И сегодня мамка погнала его к ней за деньгами, и он хлопнул эту обезьянку — замечательного зверька с умными глазами — об стену! Как будто она была в чем-то виновата… И когда спало напряжение дня — ныряние и дорога по стене, он вспомнил обо всем. Все свои унижения… Но разве могли понять это мальчишки?!
— Лилька была хорошая, — сказал Катран, — и оставалась бы хорошей, если бы не Краб.
— Возможно, — заметил Костя, — наш Володька с ней в школе учился, тоже говорит, девочка была — во! Гимнастка и плавунья.
— Пловчиха, — сказал Толян.
— Ну пловчиха… Только с соревнований по плаванью сбегала, если соседние школы выставляли сильный состав…
— Враки! — резанул Катран. — Сильней ее пловчих не было! И красивей… Теперь тебе ясно, мечтатель, — крикнул он на Мишу, — почему я хочу привлечь к этому делу того пузатого с сестренкой? Они помогут мне отомстить Крабу! Они будут нашими разведчиками в его штаб-квартире! По их знаку мы нападем на Краба…
— И нанесем некоторый ущерб его богатству? — иронически спросил Миша.
— Да! — Катран кричал в такт словам и махал своими черными кулаками.
— Свернешь головы индюкам?
— Сверну!
— Айву с абрикосами оборвешь?
— Оборву!
— Клубнику вытопчешь?
— Вытопчу! — Катран рубил кулаком воздух.
— Ты уже, кажется, пробовал?
— Теперь мы лучше подготовимся! Краб очень хитер и осторожен, у него везде спрятаны лампочки, и при малейшем шуме в саду он включает свет, но мы ликвидируем эту систему…
— Ребята, пора назад. — Миша встал, размял замлевшие от сидения ноги и поправил треугольник красных плавок. И когда они шли по пляжу, сказал: — Ты только напортишь всем, надо не так. Сейчас не пещерный век…
— А как надо?
Миша промолчал.
А когда они вошли в городок, сказал:
— Для охраны Федора Михайловича, если чуть что — выставим посты.
Глава 9
В БУХТЕ АМФОР
Утром следующего дня плотик качался на старом месте, в бухте Амфор (так прозвали они безымянную бухту у Дельфиньего мыса), качался возле маленького, для приметы, буйка — литровой бутылки на рыбацкой жилке, прикрепленной к камню на дне.
Первым погрузился Миша.
Глотнув как можно больше воздуха, плотно сжав в зубах резиновый загубник трубки, он ринулся вниз, и узкое, длинное, сильное тело его обжала со всех сторон прохладная вода. И чем глубже, тем прохладней. Она ласково касалась нагретой солнцем кожи, охотно пуская его в свою глубину.
В одной руке Миша держал ломик, другой усиленно греб. Утро было безоблачное, и дно хорошо просматривалось — все в голубых пятнах и зыбких солнечных бликах. А до него было немало — метров семь.
Миша всегда любил море, но сейчас — особенно, сейчас, когда они обнаружили эту амфору. Зеленухи, ерши, лобанчики, медузы — это давно приелось. Сейчас, бросаясь в море, в его глубину, он словно дорывался до какой-то тайны. Того и гляди, где-то рядом, среди замшелых камней и шевелящихся водорослей, в зеленоватом мраке вдруг замерцает длинный, чудом уцелевший корпус того самого греческого судна, весь мохнатый — в ракушках, в траве, в толстой холодной слизи.
Стало сильней давить на уши, в маске начала собираться вода. Миша по привычке выдул носом воздух в маску — давить стало меньше. Он не замечал ни вертлявых рыбок, ни притаившихся крабов, ни леса водорослей — не до них было.
Вдруг его сердце радостно толкнулось внутри. Вон, вон она — глубоко вросшая в дно, полукруглая, грязно-рыжая, с приплюснутой к туловищу ручкой, слепленная и обожженная, может, в самих античных Афинах!
В который уже раз видит ее, а все не может привыкнуть.
Коснувшись пальцами дна, Миша сразу зажал обеими ступнями большой гладкий камень — специально опустили его сюда, чтобы вода не выталкивала. Пригнувшись, провел ладонью по скользкому плавному телу амфоры. И, подымая со дна муть, стал долбить ломиком грунт — прочно спекшийся массив гальки. Точными ударами он рубил ее, выворачивал, сдвигал. И был очень осторожен.
За эти дни они аккуратно окопали ее вокруг, но амфора точно намертво вросла в грунт. «Дурни мы, видно, — на мгновение мелькнуло у Мишки, — не надо было фасонить и скрывать от Федора Михайловича, он бы советом помог, а то и сам снырял бы с нами: он не молод, но грудная клетка у него и запас кислорода — будь здоров!» Но мысли, даже о Федоре Михайловиче, отвлекали и мешали сейчас. Уже невмоготу было работать — все сильней жало на уши, слегка подташнивало и воздуха в легких оставалось скудная капля. А вот Катран бы еще терпел. Он всех пересиживает секунд на десять — пятнадцать.
Миша еще ударил два раза, положил ломик рядом с амфорой и отпустил камень, за который держался ногами. Чтобы не выскочить быстро — от резкой смены давлений может заболеть голова, — он, всплывая, притормаживал руками и ластами. Вот и верх, и тень плотика, и зыбкие ребячьи головы на нем. Миша сильно дунул в трубку и вытолкнул струю воды. Глубоко вздохнул — в грудь полился одуряюще свежий воздух.
И снова кинулся вниз.
Без ломика легче было пробиваться сквозь толщу воды — он загребал двумя руками. Секунд пять выгадал. И опять удобно пристроил в ступнях камень. Тук-тук! — громко отдаваясь под водой, стучал ломик. Кусок за куском отваливалась галька. Главное, чтобы амфору не задеть…
И опять воздух на исходе. Миша оторвался ото дна, и снова тугая струя вылетела из трубки. И он, разрывая воду, опять дотянулся до дна. Через шесть погружений мускулы рук стали ватными, ноги слегка свело, в голове шумело от недостатка воздуха: надо было не задаваться, а всплыть секунд на десять раньше и не идти наперегонки с Жоркой: он таки рыбацкий сын, истинный Катран…
«Ну хватит! Лезь на плотик», — приказал себе Миша.
«Нет, не хватит… Еще, еще секунду… Ну еще полсекунды… — скрипело и ныло внутри него. — Лезь! От всех требуешь дисциплины, а сам…»
Миша медленно всплыл, кинул руки на край плотика, и Толян подхватил его. Миша сильным толчком вскарабкался на пляшущую камеру. Вынул трубку, стащил маску — свежий воздух ворвался в него, и он чуть не потерял сознание. Но терять его было нельзя — на него смотрело столько глаз!
Миша на всякий случай сделал вид, что вытирает лицо, а сам задержал на нем руку — никто не должен видеть усталости, почти боли на лице.
Маску у него выхватил Илька.
Он лежал на плотике, краснотелый от загара, с головы до ног обметанный веснушками, но волосы у него почему-то были не рыжие, как у большинства неистово веснушчатых, а русые. Илька в воде натянул на ступни ласты, просунул в тугую маску узкую голову, продел меж щекой и резиной маски трубку, резанул Мишу с Катраном глазами через овальное стекло и мгновенно пошел ко дну.
«Нервный он какой-то сегодня, злой, — подумал Миша. — И все-таки ребята вчера перегнули, когда говорили о нем…» Миша посмотрел на берег — низкий и выжженный. И опять увидел вчерашнего, случайно примкнувшего к ним толстенького курортника в сандалиях. А где же девчонка?
— Уже явился твой разведчик. — Миша коснулся плечом раскаленного плеча Катрана, лежавшего рядом на плотике. — Дисциплинированный!.. Много платить будешь?
— Он ничего не знает, — буркнул Катран, — и ты никому ни слова.
Илька меж тем секунд пять уже трудился на глубине.
«Что в ней может быть? — думал он. — А вдруг? Нет… Скорей всего, ничего. Что может сохраниться за пятнадцать — или сколько их там прошло — веков? Конечно, как говорил Федор Михайлович, наукой не подтверждено, что греки хранили в амфорах деньги, — амфоры у них предназначались для вина, зерна и разных масел. Но бывает, и наука ошибается…»
Его рука скользнула к горлышку, и длинные худые пальцы полезли в вязкий холодный ил. Вдруг что-то больно кольнуло палец, Илька отдернул руку и выругался про себя: «Завелся в амфоре кто-то? У-у, сволочь!» И тотчас с утроенной энергией заработал ломиком. И подумал: здорово Мишка наворочал тут гальки за свои погружения! Старался… Чтобы верховодить и покрикивать на других! А ведь он-то, Мишка, самый обыкновенный, и к тому же года на два моложе его. Но умеет показать себя, сделать вид, задрать нос. Сейчас это главное — показать себя и охмурить окружающих разными словечками. И обещать. Кто это умеет, тот всегда на коне… И как это получилось, что Мишка стал над всеми? Хорошо бы ему, Ильке, откопать сейчас эту амфору, самому откопать и всплыть с ней… У всех, как по команде, глаза бы на лоб! Добил-таки! Отодрал ото дна! Первый! А то ведь кое-кто думает, что он…
Время от времени Илька всплывал, хватал через высунувшуюся трубку воздух и снова погружался к ломику. Старательно бил им в дно, тщательно целясь и вздымая ил. И чем больше думал, чем сильней бил и энергичней двигался, тем быстрей расходовался воздух. И хотелось немедленно выскочить наружу. Но он сидел на дне, терпел и все глубже подрывался под бок амфоры. Он бил аккуратно — не дай бог задеть ее! Тогда он сразу откатится к последним мальчишкам и займет место где-то возле этого увальня Васьки… Никак нельзя промахнуться и разбить ее. Никак! По стене к Дельфиньему мысу можно пройти и после третьей попытки — и он пройдет! — а попробуй найди на дне вторую амфору!
Илька всплыл и опять пошел на погружение, но кто-то цепко схватил его за ногу.
— Хватит, Жоркина очередь! — раздался чей-то голос над водой.
Илька рванул ногу и стремительно пошел ко дну: они думали, он обессилел? Они всегда думают о нем не так. Не так, как надо! Они еще узнают, чего он стоит!
Илька стал колотить ломиком. Он бы сидел здесь целый час и колотил, пока не добыл амфору. Он бы… Но воздух уже кончался, а амфора прочно сидела в дне. И конечно, они больше не пустят его сюда.
Вдруг Илька смекнул, что надо делать, как надуть их и в этот раз. Он отплыл в сторону метров на пять, вынырнул, рывком втянул воздух и, слыша угрожающие вопли с плотика, пошел к своей амфоре. Илька очень торопился, вода вокруг него кипела, и в спешке он долго не мог найти амфору. А когда наконец отыскал, воздух уже кончался. И здесь он вздрогнул: чья-то рука скользнула по его спине. Илька отшатнулся и чуть не стукнул ломиком по амфоре. Обернулся — Катран. В маске и ластах, он делал ему гневные жесты: не дури, дескать, иди наверх! И стал вырывать из его рук ломик.
Делать было нечего, Илька позволил ему вывернуть из своих пальцев инструмент и лениво, с затаенным чувством маленькой победы — перехитрил-таки! — всплыл, сдвинул на лоб маску и полез на плотик.
— Подводный лихач! — сказал Миша. — Хочешь, чтобы права отобрали?
— Попробуйте, — процедил Илька.
Катран, как всегда, долго не появлялся, а потом его вдруг словно выбросило вверх, и сперва из воды вылетела его темная рука, а в ней… — нет, Миша не мог поверить глазам, — в ней была гнутая глиняная ручка…
— Что ты наделал! — закричал Миша, так закричал, что плотик встряхнулся на воде и закачался. — Что ты натворил!
«Вот он, твой хваленый Катран, полюбуйся!» — подумал Илька при виде этой ручки и быстро отвернул от Миши свое веснушчатое тонкогубое лицо, потому что откуда-то из глубины его вдруг протиснулась и вырвалась почти против его воли радость и ярко вспыхнула на лице.
Глава 10
ВОПРОСЫ И ДОГАДКИ
Одику было странно, что из-за этих вот никудышных глиняных черепков было столько возни, волнений, крика. Ведь чуть не подрались! Ну хорошо — древние, ну хорошо — античные, но толку-то что? Другое дело, нашли бы, как об этом иногда сообщают газеты, кувшин с кладом — золотыми дукатами или, на худой конец, с серебряными талерами. Ну пусть даже с медными. Пусть ничего в ней не было б, но сама амфора была бы красиво расписана старинными художниками… А то ведь ничего этого, лишь красноватые глиняные черепки!
Обломки амфоры нес Миша, нес в хозяйственной кожаной сумке, с которой его мать, наверно, ходила по магазинам. Обломков было штук пять-шесть: отдельно длинная гнутая ручка и горлышко с оттиснутой каемкой, отдельно донце с куском стенки и еще два-три больших куска с белым и твердым — Одик лично потрогал пальцем — наростом соли, с илом и каким-то черным налетом внутри.
— Куда нам это? — сказал Илька, брезгливо оттопырив нижнюю губу, и сказал, по мнению Одика, совершенно справедливо. — Целую неделю сгубили! И это все ты, Катран…
— Сам бы попробовал! — озлился Катран. — Век бы нам не отодрать целую… Я видел в музее и помельче осколки… Правда, Миш? Потом, их как-нибудь скрепить можно. Ведь можно, Миш?
Миша не ответил.
Он быстро шел по пляжу, точно сам хотел немедленно узнать, все потеряно или еще не все, можно склеить эти черепки и восстановить амфору или нельзя. Ветер играл его легкими светлыми волосами, и он движением головы то и дело откидывал их с глаз.
Одик не отставал от него.
Но Миша шел такими шажищами, что приходилось бежать за ним рысью. Уж очень длинные были у него ноги.
Минут через пять Миша остановился.
— Если встретим Федора Михайловича — ни слова, — предупредил он. — Починим — тогда и покажем.
— Правильно! — радостно одобрил его Одик.
Другие промолчали, только в знак согласия качнули головой, и Одик покраснел.
Миша холодно скользнул по нему глазами и двинулся дальше.
На Одика никто не обращал внимания. Даже Катран. Он был не в духе: ведь это он оторвал у амфоры ручку и словно показал пример другим ныряльщикам, которые и доломали ее.
Когда они подходили к тому месту где к морю спускалась Тенистая улица, Одик стал глядеть во все глаза: он совсем не хотел, чтоб мама увидела его в обществе этих ребят. Вчера ему был сильный нагоняй за то, что они без спросу ушли и так долго пропадали невесть где и не ели; особенно за Олю попало — ей ведь нужен строгий режим. Сегодня утром пришлось убегать от нее: и маму надул, и сестру. Правда, успел пожевать кое-чего.
Мамы с сестрой на пляже не было, а отца он заметил. В большой соломенной шляпе, в сетке на рыхлом незагорелом теле, он сидел под огромным зонтом за колченогим, кем-то принесенным на пляж столиком и играл: держал в руке веер карт и посматривал на расчерченный лист бумаги на столе. Он глядел на партнеров, сосредоточенно шевелил губами, и лицо его было так озабоченно, точно сейчас решалась его судьба: жить ему или не жить.
Одик хотел было окликнуть отца — от него не влетит. Но сдержался. Еще собьет его с каких-то мыслей… А потом, и ребята могут засмеять — ведь отец куда полней его. Да и вообще…
Миша шел впереди. Замыкал шествие Катран, и камера на этот раз плохо слушалась его: неохотно, точно потеряла вдруг округлость, катилась около ног, сумок и разостланных полотенец. А подчас и наезжала на загорающих, и на Катрана кричали.
Компания едва поспевала за Мишей.
— На сверхзвуковой шпарит! — сказал Илька посмеиваясь. — Точно бриллианты в ювелирный тащит!
— Не говори! — согласился Вася. — Вот Федор Михайлович обрадуется! Вот, скажет, подводные археологи…
— Жди! — перебил его Костя. — Влетит нам от него — вот что. Изуродовали. Доконали. Принесли бы целенькую…
— Вообще-то да, — вздохнул Вася.
— А как будем скреплять? — спросил Костя. — Все куски достали? Совпадут ли?
— Как миленькие! — усмехнулся Илька. — Как же они могут не совпасть у такого человека, как Миша? Пусть посмеют!
«Он опять за свое, — подумал Одик. — До сих пор не может простить Мише и ребятам, что они забираются на мыс, а он — нет!»
Один человек не принимал участия в разговоре — Толян. Он всю дорогу молчал.
Скоро они свернули от моря в узкий проулок. Навстречу им шла высокая худощавая женщина с седым пучком. Ее авоську оттягивали пакеты с пастеризованным молоком и хлеб. Ребята поздоровались с ней, уступая дорогу. Она ответила, улыбнулась, и возле губ ее и на щеках прорезались морщинки.
— Кто это? — спросил у Васи Одик, когда она прошла.
— Анна Петровна, — шепнул Вася. — Химичка. Она всегда за ребят… Справедливая… До ужаса!
— Между прочим, когда-то была женой Краба, — бросил Костя. — Их Севка учится в ЛГУ, а летом живет здесь. То у нее, то у него. Видно, не решил еще… — Костя замолк.
Перед глазами Одика встало лицо Лили — смуглое, узкое, с тонким носом и блестящими карими глазами. И еще почему-то встали перед ним серьезные, точные глаза Виталика.
Ребята вышли к главной улице — автостраде, скоро очутились у большого двухэтажного дома и нырнули в подъезд. Вслед за Катраном с его камерой нырнул и Одик.
— А ты куда? — спросил его Илька у лестницы. — У тебя есть пригласительный билет?