аверя быстро оделся и побежал за скрывшимися ребятами.
Ребят он не догнал.
Зато вечером столкнулся с Маряной у Дома культуры. Она была все в том же платье, только без тесемок купальника, узлом завязанных на шелушащейся от загара шее. Маряна жила небогато, со стариками, и, по предположениям Авери, у нее было одно-два летних платья, не больше.
— Тебе Саша сказал что-нибудь? — спросила она.
— А чего? Нет, ни слова. Как с собакой — так я нужен, я и мои штаны, а как без собаки — так другие… Или, постой, что-то, кажется, говорил…
Маряна дала ему легкий подзатыльник.
— Завтра патрулирование. Сообщи связным, чтоб к семи утра все были на месте.
— Есть, — вяло сказал Аверя.
У щита с объявлением, что в Доме культуры открыта школа бальных танцев, а также липси и других, топталась Алка с белыми капроновыми бантиками в волосах и в белоснежных туфельках. Но Аверя лишь краем глаз посмотрел на нее — болтушка!
Откуда-то явился Саша с пограничниками и за руку, как маленькую, повел Маряну на танцплощадку, примыкавшую к Дому культуры. Площадка была ограждена высоким забором, и у входа стояла билетерша. Пограничники и знакомые проходили даром, и Саша запросто провел Маряну внутрь.
Аверя прильнул к щелке в заборе. На длинных скамьях сидели разряженные девушки, тщательно причесанные, отглаженные.
Особенно бросались в глаза две: в ярко-красном и ярко-голубом платьях, таких широких и круглых внизу, точно вентерь на обручах. У них были высоченные, как стожки сена, прически. Девушки стояли у стены, такие необычные, броские (одна работала секретаршей в райисполкоме, вторая — официанткой в чайной), что ребята и подойти к ним стеснялись.
Зеленой группкой толклись у стенки пограничники, робели видно, и поглядывали, как танцуют наиболее смелые пары. С солдатами была и Маряна.
Танцевали больше девушка с девушкой.
Вдруг Саша махнул рукой и потянул Маряну, положил одну руку на ее талию, вторую — ладонь в ладонь, поймал старым кирзовым сапогом такт и поплыл по танцплощадке.
В это время у входа раздался шум. Молодые рыбаки вталкивали на площадку случайно оказавшегося здесь Акимова деда. Дед ругался, мотал седой бородищей, упирался в косяк двери. И все-таки его втолкнули внутрь и загородили выход. Деду надоело ругаться, он засмеялся и протянул руки к билетерше, приглашая на «русскую».
— Пошел, старый. Бородой исколешь, да и на службе я…
На голоса бесшумно нагрянули три дружинника с красными повязками на рукавах. Молодые ребята тут же подались в тень, и Акиндин беспрепятственно, хотя и без явной охоты, вышел с танцплощадки. Чей-то локоть коснулся Авериной руки. Оглянулся — Фима. Она тоже прильнула к щели.
— Завтра в семь к заставе, — сказал Аверя, — на патрулирование. И еще вот что: сходила бы к моему деду, к тимуровскому, полы надо вымыть.
— Хорошо.
Аверя оторвался от забора и пошел по вечерней, полной народа Центральной улице.